- Понять.... - он силился приподнять веки, но это получалось плохо, ресницы дрожали, лоб свело от усилий, но веки словно весили пудов по сто и глаза никак не желали открываться. Он помнил весь предыдущий разговор - помнил как в тумане, смутно и прерывисто. И очень хотел взглянуть на нее сейчас, но не мог. По коже пробежала мелкая ледяная дрожь, пальцы вздрогнули крепче впиваясь в повязку и в покрывало, волоски на правом предплечье встали дыбом от сновавших под кожей холодных мурашек. Новая волна жара, даром что после предыдущей он так и не снизился, а теперь судя по ознобу собирался вскарабкаться еще повыше. Не вовремя черт возьми. - Вот уж не думал... что кому-то... это нужно.... Зачем?

- Вот уж вы.... единственная кто пытался узнать правду.... прежде чем упрекать - он поежился словно стараясь глубже вкопаться спиной в простыню и пошарив левой рукой по одеялу каким-то дерганым движением натянул его повыше. Дрожь холода пробирала все сильнее и он сжал зубы чтобы они не выбивали дробь - Благодарю

Не надо.... через четверть...часа... снова будет жар - кутаясь в одеяло пробормотал он и цепляясь сознанием за ее слова вновь заговорил
-Дуэль.... Да потому что я был зол.. - просто и безо всяких вывертов отозвался Воронов с силой протирая левой рукой пылающий лоб и силясь открыть глаза, которые сейчас жгло под веками словно тлеющие угли - На нее, изображавшую влюбленную жертву.., на ее приятелей Долгоруких... таких же слепых и глухих как она..., на себя за то что был настолько глуп что не раскусил ее сразу.... еще беседы с ней какие-то вел, дурень.... Долгорукий попался под рук..у да еще смел завести со мной разговор о чести... да еще и не скрывая.. что считает ее мученицей.. а меня - недостойным ее негодяем... назвал себя человеком чести это он -то.... обрюхативший собственную крепостную вместо того чтобы освободить и жениться прежде чем укладывать ее к себе в постель.... Да еще и позволивший продать ее "потому что маменька против"... Я послал бы Орловой его труп с дыркой меж глаз... если бы не встретил... тем же вечером... его жену... и не вспомнил что она в тягости.... Даже этого теленка... любила женщина достойнее чем Надежда... Что мне оставалось....  по-вашему? - озноб нарастал и его голос и без того еле слышный стал прерываться от сотрясавшей его дрожи, но он вновь усмехался, насмешливо и язвительно - Говорят каждый меряет людей... по своей мерке.... Добрейший князь Андрей... видимо от доброты душевной... всадил мне пулю в грудь.... боялся что если останусь жив... то убью его.... человека у кого жена на сносях.... А-ха-ха-ха... видимо сам бы поступил так...чтобы шкуру спасти... Дурак.... если бы... все еще хотел убить его.... зачем мне было... отдавать ему... первый выстрел...

Сжимая зубы и кулаки чтобы сдержать дрожь, от которой кажется сейчас начнет трястись кровать, Воронов слушал девушку так внимательно как только мог, хотя в ушах шумело приливом крови к голове. И она говорила так разумно что он все же заставил себя открыть глаза и может быть впервые за все время посмотреть на нее внимательно. До сих пор он знал о ней лишь то что лишь однажды в порыве горечи рассказал еще на Кавказе Корф который в тот день изрядно выпил после получения письма из дома, то что сам видел на свадьбе - красивую девушку которая великолепно танцует и не отдает явного предпочтения ни одному из мужчин, и то что проскальзывало в словах Надежды - что она чудесно играет и поет. Мало, слишком мало для того чтобы составить мнение о человеке - у него этого мнения и не было. Но вот сейчас он смотрел на нее по-другому и пристальный, пронизывающий взгляд с этого кирпично-красного осунувшегося, измученного лихорадкой и болью лица смотрелся по меньшей мере странно. Но она... была искренна. Рассудительна. И пряма. И говорила нормальным языком - а не пустопорожними отшлифованными и безжизненными красивостями как Надежда, или же большинство девушек с которыми он имел дело. И более того - говорила не чужими словами, а своими собственными. Своим мнением. Любопытно.... очень любопытно.... Красивая девушка, способная не кривляться а думать, рассуждать и делать выводы... При этом явно не "синий чулок"... И при этом...Черт побери весьма любопытно....
Он никак не прокомментировал ее высказывания, хотя бы потому что комментировать там было нечего, и она была совершенно права, и уже приопустил было веки, но в ответ на ее вопрос глянул на нее остро и коротко
- А ч-что мне ост-ттавалось делать? - возраставшая дрожь колотила его так что ему приходилось выдавливать слова сквозь сжатые зубы чтобы они не стучали друг о друга. - П-предост-тавить п-первый выст-трел - ед-динственный сп-пособ д-дать понять п-противнику чт-то н-не желаешь его уб-бивать....  Д-долгорукий... не п-понял.... п-продолжал бояться... т-так тоже б-бывает.... ч-то с того.... м-мне доводилось см-мотреть в дуло люд-дям пос-серьезнее.... А ч-что касается гот-товности умереть..... - губы перекосила усмешка - См-мерти я н-не ищу.... но и не боюсь...

Отредактировано Сергей Воронов (11-04-2015 22:22:24)

- Ост-тавьте Бога ради! В-вид-деть не могу эт-того н-немца....Воронов явно постарался скрыть раздражение в голосе и тут же усмехнулся- Если выз-зывать его изза к-каждого п-приступа то он тут п-поселится. А от т-такого пост-тояльца пол-дома сб-бежит, нач-чиная с хоз-зяина. - он съежился под одеялом, его колотило все сильнее и сильнее, по мере того как разгорался внутри огонь. Ничего, ничего... скоро он разгорится и тогда станет тепло. - А Д-долгорукий.... н-нет.... не подлец.... - он вдруг тихонько рассмеялся и тут же скрипнул зубами давя смех который грозил его удушить. В простреленном легком снова заклокотало. Раненый с трудом перевел дыхание и прикусив губу взглянул на нее. -М-могу я п-попросить воды?

- Бла-го-да-рю. .... - Зубы стукнули о край стакана, вода пролилась по щеке на шею, он едва не поперхнулся, но допил до конца и тяжело опустившись на подушку покачал головой. Дрожь постепенно спадала по мере того как наливались кровью глаза и все более багровело лицо приобретая уже какой-то коричневатый оттенок. В ушах шумела кровь, в висках стучало и тяжкая боль - спутница жара давила на лоб, застилая глаза. Дышал он с трудом и как ни старался скрыть это - сделать это было все же невозможно.
- Ничего.... Все будет ... идти своим чередом... а. Вам... вообще тут... не стоит... находиться.... Уже... ночь... вам давно пора спать..

Хриплый тихий смех, задушенный в зародыше был наивысшей оценкой ее речи, хотя оборвался он сдавленным "хххх" и скрежетом стиснутых зубов от жгучей боли сдавившей грудь. Пальцы сильнее впились в повязку, Воронов с трудом перевел дыхание, но после нескольких неглубоких вдохов ехидно поинтересовался
- Как вы предпочитаете.... - чтобы я вышвырнул... вашу Глашу в окно.. или выбросился сам... Тут правда не высоко... боюсь до деревни... не долетит...

Кажется Воронов хотел что-то съязвить по поводу рубенсовских вкусов, но пока переводил дыхание чтобы сплести фразу - продолжение ее речи заставило его замереть, вздернув бровь. Нет, конечно у него сильный жар, но такое не могло бы услышаться даже в бреду. Новый поклонник? В лесу? Ведь прошла неделя с тех пор как Надежда с воплем побежала за ним в гостиной. Еще того меньше с того дня как Татьяна менторским тоном говорила ему о страданиях Наденьки и о том что "вам более не нужно встречаться, хотя это будет мучительно". Да уж...  А учитывая что Анна видела их "недавно" - а значит не сегодня и не вчера - то и того меньше... 
- Го-о-осподи!!! - простонал он силясь все же удержаться от смеха, но запекшиеся губы расплывались в улыбке сами по себе - Выходит уже четвертый? Быстро же Господь.. услышал мои молитвы...Но... право... даже для нее это... это... это.. .чересчур!!! - и не выдержав он расхохотался, представляя себе с какой скоростью несчастная, обманутая в лучших чувствах Наденька, получившая несколько дней назад страшную посылку, и успевшая нажаловаться Анне, которая к слову появилась в поместье судя по всему в самый день дуэли - потому что ранее он ее тут не видел, причем нажаловаться так что представила его в ее глазах форменным негодяем - спустя каких-то два-три дня..... Смех мешался с хрипом, боль полоснула изнутри по ребрам, сжала грудь как тисками, в груди заклокотало, хрип казалось застрял где-то в горле, но все это было неважно, неважно потому как настолько удивительно, невероятно смешно. А ране было безразлично - смешно ему или нет, ей знай свое дело - болеть при резких движениях грудной клетки отзываясь коротким писком на каждый неглубокий вдох и болью посильнее на- на движения. Но от такого смеха она взвыла во весь голос, словно бы раздирая легкие изнутри, лоб изломало болью, он с силой сжал рану правой рукой, а левая метнулась к повернувшемуся набок лицу словно бы в естественном жесте, которым иногда при смехе прикрывают лицо, только вот смеющиеся губы он накрыл не ладонью а запястьем, и стон в который уже переходил его смех заглох как ни бывало, хотя плечи еще вздрагивали от отголосков смеха - звуков он более не издавал - лишь замотал головой с прижатой ко рту рукой, словно бы пытаясь прийти в себя от этой невероятной новости

Он замотал головой сильнее, давя не то смех не то все-таки стон, и наконец закрыл глаза, и уронил руку обратно на покрывало, с трудом переводя дыхание, и все же не в силах убрать с лица возможно неуместную на ее взгляд улыбку. На испещренном шрамами запястье отчетливо виднелись глубокие полукружия - следы от впившихся в кожу зубов.
- Однако.... как же я был ... прав.... - блестевшие от жара глаза распахнулись, глядя на Анну с каким-то лихорадочным весельем - Задумаюсь? О том "сокровище" которое я потерял? О, поверьте я в таком отчаянье что жизнь не мила - он снова едва не прыснул со смеху и насилу удержался. Дышал он все более часто и прерывисто по мере того как жар брал свое. Покрывало которое он в ознобе натянул доверху, заодно прикрыв от неожиданной посетительницы изуродованную шрамами и не прикрытую повязкой левую часть груди, надплечье и левую сторону шеи - теперь душило его словно было свинцовое, раскаленное и горячее, но скинуть его он в ее присутствии не хотел. Речь - хриплая, прерываемая свистящим дыханием на секунду сделалась неразборчивой пока он с усилием подстегнув заливаемое волнами жара сознание выдирая его реальности - Право... Если я все же умру завтра....... Как бы это ей польстило, Боже правый.... Вы представляете себе? Ах, какая трагедия... Голову даю на отсечение - она даже всплакнет -минуты на две... По ее меркам - ужасно долго.. .Зато потом будет с трагичным ... выражением... лица... рассказывать о том... что ах... какая была.. в ее прошлом драма... "Ах.... как меня оказывается любил... этот несчастный Воронов...." Интересно... вы не находите как забавно... госпожа Платонова... Прелюбопытная тенденция.... Достаточно лишь... умереть... при драматических обстоятельствах... желательно с сентиментальным... прощальным письмом.... чтобы мгновенно... превратиться из негодяя в мученика? Сознайтесь... разве сами бы так не подумали... не расскажи я вам подробностей? - в темных глазах вновь заплескался смех - непонятный и неуместный применимо к распиравшему его сознание жару, но совершенно естественный с точки зрения его самого, безотносительно к физическому состоянию

Отредактировано Сергей Воронов (12-04-2015 03:40:11)

Сжатые от боли губы дрогнули в одобрительной усмешке. Положительно эта прямая, искренняя и острая на язык барышня начинала ему нравиться, и беседовать с ней было занимательно. Правда... - темным облаком мелькнуло в голове и заставило саркастически напомнить самому себе - это называется "посещение раненого", безотносительно к тому просил ли раненый об этом или нет. А будь я здоров - черта с два она бы тратила время на такого рода беседы. Хотя она молодец, не пытается изображать глупой жалости и ненужного сочувствия, но будь уверен - привело ее сюда именно это. Черт, я бы предпочел бы любопытство. Хотя.... наверняка и не без него - учитывая что она явно дружна с Надеждой. Ах до чего любопытно - что же она ей все-таки обо мне рассказала. А, да чего там любопытствовать - все то же самое что и своим приятелям Долгоруким..
Стоило все большего и большего труда удерживать себя в ясном сознании, жар и боль душившие Воронова, заставлявшие темные глаза с расширенными зрачками лихорадочно блестеть, сдавливающие грудь и рвавшие хрипом дыхание уже не удавалось скрывать, и надо было как можно скорее выставить ее отсюда, но он не удержался от искушения. Не пришлось даже лицедействовать - разве только совсем чуть-чуть. А в остальном - стоило лишь чуть-чуть отпустить себя на волю - лоб изломало, в прерывающемся голосе отчетливо зазвучала горечь и сдерживаемая боль
- Ах.....  до чего же вы... жестоки... - веки слегка опустились, словно он не в силах больше был смотреть на нее - Вы... вонзили мне нож в сердце... и вам..... смешно.... !
Он запрокинул голову назад и вбок, отворачиваясь от нее, правая рука сжимавшая повязку над раной передвинулась на десяток сантиметров левее и драматически легла на сердце, впиваясь кончиками пальцев
- Что ж.... пусть так.... - хриплый прерывающийся полный горечи шепот казалось мог бы обмануть кого угодно - Смейтесь... и вы... и ваши подруги.. А она... она никогда не узнает... - лоб прорезало еще более глубокой морщиной и он закрыл глаза - Ах.... лишь несколько дней назад она говорила о любви... и я верил ей... А сейчас, сейчас..... - он драматически, не глядя покачал головой - У нее уже другой... другой... Я не в силах жить с этим, что ж.... пусть смерть моя откроет ей дорогу к счастью... И... - он лишь на секунду поморщился выходя из образа - для такого рода экспромта лихорадка помехой не была, но вот вспомнить приличествующие случаю стихи все никак не удавалось, строчки ускользали от внимания, путались, слова скакали в плывущих от жара мыслях так что их никак не удавалось уцепить за хвост, и сдавшись от этой бесплодной погони он ввернул лишь то что вспомнил - Я не хочу... печалить ее... ничем... и ... дай ей Бог... любимой быть... другим... 
Тихий хрип вырвавшийся из легких от попытки сдержать смех, дрогнувшие уголки губ тут же сжатые в попытке удержаться в образе - были единственным что выдало комедию в той драме что он изобразил, и закончил он трагическим сорванным шепотом в полном соответствии с законами жанра
- Уходите.... дайте мне умереть...

Воронов тихо хрюкнул от неожиданности и едва удержавшись от хохота что было сил сдавил грудь рукой чтобы удержать резкое движение ребер которое вновь воскресило бы жестокую боль которой приходилось сейчас расплачиваться за каждый глубокий вдох, не говоря уже о смехе. Однако! Анна определенно начинала ему нравиться. С такой девушкой интересно беседовать и это было куда приятнее чем просто красивое лицо, точеная фигурка и великолепные локоны, которые он впрочем с первого взгляда оценил еще на балу, но не заинтересовался тогда - мало ли на свете красивых девиц. Все еще пытаясь удержать игру, он повернул к ней голову на подушке, все еще стараясь сохранить трагическое выражение лица. Правда удалось это плохо - даже от такого простого движения потолок спальни поплыл перед глазами и к горлу подступила отвратительная тошнота сопровождающая головокружение. Глаза не сразу сфокусировались на ее лице, но он заставил таки себя вскинуть брови и хотя по всем законам жанра полагалось бы ответить либо "Увы, счастие отныне невозможно", либо "О, вы ли, прекраснейшая из смертных сумеете залечить раны моего сердца" - ехидно выдавил
- Кто же.... в этом уезде.. специалист по склеиванию... разбитых сердец? Раздобудьте адрес... ибо полагаю.. скоро он... понадобится... либо самой Надежде..., либо этому четвертому... кто бы он ни был... да благословит его Бог

- Вот как? - Воронов тепло усмехнулся и медленно выдохнув почти с усилием вновь поднял опускающиеся словно под собственной тяжестью веки. Жар не спадал, туманил мысли, тяжкой болью распирал лоб и виски изнутри, превращая глаза в подобия раскаленных угольков, но все бы ничего если бы не рана, не кровь залившая ему легкие два дня назад и забившая их сгустками так, что теперь при лихорадке они казалось зажариваются у него в груди без масла и соли, на медленном огне. И дальше - он знал будет хуже, много хуже. - В таком случае... накормите этим киселем... этого олуха Бовари.... пока он... не превратил княгиню Долгорукую... в куклу способную изъясняться лишь затертыми клише.... под стать своей первой ученице... Я все грозился сделать это сам... Да как-то пока не вышло... 
Почему вдруг вспомнил он об этом французе который стал притчей во языцех  за время его разговоров с Надеждой - наверное в силу ассоциации между киселем и клеем которым он в свое время пригрозил накормить пустоголового учителишку чтобы раз и навсегда склеить ему челюсти и сделать невозможным дальнейшее вдалбливание идиотских идей и затверженных формулировок в головы хорошеньких учениц. Забавно - причина вызвывшая ту шутливую досаду давно переменилась а ассоциация осталась

Отредактировано Сергей Воронов (12-04-2015 15:45:09)

Воронов слушал ее молча, только вот глаза, периодически заволакивающиеся какой-то полупрозрачной пеленой как будто временами гасли то снова прояснялись с явным усилием воли цепляясь за сознание. Жар не спадал, мало того - по спине вновь прохаживались ледяные пальцы, предвещая новую волну озноба и подъем жара еще выше. Дышать было все тяжелее и тяжелее, держать глаза открытыми получалось лишь с огромным трудом, но он не мог позволить себе провалиться во все глубже и глубже затягивающий его пылающий омут пока она была здесь. И уцепившись за ее слова как за соломинку он едва заметно кивнул, а вот заговорить получилось с таким трудом, словно собственный язык был мельничным жерновом а голос показался настолько чужим и сдавленным что в первую секунду даже не понял что говорит он сам
- Да.... А вам... пора.... спать.- уходи, уходи быстрее, ну, чего тебе стоит! Но прогонять ее в открытую не стал - явно понимая что не уйдет если поймет что ему становится все хуже. Небрежности в тон, да полегче чтобы не перегнуть палку...  - Ступайте... к себе,... я хотел бы... поспать.. если... не возражаете. - да... так лучше....

Отредактировано Сергей Воронов (12-04-2015 16:15:15)

Воронов проводил ее взглядом и погрузился в полузабытье продолжавшееся до самого рассвета. Когда рассвело ему стало чуть полегче, жар вроде бы немного спал он без протестов выпил уже осточертевший за пятый уже день бульон, лекарство оставленное доктором, и уснул так крепко, что Данилка не раз подходил к кровати и прислушивался. Штерн явившийся к полудню со своим обычным визитом уже выразил было надежду что ошибся в своих предсказаниях и что лихорадка пошла не по нарастающей как он боялся а сама собой свернула на убыль, но вынув стетоскоп и выслушав легкие вновь помрачнел. Владимир, присутствовавший при этом осмотре прицепился к врачу требуя объяснений и получил их сполна, после чего наказав камердинеру заходить в комнату больного лишь если тот сам его позовет - полдня провел у его кровати, наблюдая за тем как постепенно чередуясь с приступами озноба жар вновь нарастает все больше и больше. И редкие периоды когда тот спадал, оставляя после себя обильную испарину - приносили больному облегчение, возвращали ясность сознанию, но были опасны и тем что сердце могло не выдержать таких резких перепадов температур. Только вот вместе с лихорадкой все больше и больше нарастало предсказанное Штерном удушье, сгустки спекшиеся в легких от постоянного жара последних трех дней начинали разлагаться - как и подобает любому белковому сгустку, и продукты их распада отравлявшие и без того подорванный организм усиливали в разы то что немец назвал непонятным словосочетанием intoxicatio vulneravi. Микстуры сбивали жар лишь ненадолго, после чего он вновь разгорался с прежней силой, пока в конце концов ближе к вечеру по мере того как нарастал жар Воронов придя в себя ненадолго не выставил Владимира вон, пригрозив встать с кровати чего бы ему не стоило, если его не оставят в покое. Собственно Корф и не настаивал. Он по себе знал что такую лихорадку надо лишь пережить, и любые средства которыми располагал врач бессильны пока не прорвется загноившийся очаг вокруг раневого канала, и не очистится сам собой. Если бы можно было вскрыть и дренировать рану в груди так же как иногда это рисковали делать с ранами живота - насколько было бы проще, хотя и рискованнее - чем вот просто ждать как результата броска костей, когда они все крутятся, крутятся и никак не известно что выпадет. Единственное чем стоило бы облегчать жар - холодными компрессами, но Воронов отказался от этого наотрез и Корф не решился настаивать, понимая его причины. Риск для жизни всегда был для обоих куда меньшим злом чем прямая угроза гордости
К ночи Данила которому было поручено заглядывать в комнату графа лишь по его собственному вызову - благо колокольчик уже привычно находился на самой кровати и раненому было достаточно лишь чуть протянуть руку - бестолково топтался у двери, но не решался нарушить запрет - и даже не столько из повиновения Корфу сколько из страха вновь услышать странные, чужие слова которые ронял Воронов в бреду и которые казались бедному парню едва ли не речью самого дьявола, - настолько чуждо и страшно они звучали. В конце концов наступила ночь. Владимир вновь заглянувший в комнату проведать друга ушел скрепя сердце, и наверняка ворочался в ту ночь без сна мешая спать молодой супруге. А Воронов метавшийся между забытьем и реальностью, между жаром и ледяным потом который лил с него ручьями в каком-то странном полу-сне полу-реальности мешал бред с явью, Кавказ с Двугорским и через пару часов одиночества успокоившись по крайней мере душой от того что его оставили в покое - лежал в полной темноте видя над собой глубокое синее небо и ярчайшую белизну гор Кавказа

Лихорадочные видения чередовались с абсолютной чернотой. Синее небо. Белые вершины. Темная зелень густых лесов. Голубые, пронзительно голубые глаза озер, столетиями глядящие в ничем не нарушаемую лазурь над ними. Белоглазая фигура с болтом в руке. Чадный смрад палатки. Пронзительно чистый морозный воздух у Казбека. Двуглавый силуэт Эльбруса. Вьющаяся по скалам и склонам дорога, дорога бывшая их альфой и омегой долгих полгода... Глубокие ущелья. Грохот быстрых рек. Пылающая деревня. Развороченый труп. Размах сабли оставляющий за собой веерный шлейф алых брызг. Сабля.... клинок..... Тени. Темные тени. Сколько раз могли убить его? Много. А скольких убил он сам? О них говорил Саид. О женщинах и детях. Он никогда о них не жалел, и не вспоминал - но сейчас они мелькали снова и снова. Здоровяк ростом на две головы выше него... Сабля прочертила ему шею наискось под подбородком, распоров дыхательное горло и вывернув его наизнанку, так что были видны хрящевые кольца в его глубине. Почему он не вспоминал о тех кто погибли от его пуль? Пуля слепа, он не запоминал глаза тех в кого стрелял. Но сабля.. Клинок в руке - клинок - продолжение руки, часть тела, часть его самого, стальной блеск которой был последним что видели в этой жизни так много людей. Он был таким же виртуозом клинка как Корф был виртуозом в стрельбе, и немало гордился этим. Но сейчас? Нет. Не жалел ни секунду. И не уворачивался от этих теней, чьи смерти одна за другой проплывали перед его глазами, словно происходили вот сейчас, наяву. Узкоплечий худощавый тип которого он разрубил с седла от плеча до середины груди. Он до сих пор помнил с каким трудом выдернул клинок из его тела. Бритоголовый проводник, который вел их отряд по узкому ущелью, и оказавшийся предателем. Он ударил его наотмашь по лицу так, что клинок срезал часть носа, вспорол щеку обнажая челюсти, выбил несколько зубов, и проходя дальше с равнодушием умелого палача разрезал артерию под самым ухом. Его кровь на камнях быстро смыло порожистым течением реки. Бои, бои, рукопашные схватки, когда клинок в руке жил своей жизнью, и отсвечивал кровью, сталью и огнем.... Юный горец всадивший ему в рукопашной кинжал в правый бок. Он тогда развернувшись по рукоять загнал свой клинок в грудь мерзавца, и с силой оттолкнул, одновременно выдирая саблю из его тела, чтобы быстрее освободить клинок.... В падении с юнца свалилась шапка и по плечам рассыпались длинные волосы. Это была девушка и его удар пришелся между ее грудей, кровь залила рубашку так что незаметные раньше они стали четко видны, облепленные мокрой красной тканью. Долго же он тогда видел во сне эти девичьи груди залитые кровью. А сейчас? Они мелькали все быстрее, быстрее, десятки лиц, сливавшихся в сплошное разноцветное пятно. Скольких он убил там за пять лет? Многих.... слишком многих.... Ротмистр в двадцать шесть лет - тогда как многие и до пятидесяти сидят в поручиках. За этим стояла кровь. И его собственная. И его солдат. И его врагов. Все в этом мире на крови. Странный мир. Странный.
Анна не могла бы понять что он видел сейчас. Его голова металась по подушке, то и дело сбрасывая полотенце, тело сотрясала дрожь, отголосками тех движений которые когда-то были танцем стали и крови, медленное хрипящее дыхание было таким тяжким словно на грудь ему навалили многопудовый груз и он просто не мог вздохнуть свободно, лоб горел, с запекшихся губ слетали обрывочные, бессвязные слова - то по-русски - слова команд, то на том самом чужом, лязгающем, непонятном языке который она уже слышала однажды - слетали резко, повелительно, словно и сейчас где-то в глубине его памяти шли какие-то бои... были какие-то враги... и все продолжалась и продолжалась для него та бесконечная война,  бесконечная, как сам Кавказ который, как говорили - просто не умеет долго жить в мире

- Нет.... Нет.... Нет.... - хриплый шепот стал казалось чуть отчетливее, словно прикосновения и вправду выдирали его оттуда, из глубины бреда, Воронов рванулся под ее руками, сдерживая дыхание словно от боли, левая рука обхватила ее запястье и сжала с силой которую может дать лишь лихорадочное напряжение мышц. Пальцы сжимались все сильнее и сильнее, причиняя ей боль, завтра наверняка останется синяк, буро-коричневое, потемневшее от жара и боли лицо перекосилось в яростной гримасе - Нет!

Отредактировано Сергей Воронов (13-04-2015 03:01:40)

Воронов с силой отбросил ее руку и, задыхаясь, в порыве лихорадочного возбуждения резко приподнялся на локтях словно внезапно решив ее не то поцеловать не то укусить - сдавленный шепот и пылавшие еле сдерживаемым бешенством глаза скорее свидетельствовали бы о втором, не будь они так полны горечи, что казалось она вот-вот начнет сочиться из всех пор и пропитывать подушку вместе с испариной
- Думаешь я слеп, Мари? И глух? Думаешь я не вижу что противен тебе?! Ради самого Господа Бога прекрати мне лгать!!!
руки подломились, он рухнул обратно на подушку и глухо захрипел от боли вцепившись пальцами в повязку. На пожелтевшей от лихорадки и испарины повязке уже давно виднелось более темное желто-коричневое пятно, но вот сейчас оно стало словно бы расширяться. Данилка уходя закрыл окно и теперь в душном, спертом воздухе, наполненном запахами лекарств и пота отчетливо запахло чем-то еще более неприятным, напоминающим какое-то болотное зловоние, приторно-сладкое с отвратительными нотками разложения. Кожа которую Анна только что обошла холодной водой - уже вновь была горяча словно раскаленная изнутри, выпуклые, стягивавшие кожу шрамы, змеившиеся и переплетавшиеся во всех направлениях шрамы покрывавшие грудь над повязкой, левое надплечье и левую часть шеи - шрамы от раскаленных крючьев - сейчас казались бело-желтыми тяжами - словно изборожденная прихотливыми узорами побелевшая от времени кора тысячелетнего дуба  -и по контрасту с побуревшим от жара лицом и оставшейся невредимой кожей. Голова бессильно свесилась к плечу и его тело сотряс приступ удушливого кашля, словно по дыхательному горлу изнутри водили теркой. Где-то в глубине грудной клетки что-то заклокотало, куда явственнее и отчетливее чем раньше, словно бы там начинал булькать какой-то большой котел. Но оставшиеся открытыми глаза - расширенные, не видящие смотрели в пустоту так, словно все еще видели там ту, к которой он обращался. Пальцы стиснули повязку а левая рука вцепилась в одеяло, выворачивая и комкая его с такой силой словно бы желая разорвать.

- Ложь..... ложь.... - еле слышно шептал Воронов. Налитые кровью глаза, с неестественно расширенными зрачками, остановившиеся, немигающие устремленные куда-то в несуществующее пространство пылали - и уже не только от лихорадки а от сдерживаемой ярости. Лоб пылал, кашель вновь сотряс его тело отозвавшись жутким всасывающе-булькающим звуком где-то в глубине грудной клетки - слышным даже на расстоянии. Он дернулся словно отпрянув от кого-то... или от чего-то, глубже вжавшись затылком в подушку. Правая рука несколько минут неподвижно лежавшая в ее ладонях напряглась и резким движением  вырвалась из ее пальцев, он замотал головой и сдавленный, задыхающийся голос проскрежетал - Уходи... довольно....

Воронов дернулся как от удара и замер устремив на нее горящие лихорадкой и яростью глаза
- Ты... считаешь меня идиотом? Думала я был без сознания? Я все слышал, Мари.... "Я не подойду к этому чудовищу, это же отвратительно"... Зачем ты здесь сейчас? - его трясло - не то от лихорадки, не то от сдерживаемого бешенства, в хрипящем голосе не было казалось ничего человеческого, руки вцепились в покрывало так, что побелели костяшки пальцев, рисунок вен на правом предплечье выступил рельефнее, плечи напряглись так словно окаменели

Хриплый каркающий смех был ей ответом. Перейдя в удушливый кашель он заставил раненого судорожно выгнуться на кровати. Голова запрокинулась, вены на шее вздулись, хрипы в груди переходили в отчетливые влажные звуки, чавкающие и булькающие - словно топкая болотная тина под сапогами. Правая рука снова впилась в грудь, дернула повязку, верхний край которой уже порядочно обтрепался, и начинал провисать уже не так туго обхватывая торс как раньше. Он несколько раз дернулся на кровати словно силясь проглотить или выкашлять нечто, душившее его, запекшиеся, растрескавшиеся губы перекосились в усмешке полной такой злой иронии, что при невидящих глазах устремленных в пространство она производила жутчайшее впечатление
- Я же говорил... не лги мне.... Думаешь.... не знаю.... про Соболевского?... зубы сжались, давя стон и он с усилием выгнувшись, оперся левым локтем о кровать, словно стремясь подняться, и отползти не спине повыше.... - У-хо-ди!!!!

Воронов задыхался все больше и больше, оторвать его руку от повязки ей не удавалось никак - лихорадочное напряжение казалось удесятеряло его силы, рука все больше и больше рвала повязку сверху вниз, похоже даже не замечая ее усилий, мышцы на плечах вздулись и окаменели, верхний край бинтов ослаб и начинал сползать, а подозрительное коричнево-желтое пятно казалось расплылось еще больше, окаймляясь по краям тонкой багровой полоской. Левая рука испещренная шрамами от запястья до самой шеи судорожно шарила по одеялу, перебирая пальцами как какая-то жуткая пятиногая сорокожка, проползая по одеялу, по животу, по груди до горла, где впилась ногтями и обрубками пальцев в кожу и рванулась в сторону, оставляя на горле три глубокие царапины - белые на побуревшей от жара коже. Менее через минуту эти царапины стали кровоточить, но не прошло и минуты как кровь, сворачивающаяся от жара уже запеклась на них. Он все пытался заговорить, хрипел ловя воздух перекошенным ртом, и эта отчаянная борьба за глоток простого воздуха казалось будет бесконечной. Его изогнуло так что голова вдавилась в подушку, он отчаянно забился уже обеими руками срывая душившую его повязку, голова заметалась по подушке пока наконец судорожный, захлебывающийся кашель не согнул его пополам, заставив вывернуться на кровати, булькающие хрипы в груди нарастали, точно так же булькнуло в горле и наконец из перекошенного болью рта брызнула струйка темной, дурно пахнущей крови и вслед за очередным судорожным толчком выплеснулся какой-то темный, почти черный сгусток, длинный похожий на толстую дохлую пиявку и скользнул по щеке оставляя за собой кровавый след.
Длинный, захлебывающийся вдох - казалось первый за долгие часы заставил его тело вновь выгнуться, словно в каком-то экстатическом припадке и наконец он обессиленно распластался на кровати запрокинув голову и закрыв глаза. На лбу и висках выступили крупные капли пота и заскользили по коже, смачивая волосы на висках и впитываясь в подушку. Одна, другая, третья, скоро по вискам уже текли настоящие тоненькие ручейки похожие на дорожки слез, пот скатывался со лба, правой стороны шеи, правого плеча - словно бы его облили водой. Дыхание стало ровнее, хотя жуткие булькающие хрипы казалось лишь нарастали, и постепенно, очень медленно кожа начала бледнеть, теряя бурый оттенок лихорадки...
- Мари.... - в хрипящем обрывающемся голосе уже не было ярости - словно бы у него не оставалось на это сил. - Ну зачем... зачем ты лжешь.....  Почему... почему ты не подождала.... известия... о моей смерти? Почему не написала.... я бы постарался... побыстрее ... освободить тебя ... от твоего слова.....

- Прекрати! - едва слышно простонал он не открывая глаз, и затих. Волосы на висках были уже совсем мокрые, влажное пятно расплывалось по подушке, но изломанный лоб разгладился и хотя его временами подергивало болью, и дыхание казалось было облегчившееся - снова стало замедляться - жар похоже стремительно спадал. Лицо все больше бледнело, а жилки на шее заколотились не так напряженно, но едва ли не вдвое чаще чем раньше - реагируя на стремительный перепад температуры сердце заходилось в пароксизмах. Воронов лежал неподвижно, совершенно обессиленный этим перепадом, и ледяной пот лил с него ручьями. Вдох... Еще.... господи, до чего же трудно дышать... - это была первое подобие оформленной мысли, мелькнувшей у него за долгие часы жара. Но в груди горело так словно туда натолкали раскаленных углей. Это еще не конец.... черт.. долго-то как.... 
Медленно и с усилием переводя дыхание, едва не давясь собственным сердцем которое колотилось где-то в горле, слабо и часто-часто -он наконец открыл глаза, и повел ими вокруг себя, пытаясь сообразить что происходило за то время что он был в беспамятстве. И увидев таз с водой, полотенце съехавшее на кровать, лужу на полу и Анну - уголки его губ тронула не то горькая не то ехидная усмешка
- Не спится?

Воронов тяжко вздохнул, на секунду прикрывая глаза и усмехнулся. После бешеного напряжения лихорадки он был изможден настолько что у него не хватало сил даже поднять руку и отереть пот, ручьями стекавший со лба, но впрочем он и не хотел - ледяные струйки приносили хоть и временное но невероятное облегчение.
- Вы предпочитаете... чтобы ушел я сам? Уверяю.... у меня достанет упрямства... чтобы встать....

- На каком основании... вы ставите мне.. условия... милая барышня? - Воронов улыбнулся неожиданно мягко и в медленном хрипящем еле слышном голосе не чувствовалось ни тени ехидства или насмешки. - Никаких клятв... разумеется... я вам не давать не стану... но.... - он с усилием перевел взгляд на часы. С того момента когда он в последний раз был в состоянии посмотреть на них прошло несколько часов. А значит все это время он провел в беспамятстве и хорошо если молчал... но вот на это надеяться было трудно. Он нахмурился, и еще не отводя взгляда от часов спросил - Давно вы здесь?

Вот уж его не волновало что с ним происходило пока он был в беспамятстве. Очнулся - и хорошо. И хотя судя по тяжести в легких и тупой разлитой пульсирующей боли - это еще далеко не конец а передышка. А она тут похоже довольно давно, раз так подробно описывает происходившее... черт... черт... Спокойно, спокойно... в обмороке она не лежит, значит ничего особенного ты не наболтал... Воронов медленно перевел на нее взгляд и со странным, противоречащим едва слышному голосу и измученному виду спокойствием поинтересовался
- Я говорил что-нибудь?