- Да.... - он с усилием заставил себя опустить руки и медленно перевести дыхание - Да... я тут.... ты правда подождешь... - Как-то странно путались слова - Владимир даже не слышал сам себя и не понимал что говорит. Ее присутствие рядом - такая редкая драгоценность за последние дни - сейчас творило с ним что-то необыкновенное. И вдруг - с потрясающей ясностью вспомнилось - а ведь Алешка уже выздоравливает.. и Мишель "Мы, Корфы, падаль не едим",.. значит еженощные караулы можно уже прекратить? И вернуться... к ней?!  От одной только этой мысли было возможно потерять голову

Владимир проводил ее взглядом, еле удерживаясь чтобы броситься следом. Нет, нет... как бы ни мучило его желание и накопившаяся по ней тоска - верный фриз не заслуживал того чтобы быть оставленным на морозе. Он с усилием разрезал веревку, и подхватив скользнувшую тушу на руки опустил ее на снег. Заводить жеребца с таким вот грузом в тот конюшенный сарайчик в котором тот жил вместе с Бунтарем - означало довести нервного и впечатлительного араба до сумасшествия запахом и видом хищника. Полежит на снегу... совсем недолго. Фриз устало перебирал ногами, долгая дорога шагом по рыхлому снегу, да еще глубокой ночью повытрясла из него обычный энтузиазм, и он даже не попытался ухватить хозяина зубами за рукав или играючи прижать крупом к переборке пока тот вооружившись скребком и щеткой вычищал его. Проверив воду и овес Корф укрыл жеребца попоной, и обняв тяжелую, умную голову вышел вновь во двор. На его непокрытой голове, на черной ткани пальто кружась оседали снежинки, и когда он с усилием поднял волка и взвалил его на плечо то поневоле содрогнулся Волосы посеребренные не тающим на них снегом были того же цвета что и чернистая с проседью волчья шерсть. Да уж... прости брат, но иначе не вышло. Но теперь ты будешь греть ее даже когда меня не будет рядом. Разумный компромисс, правда? Сгибаясь под тяжестью туши он дошел до дровяного сарая - больше ничего в голову не пришло, впрочем это было неплохим решением - подальше от снега шкура не попортится да и труп не заледенеет, но и холод в сарае не даст ему ни пропасть ни даже обзавестись душком до утра. Закончив с этим делом он вышел из сарая и остановившись посреди двора закинул голову вверх, глядя на опадающие снежинки с черного неба, и медленно, полной грудью вбирая пронзительно чистый, пахнущий снегом морозный воздух. Мысль мелькнувшая раз когда он тащил волка и другой - еще ранее, когда он только опустился на снег возле еще теплой туши - пришла вновь, но не задержалась и на этот раз. Думать о чем-то гипотетическом, далеком, да еще и беспокоиться об этом... зачем? Бесстрастно учитывать такую возможность - пожалуй, но не более того, и не более чем десятки других возможностей, которые всегда следует учитывать трезвомыслящему человеку, как он собственно всегда и делал. Его взгляд переместился на дом и губы тронуло улыбкой.
Вот она - настоящая жизнь. Вот оно - настоящее. И будущее если будет на то милось Божья... И она - там. Она ждет. Меня!
Он не заметил как скинул сапоги и пальто у входа. Не озаботился даже переобуться и не заметил попало ли пальто на крюк воротом или повисло перекособочившись на пройме. Пролет. Второй, третий.
Беззвучно отворившаяся дверь... и теплый свет за нею. Островок лишь для них двоих. И она - в кресле с щеткой в руках.
Наверное надо было сполоснуться после целого дня в разъездах, и ночи в засаде под открытым морозным небом... От него наверняка пахнет снегом которым его присыпало сверху пока он задремал на крыше, пороховым дымом которым обдавал его руки затвор ружья, конем, которого он три версты вел шагом под уздцы, и на ходу поглаживал и обнимал за шею... и волком которого гладил там, на снегу и которого перетаскивал сейчас...
Надо было сполоснуться, но.... потом, потом! А пока он прикрыл за собой дверь, на ходу сняв сюртук кинул его не глядя в кучу ее белья на полу и оставшись в одной рубашке и штанах опустился на колено перед креслом, и обняв ее пониже спины опустил голову на ее поджатые ноги

Владимир прикрыл глаза - ощущение от этой ласки было совершенно необъяснимым и он с наслаждением повернул голову, подставляясь под гладившие пальцы, а потом поднял глаза в которых заплясали отсветы камина
- Если хоть вполовину так же как и мне тебя.... то невыносимо.... - произнес он сдавленно. Всего -то неделя с небольшим без вот этих простых объятий, ласк, сонных глаз открывающихся под твоим взглядом, без ее тепла рядом, без ее тела в его объятиях - при том что она всегда была где-то поблизости - но вот это лишение было подобно даже не телесному голоду а чему-то неизмеримо большему! Так не хватает воздуха человеку запертому в тесном сундуке, то есть дышать-то какое-то время можно, но воздух вокруг пуст и мертв, и лишь порыв настоящего, свежего, наполненного запахами и влагой ветра может вернуть ему ощущение жизни

Корф лишь покачал головой, не в силах говорить. От ее близости, тишины, ночи, ничем не нарушаемого покоя которого не было казалось так давно - ему окончательно сдавило горло, и сердце заходилось в судорожных, неровных толчках горячим жаром растекавшимся по ребрам изнутри, свинцовой тяжестью сковывая левое плечо.
Ты.... ты, ты, ты.... - его руки скользнули вверх, обвивая ее талию, почти сдергивая ее с кресла и прижимая к нему, и он поднялся повыше, прижимаясь к ее губам в каком-то отчаянном поцелуе, словно бы боялся что еще секунда и она растает, как таяли снежинки в ее волосах

Только если вот в первую брачную ночь он еще мог себя сдерживать, растягивая наслаждение, то сейчас на это не было сил. Он с силой дернул поясок халата, распуская его, и не отрываясь от ее губ и все еще прижимая ее к себе одной рукой - второй провел по ее левому плечу, сдергивая халат до самого локтя, обнажая нежную шею, точеное плечо и грудь. Дыхание рвалось в лихорадочном желании и отклонив ее назад, и с жадным нетерпением лаская рукой ее тело он прижался губами к ее шее, скользнул ниже и едва удержал стон коснувшись губами груди
Моя..... моя...... ты моя...

- Люблю тебя.... люблю.... - едва слышно срывалось с губ вместе с поцелуями. Сам собой соскользнул халат со второго плеча от ее движения и в каком-то исступлении лаская ее изумительное тело, он задыхался от желания, и оторваться от нее не было сил. Рывком подняв ее он вновь скользнул губами к ямочке между ключицами, и обеими ладонями сжал ее груди, теряя голову от ощущения этой восхитительной упругости и совершенных очертаний. - Господи... как же я люблю тебя....

Из груди Корфа вырвался какой-то бессвязный хрип, он поднял ее на руках, и встав с колена понес к кровати. Его шатало из стороны в сторону, голова кружилась так что знакомая до мелочей спальня сливалась в какое-то невообразимое пространство, без единой узнаваемой детали, низ живота скручивало до боли. Бортик кровати стукнул по голени и он наклонился укладывая ее на постель, и на секунду отстранившись оглядел ее - распростертую на белоснежном покрывале, обнаженную, восхитительно прекрасную, зовущую... Сладостный изгиб шеи, и изумительные полукружия грудей с набухшими, дразнящими вишенками сосков, нежную кожу, мягкие линии живота, темную ямочку пупка, треугольничек между ног, соблазнительно гладкие стройные бедра... неужели же это - моя, моя женщина! Моя, сколько буду жив, моя...
И склонившись над ней, жаркими, дразнящими поцелуями покрывая ее грудь и шею, сжимая бедра пылающими ладонями, он никак не мог насытиться ею, каждым сантиметром прохладной кожи, каждым изгибом ее тела, каждым движением и вздохом... ни одна ночь любви с ней не была похожа на предыдущую, все всегда было как в первый раз и бесконечно прекрасно, но сейчас, после почти ощутимого голода последних полутора недель, не в силах сдерживаться, не ощущая собственного тела, не слыша тяжелых, неровных ударов сердца он видел, слышал и ощущал лишь ее, свою женщину, свою жену, свою любимую в своих объятиях и весь мир провалился во тьму и забвение. весь, кроме нее одной.

Опускаясь дорожкой долгих, жгучих поцелуев вниз, по ложбинке между грудей, по соблазнительно гладкому животу, кончиком языка пощекотав ямочку пупка и добравшись ниже, до развилки между ног Владимир не секунду приподнял голову, глядя на нее снизу вверх и скользнув ладонями к ее грудям чуть прижал пальцами набухшие, потемневшие соски, еще влажные от его поцелуев, поглаживая и теребя их, оглаживая ладонями нежные полукружия, и потом отняв одну руку, забросил ее ножку себе на плечо и склонив голову коснулся губами треугольничка, и легким, первым касанием дотронулся кончиком языка до заветного бугорочка, затрепетавшего от этого прикосновения. Этот трепет пронзил его дрожью, аукнулся где-то глубоко в позвоночнике, скрутил туже пылающий узел внизу живота и медленными, осторожными касаниями, постепенно переходившими во все более жадные и требовательные ласки он то обводил этот бугорочек вокруг, то быстрыми, легкими движениями кончика языка теребил его верхушку, его ладони вновь легли ей на грудь, сжимая нежную, прохладную упругость горячим, жгучим прикосновением, дальше и дальше, не останавливаясь, упиваясь каждым ее движением, каждым вздохом, дальше и дальше доводя до исступления, словно желая высвободить ее за пик и дальше, непрестанно лаская ладонями ее тело и опаляя дыханием тончайшую розовую плоть, все дальше и дальше...

Волна восторга прошила его с головы до ног, когда он услышал из ее уст собственное имя - которого она почти никогда не называла - вырвавшееся со стоном в миг наслаждение - высшая награда для мужчины. Он рванулся вверх, резко дергая застежку на штанах, двумя движениями ног стаптывая их и не давая схлынуть горячей волне, обхватил ее под бедра, чуть приподнимая, и накрыв ее тело своим взял ее словно первую женщину в своей жизни, раздираемый безумным желанием которое рвалось наружу с обрывающимся дыханием, колотилось в горле вместе с заходившимся в бешеном ритме сердцем, пылающим огненным клубком скручивалось внизу живота, в движениях вколоченных инстинктом древнее чем сама жизнь сейчас сосредоточился весь смысл бытия, самое потаенное что может лишь существовать на свете. Ее прохладная кожа под его руками, распаляя еще больше и больше, он вытянулся вверх касаясь губами основания ее шеи и сжимая ладонью ее грудь, задыхаясь и опаляя кожу жарким дыханием, в неистовом восторге обладания, обладания ею...
- Люблю... тебя.... -

и еще... и небеса разверзнутся темным дождем и прольются звездами в бархатистый жар ночи наполненной дыханием двоих, кроме которых не осталось никого в мире. Дыхание рвалось все более и когда все существо сосредоточилось в горячей плотной и упругой влаге соприкосновения, и приподнявшись на руках, с силой сжав пальцы впившиеся в покрывало его выгнуло в пояснице так, что казалось вот-вот переломится хребет. Словно взбираясь к звездам требовалось все напряжение сил, волокон каждой мышцы, каждого нерва и сухожилия, мыслей которых не было и огромной раскрывающейся над ними дыры в небе. И едва удерживаясь сам, словно по лесенке взбираясь по ее дыханию и стонам, все выше и выше к той грани, за которой исчезало все

Жизнь... во взрыве алых искр перед глазами, в темноте поглотившей все, когда рука удерживавшая тяжесть его тела подломилась и он повалился набок, утыкаясь лицом в ее плечо и россыпь ее волос. Жизнь. Во вкусе ее полуоткрытых губ, которые он содрогаясь от сотрясавших все тело волн отходившего наслаждения покрывал частыми благодарными поцелуями, в частом вздрагивании голубых жилок на выгнувшейся шее, в трепете этого изумительного тела, в частом, поверхностном дыхании. Жизнь - в тяжелом, неровном ритме собственного сердца, и в жаре разлившемся по всему телу, жаре сменившемуся упоительной истомой и полным, безмятежным, глубочайшим счастьем....
- Ты... .моя... жизнь.... - беззвучно шевельнулись губы и он привлек Дашу к себе, укладывая ее голову на свое плечо, и набрасывая ей на спину  покрывало, чтобы прохлада спальни не охладила разгоряченное после ласк тело

- Значит, возможно я не столь быстро тебе надоем как того боялся - Владимир с улыбкой отвел от ее лица каштановые пряди и, покрепче приобнял ее со спины - Это обнадеживает

- Еще как мог...  Да и сейчас иногда в голову приходит. Что рано или поздно я тебе наскучу и что тогда мне делать... - Корф накрыл ее руку ладонью, и глубоко вздохнул. Какое же успокоение, какую нежность несло в себе это ее прикосновение, такое простое, доверчивое... Ведь не передать, не объяснить... - Потому что никак не могу поверить... И вообще не представить что ты во мне нашла.

- Да нет, не напрашиваюсь. - он смотрел в ее глаза, и привычная полуулыбка зажигала в серых глазах мелкие искорки - Действительно не понимаю...  что такого во мне могло тебе понравиться. Но впрочем требовать развернутого ответа бесполезно - навряд ли я его получу. Скорее отделаешься какой-нибудь из своих обычных штучек после которых я забываю обо всех вопросах на свете

Владимир слушал ее с необъяснимым волнением и не выдержав, на последних словах резко поднял колени, опрокидывая ее на себя и обхватил руками, сжимая в объятиях так сильно, словно хотел задушить и ее и себя. Впрочем это продолжалось лишь несколько секунд, после чего его руки чуть расслабились, и он зарылся пальцами в ее волосы привлекая ее лоб к своим губам
- Твой.... твой, Даша.... ты... моя маленькая, отважная девочка.... только твой...

Корф лишь на секунду вновь сжал руки и повернув голову коснулся губами ее волос. А потом накрыл ее ладошку своей и чуть дрогнул уголками губ от того невыразимого чувства что накрывало его когда на вот так вот прижималась к нему. Нежность, нежность, безбрежная, безмерная и бесконечная. Что тут говорить... Случившееся с ним было чудом. Чудом, возвращенной жизни - которую вернула она. Погасшая лампа в которую влетел светлячок и устроившись на месте сгоревшего дотла фитиля заставил лампу светить ярче чем когда-бы то ни было. Факт - который он осознавал как непреложный - был не для того чтобы высказывать его вслух. Но он был фактом... И сейчас этот светлячок был рядом. Сосредоточие всего земного тепла... маленькое... и бесконечное

Ее ровное дыхание было ему лучшей наградой. Маленький, теплый, доверчивый комочек... Дети пробуждали в нем заботу, ласку и нежность - но далеко не так, как она...  Маленькая отважная девочка тащившая одна непомерный груз - и вот - доверившаяся, позволившая взять себя под защиту.. любить, оберегать... от всего на свете... От всего кроме того над чем он не имел власти, от того что рано или поздно нагрянет за ними... но даже этот дамоклов меч висящий над их головами никогда не казался ему важным по сравнению с этими вот минутами счастья. А сколько их было таких минут, минут когда он ощущал себя живым, нужным, необходимым кому-то.. и каждая секунда жизни рядом с ней была прожита не зря... прожита ради нее, с ней, для нее... Владимир осторожно приподнял голову, проверяя - хорошо ли она укрыта, накрыл потеплее одеялом их обоих а потом взяв ее соскользнувшую ладошку вновь опустил ее себе на грудь, на сердце и прикрыл сверху своей. И долго еще смотрел в потолок, на угасающие отблески камина, наслаждаясь каждой секундой, каждым ее вздохом, пока его собственные глаза наконец не смежил сон. Долгожданный сон -рядом с ней

Владимир открыл глаза лишь после рассвета. Расплывчатые картинки, образы которые и снами-то назвать было нельзя, растаяли еще до того как он проснулся, и он не смог бы сказать что ему снилось даже если бы постарался вспомнить. Но он и не пытался.
Она была рядом. Тут. Такая теплая, мягкая, сонная. Он улыбнулся, поворачиваясь набок , лицом к ней, и приподнявшись оперся виском о поднятую ладонь упертой локтем в подушку руки. Сейчас ему предстояло самое сладостное зрелище на свете и он смотрел на нее не отрываясь, вбирая каждую черточку, тень от ресниц, тихий звук дыхания - смотрел полными тепла глазами в ожидании ее пробуждения

Этот почти детский, собственнический жест наполнил Владимира совершеннейшим восторгом. Вот так, во сне, ткнулась словно котенок - Боже, что может быть более этого! Осторожно, чтобы не разбудить - он подался вперед, обнял ее со спины, привлекая к себе, и осторожно коснулся губами ее волос. Нежность, тепло, любовь - переполняли его так что казалось еще немного и можно будет взлететь безо всяких крыльев, взлететь и рассыпаться на миллион сверкающих брызг чтобы каждый из них осел бриллиантом на ее волосы, и опущенные ресницы. А потом собраться вновь и баюкать ее в своих объятиях и смотреть на то как она доверчиво спит рядом - хоть до скончания века

Что же снится тебе, родная - Владимир вновь опустился на подушку, вытянув руку параллельно изголовью кровати над ее головой и наклонил голову так что почти касался губами ее лба. Ее теплое дыхание грело ему шею, и он улыбнулся чуть приопуская веки. Наверное можно было бы вздремнуть еще. После девяти ночей проведенных у детских кроватей в охоте за кошмарами, после дней заполненных суетой и странной оторванностью друг от друга - хотя вроде бы всегда на виду - блаженство этих минут было таково что он не хотел закрывать глаз, не хотел упустить ни секунды этого бесконечного покоя заполненного теплом ее дыхания и ее доверчивым сном. Поневоле вспомнилась суматошная гонка которую он развил чтобы подготовить дом и зал к Рождеству, оркестр, украшения, и прочее - и по ассоциации пришли другие мысли. Рождество. Еще один большой праздник. Александр писал каким образом ему удалось удержать Императора от визита к дочери. Но ведь вечно его не удержишь. Рождество, Святки... пожалуй самый сочельник он разумеется проведет с семьей, потом будет целая серия балов и увеселений, но.....
Он вдруг понял со всей ясностью. . Император приедет на святочной неделе. Он не сможет не вспомнить про Дашу и Сашеньку, тем более что не видел их с сентября. Тем более что хотел, но не сумел приехать на именины. Такой повод навестить их - он не упустит, потому что следующего не представится возможно до самой Пасхи... А значит...
Владимир пересчитал дни. Сколько их у него остается - этих безмятежных утренних часов. Этих ночей проведенных в ее объятиях - до того как грянет гром?
Что будет? Сейчас, в тишине ее сна, предоставленный сам себе он уже не отбрасывал эти мысли как раньше, а обдумывал. Трезво и спокойно, словно бы речь шла не об их судьбе. Гнев Императора будет ужасен, это несомненно. Он вспоминал две встречи наедине с Государем, и пытался предсказать его реакцию. "Император мужчина. Оскорбленный мужчина" - сказала Демидова. Оставалось лишь надеяться что Его Величество - действительно мужчина, и сорвет свой гнев на нем самом. А не на Даше. Что же будет? Ему не хотелось думать, но он заставил себя. Слишком долго он выбрасывал из головы эти мысли. Пришла пора все рассудить, пока идут эти краткие минуты в тишине - ведь днем он почти ни одной минуты не был предоставлен сам себе, а в то время что все же удавалось провести в кабинете было занято работой которую раньше он растягивал на несколько дней а сейчас умудрялся проделывать в короткие часы.
Что же будет? Сколько шансов на то что Государь лишь рассмеется, как тогда, после похищения Калиновской?. Откровенно говоря немного... но они есть. Гораздо больше шансов на то что он сочтет себя оскорбленным. Мало радости сознавать что тебе будет мстить человек наделенный неограниченной властью. Что же он предпочтет? Ссылка? Тюрьма? Лучше бы тюрьму... у ссыльных в Сибирь почти всегда конфисковывалось имущество - а все его состояние теперь должно было принадлежать детям. Как бы устроить так чтобы в случае конфискации они не остались без гроша? Переписать все имущество на Дашу, пока есть время? "Я поеду с тобой..." если так - то она все потеряет. А если нет? Сколько шансов на то что она останется на месте с детьми чтобы сохранить для них имя и состояние? Немного, но... если иного выхода не будет - не оставит же она детей без ничего, вновь безродными... Хотя ставить перед ней такой выбор...
Его передернуло. Должен быть иной выход... Думай, думай, вспоминай.... Было что-то такое в науке права о которой он в свое время читал довольно поверхностно еще в ранней юности - в основном для общей эрудиции, но еще читал гораздо вдумчивее - уже после, когда прикидывал пути которыми можно спасти поместье из загребущих ручек Марьи Алексеевны Долгорукой. Было, мелькнуло где-то совершенно случайно, отложилось в памяти и вроде забылось, так вспоминай же... Так вот же, testamentum inter vivos... прижизненное завещание. На случай недееспособности, болезни, исчезновения без вести и прочих бед. А что есть ссылка или арест как недееспособность? Да, только кто примет к исполнению такое завещание от ссыльного или арестанта? Ответ пришел сам собой. Сlausula rebus sic stantibus - оговорка о неизменности обстоятельств, если ее прописать в этом документе и заверить в Императорской канцелярии... Причем сейчас, немедленно! То если Император все же решит наказать его ссылкой, арестом или конфискацией - то не сумеет этого сделать - потому что начиная с момента ареста документ, заверенный его же подписью вступит в силу... и у него, у Владимира не останется ничего - конфисковывать будет нечего. А писать указ о конфискации имущество у супруги наказываемого - Император не станет, таких прецедентов не было даже после декабрьского заговора. И более того - если вдруг Император переменит решение и дарует помилование - что не исключено, пожелав наказать, попугать да отпустить - та же rebus sic stantibus вернет все "на круги своя". И наконец... если... Если все же гнев его будет слишком велик и закончится для него смертью? Ну на этот случай все просто - Даша наследует временно по  inter vivos пока он будет под арестом, и полностью - после его смерти, по основному завещанию, составленному за несколько дней до свадьбы. 
Тяжелые мысли, нехорошие, и возможно размышления в таком ключе о самом себе иному человеку были бы тягостны и как минимум испортили настроение. Но найдя решение Владимир наоборот почувствовал как у него полегчало на душе. Что бы с ним не случилось - каким бы ни был императорский гнев и во что бы он не вылился - Даша и дети не пострадают хотя бы в материальном плане. И как бы цинично это не звучало - а материальное благополучие все же один из залогов нормальной жизни... Только вот надо бы посоветоваться с поверенным, проверить - верно ли я все это помню и верно ли трактую эту оговорку... найти того кто сможет исхлопотать подпись в канцелярии... и успеть все это сделать в ближайшую неделю... Корф посмотрел на Дашу и прикусил губы. Господи, мне все равно что будет со мной за это счастье - быть рядом с ней. Но ее ... что с ней будет если наш маленький мирок рухнет... Защити ее Боже... Защити нас. Не ради меня - но ради нее. Ради ее покоя и счастья - защити нас сейчас. Ведь в свое время ей все равно придется пройти через боль по которой полжизни идет Софья Павловна. Но у Демидовой было много лет счастья. А у нас... два месяца? Нет... это неправильно. Даже если Штерн не ошибся - у меня будет это время чтобы заботиться о ней и беречь ее... Слишком жестоко отнимать у нее покой, подарив его всего на два месяца... Боже... ты провел меня сквозь ад и смерть и вернул к жизни, совершил для меня величайшее из земных чудес.. Убереги ее. Сбереги ее жизнь, и помоги мне дать ей счастье... Все что только могу... Ты подарил мне это счастье - сбереги же ее.... Прошу тебя...

- Не совсем- тихо шепнул Владимир в ответ, мягко очерчивая согнутыми пальцами контур ее лица по скуле и щеке - Родная моя... хорошая... Спи... Спи... а я буду охранять тебя, так же как охранял все эти ночи детей... Одного меня слишком мало на вас пятерых, но не жаль разорваться на пять частей чтобы видеть и защищать сон каждого из вас...

Владимир не удивился тому что она ответила не только на его слова, но казалось и на потаенные мысли. Интересно правду говорят что во сне человек выходит за рамки своего сознания и может понять, постичь и увидеть мысли, чувства и даже судьбу другого человека? Может быть и может, но наверняка забудет при пробуждении.Иначе слишком тяжело было бы жить на свете, зная больше чем положено человеку. А вот ее последующие слова заставили его улыбнуться. Кого она имеет в виду? Волка? Большой, да, но... страшный? Странно, она же восхищалась им ночью... И даже сейчас зрелище великолепного зверя сбитого на бегу и распростершегося по снегу заставило его сердце сладко вздрогнуть - от восхищения и сожаления. Впрочем может ей снился кто-то другой? Тот же черный медведь на чьей шкуре они так часто пьют чай и на которой Егор так любит играть... Или.. Ялубский... вот уж кто не большой и не страшный для него, был настоящим монстром для детей и преследовал их даже в кошмарах. Впрочем нет. Его он не убил.... Этот гад того не заслуживал..
- Кого - тихонько спросил он, очерчивая кончиком пальца разлет ее бровей от переносицы до краешка

- Поделом ему, этому Пете -Владимир сочувственно погладил ее по носу кончиками пальцев и не удержался от улыбки , представив Михаила Федоровича с розгами, -Только неужто ты их и вправду боялась? Придет серенький волчок и укусит...

Отредактировано Владимир Корф (07-05-2015 18:17:18)

Ах вот оно что... Речь шла о пауках.... Немудрено если вспомнить рассказ Софьи Павловны. Странно как иногда на всю жизнь остаются детские страхи. Причем ладно если в результате стресса или наказания.  Так нет же,  иногда и в результате шуток...  Поневоле вспомнил Воронова который не боялся ничего на свете, но впадал в ступор при виде ужей и червяков и едва не улыбнулся.  Но удержался обнял ее сочувственно и стал баюкать,
- Это еще ничего.  Вот в Индии я видел однажды одного размером с мою ладонь.  Мохнатого.

Отредактировано Владимир Корф (07-05-2015 18:16:54)