За всю дорогу до дома Владимир не проронил ни звука. Экипаж вкатил во двор, молодые люди сошли на землю, но когда Долгорукий с Репниным направились к лестнице - Корф напротив повернул к конюшне, куда Никита отгонял экипаж.
Простодушное лицо конюха было опечалено - конечно ему-то самому было ни горячо ни холодно от гибели соседки-княгини, но вот тягостное зрелище пожара и причитания крепостных, их страх за свое будущее - страх очень ему знакомый - оставили в нем за эту ночь тягостные впечатления. Никита слезал с козел когда к нему подошел Владимир
- Послушай Никита. Оставь пока лошадей. Беги сейчас же к Егору Кузьмичу, подними его с постели если надо. Скажи дело не терпит отлагательств и сию секунду тащи его сюда.
- Сделаю, Владимир Иваныч. -парень исчез во мгновение ока, а Корф которому сейчас позарез требовалось занять себя каким-то делом чтобы отчаяние и боль не сломили ту хрупкую стену которую ему кое-как удалось выстроить между своим завывающим от боли сознанием и тем что требовалось делать с трезвой головой - вместо него принялся расстегивать пряжки и распрягать лошадей
Егор Кузьмич Власов  маленький, сухонький мужичок с обветренным сморщенным лицом и крошечными смеющимися глазками в молодости служил в курьерской службе при канцелярии Его Величества, где по праву считался одним из лучших. Но как-то раз сломав при несчастном случае бедро и надолго выбыв из строя был уволен со службы - желающих занять его место было пруд пруди а канцелярия не стала бы ждать несколько месяцев его выздоровления. Власов впрочем горевал недолго - в Двугорском у него жила сестра. Она и присоветовала ему поискать новой службы у Ивана Ивановича Корфа. Старый барон пользовался заслуженной любовью и уважением в уезде как в высшей степени порядочный человек, и разумеется взял бывшего курьера берейтором - Владимиру тогда было чуть более четырех лет и как раз пришла пора приучать мальчика к лошадям и обучать верховой езде. А потом - Кузьмич женился на одной из крепостных, да и осел в имении накрепко со своим хоть и маленьким но хозяйством от щедрот барина. Такой наставник был на вес золота, и хотя был куда щедрее на арапник чем на похвалу - именно его стараниями Корф-младший стал отличным наездником которым бывший императорский курьер мог бы гордиться. Способностей своих Кузьмич не утратил - что неоднократно демонстрировал когда окрестным помещикам приходила охота устроить скачки и выставить на них с каждого по одному наезднику с лошадью. А вот теперь Владимир нуждался в нем как никогда.
Он только и успел что завести обеих упряжных в денники и отвязывал теперь троих верховых от задка экипажа, когда вернулся Никита с тем, за кем был послан
- Звали, Владимир Иваныч? - хитринка в маленьких глазках никуда не делась. И напускная почтительность к барину которого некогда учил уму-разуму при помощи арапника смотрелась в его исполнении всегда по меньшей мере забавно, но это была игра в которую они с удовольствием играли оба. Но сейчас Корфу было не до игр. Он повернулся к подошедшему.
- Егор Кузьмич мне нужна ваша помощь.
Власов хорошо знал своего питомца, и мгновенно распознал по его голосу что дело нешуточное, и посерьезнев подобрался.
- Нужно доставить весть в Царскосельское, князю Михаилу Федоровичу Волконскому. Егор Кузьмич нужно чтобы он получил ее как можно быстрее.
- До Царскосельского часов десять обычным ходом - заметил Кузьмич.
- Если бы мне нужно было доставить весть обычным ходом я бы попросил Никиту. - Владимир стиснул зубы в яростном нетерпении. Почему, почему он не может просто перебросить через десятки верст отцу Даши ту весть что жгла ему мозг. - Берите самого быстрого коня, берите моего фриза, летите к нему, Егор Кузьмич это дело жизни и смерти! Загоните коня, если нужно, но князь должен узнать эту новость еще до того как сядет завтракать.
- Шесть часов на дорогу которую в лучшем случае можно проделать за восемь? - бывший курьер азартно вскинул брови и поглядел на фыркавшего вороного все еще привязанного к задку кареты. - Интересная задача.
- Не медлите, Егор Кузьмич, умоляю!
Пронзительные маленькие глазки впились в лицо молодого человека и через несколько секунд Власов уже отвязывал вороного. Владимир прикусил губы стараясь сдержать невовремя подступавшую дрожь. Бывший курьер отлично знавший каждую дорогу, каждую тропку и перелесок мог сократить путь по таким буеракам о которых не ведают даже многие местные, и с его умением обращаться с лошадьми и невероятным запасом сил вороного красавца - задача от которой любой бы повертел пальцем у виска была для Корфа вполне осуществимой.
-Что передать-то? Письмо? - легкий как перышко немолодой уже человек взлетел на спину мощного жеребца одним движением, и подобрал повод
- Некогда писать. На словах передайте - в поместье княгини Ливен случился страшный пожар и княгиня.... - Корф сглотнул не в состоянии выговорить дальше. Сознание зашумело. Хрупкая преграда трещала по всем швам. Держи себя в руках держи себя в руках..... Передай что княгиня погибла - выговорил он наконец сквозь сдавливаемое спазмом горло и прилагая отчаянные усилия чтобы сохранить хотя бы видимость достоинства. - Пусть немедленно приезжает к Илье Михайловичу.  Это все.
Кузьмич только кивнул и дав шенкеля тронул вороного с места. Тот двинулся рысью, забирая шаг все шире, пробежал по двору и через несколько секунд по дороге застучали его копыта в трехтактном ритме галопа
Владимир же не оглядываясь более на вновь занявшегося лошадьми Никиту - направился в дом. При одной мысли что сейчас придется увидеть снова лица друзей, девушек, слушать их взволнованные речи или - чего доброго видеть слезы ему становилось дурно. Быстрей, быстрей к себе. Быстрей......

Отредактировано Владимир Корф (05-02-2015 12:47:47)

Владимир не выходил из кабинета с того момента как вернулся домой, и на любой стук в дверь отвечал требованием оставить его в покое. Те томительные часы что он провел тут предыдущей ночью по сравнению с теперешним адом казались сущим блаженством. Неотступные мысли и воспоминания, мешались перед глазами ее сияющие глаза и обугленные до черноты веки жуткого трупа, ее нежный стан и ужасающее прикосновение обгорелой плоти, ее голос, ее слова ее смех Боже, ее смех тогда, когда он кружил ее по холлу на руках... и мертвая неподвижность обгорелого тела. Знать бы еще хотя бы успела ли она задохнуться дымом... такая смерть хоть и ужасна но все же не так страшна как языки пламени пожирающие заживо... и снова и снова представляя себе картину бушующего огня подбирающегося к ней со всех сторон он в кровь разбивал кулаки о стены и беззвучно выл закинув голову и едва не прокусывая губы насквозь.
День клонился к вечеру. Кузьмич наверняка уже доставил послание, Волконский наверняка уже едет сюда. Как скоро он доберется? Приедет наверняка к Илье... При мысли о том что ему придется увидеть отца Даши на похоронах его промораживало до мозга костей. Как, КАК смотреть в глаза человеку чью дочь ты обещал любить и защищать, которому клялся в том что убережешь ее.... и которому лишь пару дней спустя послал известие о ее гибели.... Наверное окажись он на месте Волконского - то убил бы такого нерадивого зятя, убил на месте безо всякой жалости и обсуждений. И хорошо бы если так..... но ведь куда там.... Это была бы Божья милость. Милость? Какая ирония, предполагать что он способен на милость.... единственная в жизни "милость" за которую он готов был на коленях ползти в церковь и просить прощения во всех своих грехах - была появлением в его жизни Даши. Хороша милость обернувшаяся такой жестокой насмешкой и таким крахом всего во что он только-только сумел поверить.... Все наверняка будет еще хуже - в добрых глазах этого человека он увидит то что так часто видел в глазах собственного отца - ледяной холод... презрение.... ненависть..
И Владимир метался по кабинету словно дикий зверь по клетке стараясь убежать от собственых мыслей, от раздирающей душу боли.
Солнце уже сильно склонилось, часы отбили шесть пополудни когда в дверь очередной раз постучали. Владимир застыл посреди комнаты, прервав свое хождение взад-вперед и стиснул зубы. Сколько же раз им говорить...
Стук повторился
- Я же сказал чтобы меня оставили в покое - зло бросил он в сторону двери, но стук повторился снова и .... голос которого он так ждал и так боялся, голос который ожидал услышать не ранее чем на похоронах отозвался с той стороны двери.
У Корфа оборвалось сердце. Ждать до похорон не придется. Он все же приехал, и приехал сюда, к нему. А значит надо принимать кару немедленно.
Он шагнул к двери. Щелкнул замок и дверь отворилась. Он с усилием заговорил и не узнал бы собственного голоса хриплого и сдавленного сжимающимся горлом.
- Проходите, Михаил Федорович.

Владимир отступил пропуская его в кабинет, и закрыл за ним дверь бессознательно оттягивая момент когда придется заговорить. Его до глубины души пробила выдержка этого человека, затаенная боль в его глазах - но тем не менее то уверенное тепло которое он невольно ощущал в его присутствии. Боже, сколько же доброты и силы должно быть в человеческом сердце чтобы суметь так вынести столь страшный удар.
Себя Владимир не видел - зеркал в его кабинете не было, но он и без того знал что в отличие от князя выглядит постаревшим на много лет. Предыдущую ночь он провел без сна, еще две до нее - в дороге где лишь на краткое время удавалось подремать, почти ничего не ел за эти дни и отпечаток терзавших душу мыслей не мог не отражаться в его глазах. И теперь привычно сохраняя каменное спокойствие лица - посеревшая кожа, запавшие глаза и заострившиеся черты делали его похожим на собственную посмертную маску. Он заперся у себя едва вернувшись с пожарища - от рубашки и волос все еще тянуло гарью, не успевшей до конца выветриться за целый день при распахнутом настежь окне и гуляющем по комнате ветре. Он задыхался несмотря на холод. Ворот рубашки был распахнут, пуговица отлетела, вымазанный копотью сюртук валялся на полу за креслом, свесился до полу переброшенный через ручку кресла темно-синий шейный платок. Да, надо было отправиться наверх, принять ванну и переодеться, да, и он знал что сделает это - но вечером, когда все разойдутся и ему не придется видеть ничьих лиц. И только увидев князя Владимир со стыдом прикусил губу, поняв в сколь нелицеприятном виде оказался перед ним сам. А ведь в него с раннего детства вколачивали что в первую очередь дворянин обязан блюсти себя соответствующим образом и что внешний вид и платье и выражение лица  должны что бы ни случилось находиться в сответствии со статусом.
Однако.... вечно так не помолчишь. И указав князю на кресло он остался стоять опустив глаза.
- Полагаю.... лишне будет произносить традиционные нелепости вроде предложения чая или чего покрепче, Михаил Федорович?

Владимир принял бокал молча. Великодушие князя его ошеломило, ошеломило настолько что он лишился дара речи. Пальцы чуть заметно дрожали, когда он опустив голову слушал речь Михаила Федоровича. Но когда тот договорил последние слова.... "сын мой"? ..... Корф конвульсивно вздрогнул всем телом, и пальцы судорожно сжались ломая толстостенный бокал словно хрупкое стеклышко. Осколки вперемешку с резко пахнущим янтарным напитком дождем хлынули по руке, посыпались на пол с хрустальным звоном. "Сын мой"? Ослышался... такого быть не может.... но Боже, Боже за что, за что эта мука! Он привык к ненависти, к холоду, к насмешкам, ни разу не слышал от собственного отца таких теплых слов, вырос с детства ощущая себя лишь существом рожденным для поддержания чести дома, чести и долга - и ничего более, настолько привык к безразличию, что простое, теплое слово от человека чью дочь он убил, да убил - заставило его глаза наполниться таким горькой надеждой что все тело застыло, а в горле застрял ком не позволяющий не то что говорить - даже дышать. Еще секунда, еще слово и Владимир чувствовал что с рыданиями упадет к  ногам Волконского, словно мальчишка которому впервые в жизни неожиданно простили то, за что он ждал самого страшного наказания. Нельзя было этого, нельзя, но.... пол качнулся под ногами и он бессознательно оперся о стол.

Находясь все еще в шоке от всего что видел и слышал Владимир от этого толчка практически упал в собственное кресло. Покорно принял бокал и опрокинул его залпом в один глоток. Напиток ожег горло, растекся жаром в груди и наконец застрявший в горле ком начал понемногу ослабевать свою хватку. Через несколько вдохов и выдохов уже овладев собой он поднял глаза.
- Благодарю. Но я не заслуживаю этих слов Михаил Федорович. Это я виноват в ее гибели

- Я должен был настоять на своем. ДОЛЖЕН был! - Владимир хрустнул пальцами. Голос его был тих но горечь и крепко взнузданная ярость на самого себя ощущались безошибочно - Должен был в тот же вечер увезти ее к себе. Знал же что нельзя ей оставаться одной. Так нет же, позволил себя уговорить, положился на ее доводы, на логику, на охрану, на Божье милосердие в конце концов... - от последних слов его губы перекосила страшная в своей безжалостной иронии судорожная усмешка. - И забыл, забыл как мальчишка что в этой жизни можно полагаться лишь на себя одного. Говорю вам, Михаил Федорович. Этот... ужас.... лишь на моей совести. Мне за него и отвечать

Отредактировано Владимир Корф (05-02-2015 15:35:52)

Владимир прикусил губу и покачал головой
- Я не знаю. По всему дому было полно охраны, они клянутся что он не появлялся в поместье. Они конечно олухи но не все же слепы до единого. Либо пожар начался сам - от опрокинутой свечи или непогашенной лампы... Либо если это виноват тот одержимый то у него должен был быть сообщник в доме. Тот кто мог отвлечь охраников и незаметно провести внутрь чужих.  В любом случае правды нам не узнать - если это Ливен то он без сомнения уже далеко. А этого дьявола не могли вычислить даже когда он ошивался где-то поблизости. Да и.... - он с силой сжал лоб. Вот никогда не думал что сможет подумать а тем более произнести такое - даже месть ее не вернет.

Владимир с силой сжал сплетенные в замок руки и стиснул зубы. Слушать Волконского, отца вспоминающего свою маленькую дочку было невыносимо. Но он молчал, молчал чтобы дать князю выговориться. Может ему станет легче, может хоть малая толика боли оставит его сердце... что еще он мог сделать для этого человека - которого видел лишь второй раз в жизни и к которому сейчас испытывал почти молитвенное почтение.
Ни-че-го.... и от этого горечь в душе лишь росла, но он слушал, слушал не спуская с него глаз

Видеть слезы на его глазах было невыносимо, но сказать или сделать что-нибудь в этот момент означало бы оскорбить. Раз человек так крепко держал себя в руках и позволил себе лишь одно-единственное мгновение слабости - жестоко было бы показать что заметил эту слабость. Но он был не в силах молча сидеть и смотреть на горе подспудно съедающее этого сильного, доброго и великодушного человека.
Владимир порывисто встал и шагнул к нему. Боже, до чего хотелось хотя бы положить ему руку на плечо, взять себе хоть часть его боли, хоть чем-нибудь хоть на толику, на йоту облегчить его горе.... А он не знал - что можно сделать или сказать... Собственный голос - очень спокойный и негромкий показался ему чужим
- Михаил Федорович... не говорите так...Не казните себя зазря. Даша любила вас всей душой. И никогда ни в чем не винила. Она была горда и счастлива тем что у нее такой отец и говорила о вас с таким теплом в котором невозможно усомниться - неожиданно словно что-то потянуло его вниз и он опустился на колени у ног Волконского - И, Бог свидетель, я бы с радостью отдал жизнь за то чтобы она могла хоть один раз вновь обнять вас, и сама сказать вам это

Пронзительная боль заставила Корфа закрыть глаза. Казалось свинцовый шарик застрявший в груди поворачивается с места на место смещаемый бешеными ударами сердца. Казалось на его собственную боль волнами накладывается горе этого несчастного отца который всеми силами старался держать себя в руках, и в то же время не таясь позволял заглянуть в потаенные глубины своей души. Он не двигался, это отеческое объятие окутало его теплом и одновременно накрыло  болью словно одеялом.
- Михаил Федорович... - наконец медленно выговорил он - Вы простили меня за то что всего лишь сутки назад я оставил ее под прямым ударом, который и унес ее жизнь. Обратите же свое великодушие на самого себя и простите себе то что случилось семь лет назад.
Он поднял голову и медленно поднялся удерживая ладонью его руку на своем плече
- Кто может знать как сложилась бы чья-то жизнь - поступи мы много лет назад так а не иначе. За это время у нее в жизни были беды, но ведь она знала и счастье. Не казните себя, прошу вас. Если вы хоть немного верите в Бога - верьте в то что ее душа теперь не будет знать ни горестей ни разочарований, и будет счастлива в мире. А у вас остались ее дети. Трое приемышей в которых она вложила столько любви и заботы. И которые отныне зависят лишь от Вас

Владимир отступил на шаг и покачал головой
- Нет. Ни сегодня, ни завтра. Я не стану с ней прощаться. Она не там, Михаил Федорович. - он кивнул на окно видимо подразумевая поместье Ильи находившееся где-то в той стороне. А потом приложил руку к сердцу - Она здесь.

- Господи..... - у Корфа сжалось сердце от этих слов. И даже не из-за слов а от того что было за ними скрыто. Ведь он видел тело, держал его на руках, и представив на секунду что почувствует отец оставшись надолго наедине с этим обугленным трупом он похолодел. Он порывисто шагнул к Волконскому, положил ему руки на плечи и заговорил быстро, настойчиво, на миг позабыв о собственном отчаянии и думая лишь о том как уберечь его - большого, сильного человека которого это еще одна лишняя капля горя возможно сломит навсегда - до такой степени была переполнена чаша
- Михаил Федорович! Михаил Федорович это уже не она. Там ее нет слышите!? Это лишь оболочка, но это - не ваша дочь! В оболочке не остается ни ее души, ни взгляда, ни улыбки, ни смеха! Она не там! Она не увидит темноты потому что ее сейчас окружает свет! Глаза оболочки неспособны видеть, но глаза ее души смотрят на вас сейчас, в эту самую секунду. И будут смотреть всегда когда вы будете о ней думать. И она будет улыбаться вам, каждому дню вашей жизни, каждой мало-мальски ощутимой радости! И вы увидите ее когда-нибудь, дай Бог чтобы это случилось как можно позже - увидите такой какой помните ее сейчас! Вы должны помнить ее живую и настоящую. А не то, что... - его голос сорвался и Владимир до крови закусил губу. Он говорил то во что не верил - но во что возможно поверит несчастный отец у которого возможно еще осталось в сердце немного веры

Владимир наблюдавший за князем медленно перевел дыхание, увидев его улыбку. Кажется его слова все же попали в цель. И слава Господу если это так. Живите, Михаил Федорович! Живите ради ее детей, ради нее, ради того чтобы на земле еще оставались люди подобные Вам - без слов мысленно молил он задумавшегося Волконского не смея ни движением ни взглядом нарушить его мыслей. На секунду мелькнула мысль - Даша бы порадовалась если бы ему удалось хоть немного снять груз горя с плеч ее отца. Даша, Дашенька.... Не знаю где ты сейчас, и есть ли ты вообще. Но если есть - оставайся в его мыслях и облегчи его горе....
Странно - потеряв веру в Бога он мысленно обращался к ней, к своей потерянной любви словно к некому ангелу прося милосердия и утешения не для себя, а для ее отца

- Верно....- Владимир бережно, словно ребенка усадил Волконского в кресло, налил в рюмку бренди и сам сел рядом подавшись вперед и облоктившись предплечьями о колени. Старому князю сейчас требовалось говорить о дочери, слушать о ней, и возможно в словах этих он и найдет какое-то утешение. Он по своему опыту знал - нет ничего хуже чем когда человек замыкается в скорлупе стараясь казаться сильным - а затаенная боль исподволь съедает его изнутри.. И тогда то что казалось со стороны несокрушимой скалой рассыпается в одночасье... или приставляет к виску дуло пистолета. И хотя ему в отличие от князя слова приносили не облегчение а наоборот - боль - он словно бы запер на замок и свои чувства и свое сознание. Твердо принятое решение охраняло его от боли, он знал что сразу же после похорон он сбросит ее с себя вместе с жизнью и поэтому отстраниться от самого себя ему было легко, много легче чем Волконскому которому предстоит с этим жить. И он был готов говорить и слушать часами - лишь бы хоть сколько-нибудь снять чрезмерную ношу с его плеч.
Ничего не скрывай. .
- И не единожды. Она спасла мне и душу и жизнь. - мягко заговорил он поднимая на Волконского взгяд -  Хотите узнать?

Владимир улыбнулся и опустил голову. Забавно - когда я в последний раз был на исповеди? Да пожалуй разве что в детстве. Открыть сердце этому человеку... куда лучше чем какому-то типу в рясе которому не веришь ни на грош. А Волконский... за две встречи с этим человеком он почувствовал от него больше тепла чем от родного отца за всю жизнь.
"Отец мне надо поговорить с вами" - "господин Оболенский высоко оценил талант Анны"- "Да хватит уже об Анне обратите внимание на меня, на родного сына" - "А ты слышал как она сегодня пела?"-"Отец, я буду стреляться с наследником престола может это вас заинтересует" -"Ты что-то сказал о наследнике?" "Ты будешь повиноваться или у меня не будет сына" "Ты опозорил имя Корфов".
Отец-отец... Я не предаю вашей памяти. Но я не мог дарить доверием того от кого не ощущал тепла и любви. Но может  быть открыв сердце этому человеку я хоть сколько-нибудь позволю ему ощутить свою дочь живой. И примириться с жизнью. А мне... что в конце концов терять.
И он заговорил - неторопливо и мягко, словно пересказывал не собственную историю а какую-то старую, давно забытую сказку как читают сказки засыпающим детям
- Думаю вы знаете, Михаил Федорович что случилось со мной год назад. Дуэль с наследником, арест, приговор, отмена расстрела в последнюю минуту, потом разжалование, отчисление из армии и ссылка в собственное поместье без права вернуться в Петербург. Когда я вернулся домой, отец узнав о том что я разжалован и о дуэли - встретил меня проклятиями. "Ты опозорил имя Корфов" Забавно - он даже не поинтересовался тем что было причиной дуэли и как она прошла. Как получилось что из дуэли со... скажем так - не самым худшим стрелком императорской армии наследник вышел без единой царапины. Не интересовался ни заключением, и даже не узнал про то что я был приговорен к расстрелу - не узнал потому что не спросил. Единственное что его задело - то что дуэль имела место быть. И тот факт что его сын больше не офицер и даже не солдат. Собирался переписать завещание на Анну, и сделал бы это если бы не.... Наши отношения обострялись и вскоре он заболел. И скончался. Помимо прочих грехов на мне повисло и чувство вины за его разочарование. И за его смерть если на то пошло. Шли месяцы - думаю вам известно как живется в глубокой опале. Я лишился всего - службы, карьеры, видов на будущее... отца.... Почти все друзья и знакомые попросту забыли мое имя. Я жил в этом доме как покойник в склепе. Живой труп который должен ходить, совершать какие-то действия. Весь этот долгий год мне приходилось практически заставлять себя дышать. Если про меня кто-то и вспоминал - то только те кому была нужна помощь. К примеру - один приятель который влюбился в крепостную девицу, расстался из-за этого с благородной невестой, и не знал как ему примирить свою страсть со своей маман которая и слышать об этой связи не хотела. Он правда прямо помощи не просил - только рассказывал о своей запутанной ситуации. Меня это жутко злило - раз ты так сильно любишь - освободи девушку и женись. А раз не любишь - то какого черта уверяешь что причина лишь то что она крепостная и то что маменька против. Прошло еще несколько месяцев - та драма набирала обороты, там была и липовая свадьба с другой девицей, и то что крепостная как оказалось понесла.... Вся эта история так намозолила мне уши что я решил разрубить этот узел и отправился к новой хозяйке, которой маман приятеля продала крепостную чтобы разлучить пылковлюбленных. А хозяйкой оказалась Даша.....

- Она приняла меня доброжелательно, все же как-никак ближайший сосед. Ровно и спокойно. Выслушала мою просьбу - продать мне эту девицу. Отказала - как и я она понимала что поведение моего приятеля - свидетельство слабохарактерности если не сказать трусости. И не хотела отдавать девицу ему в игрушки потому что не верила что эта история кончится хорошо. Но в отличие от любой другой женщины на ее месте - не выставила меня вон ответив "нет", а спросила зачем я-то во все это влез. Я объяснил ей все что думаю по этому поводу. Объяснил как если бы разговаривал не с юной красивой женщиной - а с мужчиной способным понимать хоть какую-то логику. И она поняла. Впервые в жизни встретил женщину с которой можно было просто поговорить и что-то объяснить. Которую интересовало чуть бОльшее чем собственное отражение в зеркале. У которой хватило глубины души и понимания перешагнуть через свое первоначальное мнение и прислушаться к другому. А ведь я знал что она вдова - живет одна, управляет огромным поместьем, растит четверых детей, еще и управляет имением своего брата, да еще попутно готовит ему пышную свадьбу. И тем не менее - у нее осталось не только время и желание поговорить о надоевшей всем теме - но и хватило сердца решить ситуацию и принять мое мнение. Я был поражен до глубины души - дамы которых я знал были либо пустоголовые кокетки либо этакие фельдмаршалы в юбках. А она... я знал какую непосильную ношу она тащит - и тем не менее видел что она остается и просто человеком. И не просто очаровательной женщиной... но и женщиной с сердцем и умом. Таких я еще не встречал. Я был совершенно очарован, Михаил Федорович, но на тот момент - не более того.
А потом.....

Отредактировано Владимир Корф (05-02-2015 20:55:27)

- Потом была свадьба Ильи Михайловича  с Полиной Елецкой. Наутро после свадьбы мне предстояла дуэль. Причем.... причем не просто дуэль.... - Владимир невольно усмехнулся и поднял глаза на князя - Я снова должен был стреляться с наследником престола. Причем за оскорбление действием. Дуэль "через платок" с одним заряженным пистолетом из двух. Думаю вы понимаете это при любом исходе смерть. Убей я Александра на дуэли то бы разумеется не стал таиться и явился бы к Императору с повиной. И четвертование в Шлиссельбурге было бы наименьшей из возможных кар.

- На свадьбу я приехал думаю сами понимаете в каком настроении - в свете всего того что я уже рассказал - Корф снова опустил голову - Терять мне было нечего. Дуэли я ждал как избавления от бесконечной череды бесполезных дней. Сожалел лишь о том что не успею повидать своего по сути единственного друга вместо которого собственно и шел на поединок. А потом... Мы танцевали с Дашей первый полонез, вы помните? Вы тогда вели в первой паре Полину, и я успел заметить как искрились ваши глаза когда колонна прошла в "четыре пары" через центр и вы взяли Дашу за руку...
Словом.. так вышло что Даша недолюбливала цесаревича - именно по той причине, по которой что я его и вызвал, хотя о самой дуэли не знал никто кроме меня и цесаревича. Она оказалась "с другой стороны" этой щекотливой ситуации - не сама но потому что она касалась ее ближайшей подруги и Даша знала обо всем в чем провинился Александр. И когда он появился в зале.. в первую минуту я подумал что сейчас она выйдет из пары и укажет ему на дверь. Попытался объяснить - как он тут оказался. Попытался хоть отчасти - не касаясь темы дуэли объяснить что несмотря на все свои ошибки цесаревич благородный человек, и что он умеет отвечать за них и нести ответственность... И хотя она мне не поверила - я все равно почувствовал что она - понимает. Второй раз поразился тому что она готова даже будучи в сильном предубеждении выслушать и хотя бы попытаться понять другого человека. А еще... я чувствовал ее печаль за подругу, за ее беду. Такую - что не каждая женщина способна на столь искреннее сопереживание. По-настоящему искреннее, глубокое а не обычное пустое"Ах-мне-так-жаль". В ее образ словно вкладывались новые детали - теперь я видел не просто сильную женщину способную понимать и воспринимать любое логично обоснованное мнение и соответствующим образом на него отвечать - но и женщину которая при этом способна глубоко чувствовать и переживать за других....

- В зале было душно. Я вышел в сад, но едва прошелся по аллее то увидел в самой глубине под деревом женское платье. А подойдя поближе увидел ее. - голос Корфа оборвался, и он еще ниже опустил голову закрывая глаза. Как сейчас он увидел перед собой Дашу, заледеневшую на пронзительном ветру, но не чувствовавшую холода. Дашу которую прогнали из зала постоянные слушки и пересуды, которая сбежав от толпы с трудом удерживалась от слез в темноте. "Посмотрите на меня..... Посмотрите мне в глаза княгиня".... и снова увидел ее глаза которые вдруг едва ли не наполнились слезами.....Воспоминания нахлынули с такой силой что он был не в силах продолжать. Барьер которым он себя огораживал чтобы не дать прорваться наружу собственным чувствам, собственному горю и боли - угрожающе затрещал. Нет нет.... держи себя в руках черт возьми.... Владимир закрыл глаза ладонью опертой локтем о колено и судорожно вдохнул несколько раз. Но прошло несколько минут прежде чем он снова смог заговорить - все в той же позе, словно это придавало ему сил
- Она сидела одна в темноте. В одном бальном платье - а дул пронизывающий ветер. А когда я подошел ближе - она вскочила и постаралась сделать вид что просто дышит тут воздухом. Да только голос у нее дрожал. Она вся заледенела от холода, но похоже и не чувствовала этого. Я.... я накинул ей сюртук на плечи. Почувствовал как она дрожит. Она говорила что все хорошо но это было не так, совсем не так! А потом.... я попросил ее взглянуть мне в глаза. И она посмотрела....и  о.... о Боже.....
Владимир закусил губу и замолчал. Грудь раздирало - задвинутая на самые задворки сознания боль души словно отыгрывалась, скручивала легкие в узел, сжимала сердце стальным кольцом, и не касаясь мыслей ломала самой настоящей физической болью

- Да..... одними губами беззвучно выговорил Корф. Принял бокал, непонимающе поглядел на него, словно впервые видел этот предмет и не знал как с ним обращаться и заговорил уже быстро, словно торопясь что будет перебит или неверно понят
- Ведь все они... там в зале. Видели лишь сильную, уверенную в себе молодую женщину со скандальной репутацией, которой наплевать на мнение света и которая живет как ей вздумается. Да, понимающую и добрую но остающуюся верной лишь себе одной. Улыбались в глаза и шушукались за спиной - я не мог этого не слышать. А она.... в ее глазах я увидел дрожь. Одиночество, такое глубокое одиночество что наверное и в глубине могилы такого не бывает. И страх. И холод, и неуверенность. И потребность в том чтобы кто-то понял ее, обнял, оградил и защитил.. и отчаянное понимание того что этого "кого-то" нет и не будет и что ей всегда придется быть такой. Для всех. Для гостей, друзей, для собственной семьи и детей - опорой и поддержкой тогда как она сама отчаянно нуждалась в помощи. Но никому, никому даже самой себе я уверен - она не позволяла этого почувствовать до конца. Боже мой.... - его голос оборвался судорожным вдохом похожим на беззвучное рыдание и стал совсем тихим - Я был никто. Чужой человек которого она видела лишь второй раз в жизни. Я не имел права показать ей что понял все это. Не имел права обнять ее и сказать - не бойся ничего. Помогу, защищу, ты не будешь одна.... А больше всего на свете хотел именно этого. Этот ее взгляд... Он разбудил мою душу. Я знал что умру на рассвете, но в этот момент - впервые за все это бесконечное время я отчаянно захотел жить, жить для нее..... быть ей опорой, плечом рядом, стеной за которой можно спрятаться. Маленькая.... маленькая отважная моя девочка....- сухое судорожное рыдание, рыдание без единой слезы, снова беззвучно сотрясло его плечи и по подбородку из прокушенной насквозь губы потекла струйка крови.

Отредактировано Владимир Корф (05-02-2015 21:53:10)

Корф продолжал глядя в янтарные переливы бренди в бокале как прорицатель смотрит в хрустальный шар
-Я боялся что любое неосторожное слово или жест оскорбит ее. Что она почувствует стыд за то что невольно дала мне почувствовать свою слабость. Просто предложил ей пройтись. Мы молча шли по аллеям до тех пор пока -я почувствовал - она понемногу выбралась из той бездны в которую ее толкнули усталость, одиночество и пересуды. На ее лицо снова вернулась маска. Она снова стала хозяйкой дома - сильной и уверенной, которой надлежало вернуться к гостям и открыть фуршет. И она пошла. После фуршета я пригласил ее на вальс. Последний танец в своей жизни как я тогда думал. Собственно так оно и есть - больше танцев не будет. Я молчал - смотрел ей в глаза.... говорить что-нибудь просто не имел права. И смотрел, смотрел.... вокруг вальсировало множество пар - а мы были одни. Я видел лишь ее глаза и сквозь ее маску казалось снова видел ее душу. И.... показалось что и она видит мою. Хотя что она могла обо мне тогда знать кроме моей скандальной репутации. Разве что то что приезжал к ней просить за крепостную - но разве это показатель...
На секунду он замолчал. Тот вальс и сейчас звучал у него в ушах. Но теперь он уже не позволял себе вновь почувствовать все это. Это запрет, табу! Нельзя позволить даже малой толике того океана боли и памяти завладеть собой. Иначе уже Волконский будет чувствовать как на него переходит тяжесть потери
- Я попросил ее о беседе. Я нуждался в ком-нибудь кому мог доверять. Но вокруг не было ни одного человека стоившего доверия. И никого кто мог бы выполнить мою просьбу. Она приняла меня в маленькой гостиной. Мне нужно было передать моему другу записку потому что сам я этого сделать бы уже не смог. Причем не просто передать - а передать в нужное время - когда он узнает об оскорблении нанесенном его чести и ни часом раньше. Если бы он так и не узнал об оскорблении - то принял бы мою смерть за самоубийство. Зная меня он бы не удивился. Тогда и надобности в получении записки бы не было.  Но если бы узнал - я уверен - он вызвал бы цесаревича сам. И на этот случай моя записка сказала бы ему - "остановись. твоя честь уже отмыта кровью". Non bis in idem - вот что я в ней написал. Конечно всей этой предыстории она знать не могла. Но едва я попросил ее передать моему другу послание в тот час когда он узнает об оскорблении... она все поняла. Не знаю как. Не знаю! Что такого могло быть в этой просьбе чтобы навести ее на эту мысль - ну подумаешь просит один человек передать послание другому в такое-то время. Но.... она все поняла. Я это видел. И по ее глазам. И по тому что она сказала "Мы ведь больше не увидимся, верно". И в ее голосе...... может я самонадеян но в ее голосе я почувствовал печаль. Не смел этому верить но так хотел - неужели же она не просто поняла но и будет сожалеть если не увидимся больше...
Его рассказ становился сбивчивым, он повторял одни и те же слова, пропускал то что было важным и застревал на чем-то не значимом.. ведь не это наверное следовало рассказать а то - какие у нее были глаза когда она стояла у окна. Но настолько глубоко затрагивать собственные воспоминания он уже не решался понимая что если позволит себе заговорить об этом - то плотину прорвет окончательно
- Вот так ваша дочь и спасла мне душу.... в первый раз.

- Можете не поверить - но опять же благодаря Даше. - Владимир с горечью усмехнулся, залпом выпил бренди, бокал с которым до сих пор крутил в руках, и поднялся. Поставил бокал на край стола и отошел к окну. Снаружи уже темнело. Ветер раздул рукава рубашки, растрепал волосы но холода он не почувствовал - Мы стрелялись на поляне у старой лесопилки над обрывом. Когда пистолеты были уже наведены - краем глаза я увидел женщину на черном коне выезжавшую из леса  на противоположном краю поляны, как раз за спиной у моего противника. Правда... тогда я ее не узнал - было слишком далеко, да и смотрел я ему в глаза а не по сторонам. Она заметила нас и закричала. Как раз в момент выстрела. У Александра от неожиданности дрогнула рука - пуля прошла на полсантиметра выше сердца. Вот и все. Ну скажите - как было тут не поверить в судьбу? В Божью милость? Милость..... - на последнем слове Корф глухо скрежетнул зубами и умолк чтобы не наговорить лишнего.

- Со мной была она. - просто ответил Корф не оборачиваясь. Он снова вспомнил тряский экипаж, ее лицо плывущее в тумане, ее горячие слезы капавшие на его лицо. Он ведь тогда чувствовал что умирает. Временами даже видел и себя и ее со стороны. Поток своей крови пропитывавший ее платье, ее руки удерживавшие его... - Могу представить чего ей это стоило. Экипаж был так залит кровью что пришлось потом ободрать и сжечь всю обивку со стен и оба сиденья. А она выдержала. Не знаю как, но.... я чувствовал что она рядом. Если бы там был кто-то другой я не стал бы бороться за жизнь. Мои крепостные говорили что врач отказался от меня когда мы все же приехали. И сказали что она одна тогда не сдалась, уцепилась за последнюю ниточку и позвала Сычиху. Вы о ней наверное слышали. Правду говорят лесным ведьмам иногда ведомы секреты не ведомые врачам. Вот вам еще одно спасение. И еще одно - когда в бреду и в лихорадке я звал ее, а открыв глаза увидел ее рядом. Я вернулся лишь ради нее.

- Например? - Корф обернулся к князю опершись обеими заведенными за спину руками о край подоконника. Даша часто говорила "я вовсе не ангел", но какое это имело значение? Что она имела в виду, свое прошлое? Так он знал о нем. Свою репутацию? Так она его не заботила. Свои какие-то прошлые поступки? Да какое имело значение то, что было раньше. Он ведь не задал ей ни единого вопроса о прошлом. Ни одного - кроме "Ты все еще любишь его?". Все прочее не имело значения.