- Тогда и я стану статуей чтобы обнимать тебя вечно - еле уловимо улыбнулся он в ее волосы и опустил голову еще ниже, касаясь их щекой - Только вот это же станет скучно. Одна статуя не сможет поцеловать другую. Взять на руки... унести в дом... в спальню... любить до самого рассвета... уснуть баюкая ее в объятиях... Не сможет дернуть за кончик носа или угощать чаем на медвежьей шкуре. Разве ж это интересно?

Напряжение, невыносимое поначалу, и так неохотно отступавшее вдруг схлынуло и Корф вздохнул полной грудью и неожиданно рассмеялся:
- Да, но ты представь на что мы станем похожи?! Когда каждый голубь, воробей или ворона в парке будет использовать наши головы в качестве насеста и.... ты ведь знаешь что птицы делают со всеми статуями которые только попадаются им на глаза?

Он пытался, честно пытался выбраться из затягивающего омута ее слов сам, и вытащить и ее, но не получалось. Нарисованная ею картина словно утягивала его в свою глубину, убаюкивала, заставляла желать чтобы так оно и было, и он поневоле отозвался, почти не слыша что говорит
- А когда-нибудь через несколько сотен лет вход в эту пещерку взорвут люди, перекапывающие горы в поисках руды... и будут гадать - кого изображают эти статуи, и кто их тут поставил, и какой псевдогреческий эстет обустроил в этой пещерке свой алтарь.... -
Нет! Нет, прекрати, прекрати! Слишком ты уходишь в эту отстраненность сам, и позволяешь уйти и ей,  напомни, напомни ей!
- А тем временем дети наши будут жить у родственников на правах приживал? Хоть и с собственным состоянием - но без родителей, на попечении деда или дяди... Нет, Даш. Ты же первая этого не позволишь. Не обязательно становиться статуями чтобы вечно быть вместе. Но и про них - не забывай. Никогда

- Да,  родная,  дети.  Которым нужна мать а не кусок мрамора пусть даже самой изящной формы. Ни ты ни я более не принадлежим сами себе и друг другу - мягко произнес Владимир приложив ладонь к ее щеке.  Несмотря на мороз и снег его руки были почти горячими, а вот ее щека была холодна как лед.  - Ты - с момента рождения Сашеньки,  и с тех пор как взяла к себе мальчишек.  Я - с того дня, как женился на тебе.  Не надо быть статуей,забытой Богом и людьми пещере.  Надо жить друг для друга и для них. Ты отвечаешь за них.  Перед Богом и перед собой - отвечаешь за четыре маленькие души. И за мою тоже.

- Ты всегда будешь моей, Даш - едва слышно отозвался Владимир, повинуясь ее руке. Странный и страшный разговор остался позади - на том снегу где остался глубокий след от их ног, и его постепенно засыпал все густеющий снег. А в доме... в доме по-прежнему царило веселье, только вот они даже не заглянули в гостиную. И в холле, сняв с жены шубку и сапожки, и сбросив верхнюю одежду сам - он без единого слова поднял ее на руки и понес наверх - словно бы и вправду перспектива обернуться статуей и больше этого никогда не сделать - была вполне реальна

Оплывали свечи в полутемной спальне в бельведере, потрескивал камин. Медленные ласки, как в первую брачную ночь - словно возвращали к тому дню, которого так ждали оба. И переносили в далекое будущее, которое могло и не случиться. Но не было ни мыслей, ни сожалений, ни страха. Были двое, в неторопливом упоении друг другом, словно заимевшие в свое распоряжение целую вечность. И она у них была, эта вечность, заполненная теплом глаз и рук, лаской и негой, пьянящими прикосновениями губ, и дыханием опаляющим кожу. Была женщина и был мужчина, и была бесконечность - любви и обладания, нежности и страсти, прохлады нежной кожи и горячих рук, медленного легкого дыхания и тихих стонов. Были ее полузакрытые, подернутые дымкой неги глаза и его жадный взгляд, впитывающий каждое движение ее ресниц.
Были объятия, ее головка на его плече, каштановые локоны рассыпанные по подушке, ее ладонь у его сердца, медленные размеренные удары его сердца и частый пульс на ее тонкой шейке. Был легкий сон один на двоих и вновь пробуждающаяся любовь - возносящая к звездам и обрушивавшая в блаженную теплую бездну. И тепло смешавшегося дыхания, и объятие которое не разомкнуть и не разбить - объятие душ, переплетавшихся вернее и надежнее чем это сделали бы мраморные руки обращенных в статуи тел.
И бледный зимний рассвет занявшийся в одном из окон осветил два склоненных друг к другу лица, руку мужчины, обнимающую женщину, и руку женщины, спавшей на его плече...
И сколько бы не осталось им ночей провести вместе - ни секунды их не уйдет впустую. И каждое мгновение, каждую секунду принадлежа друг другу они были одни - между противоречивым прошлым и туманным будущим, паря над неизвестностью на крыльях своей любви

А Владимиру снился сон. Редкость по последним временам - когда во сне его навещали лишь смутные обрывочные видения, которые забывались еще до того как он просыпался. В этом сне падал снег с кроваво-красного неба, а долетая до земли обращался в пепел. Была увитая плющом пещера в которой две статуи застыв в каменном объятии смотрели из расщелины на закат, в то время как каменная стена пещеры за их спинами разлеталась вдребезги, стуча по мрамору каменными осколками и какие-то люди лезли сквозь брешь. Бежал по снегу волк, чей путь на снегу отмечали кровавые следы и пронзительный чаячий крик звучал в ушах словно прощальный стон. Мелькнул в этом сне и Серж с обнаженной саблей, и перекошенным от гнева лицом. С описывающего полукруг окровавленного лезвия слетал шлейф мелких кровавых брызг и слышались чьи-то вопли. Без связи, без какого-либо смысла следовали образы-картинки друг за другом. Миша, держащий в руках склянку с лекарством которое оставил ему Штерн, Алешка в пиратской шляпе и с саблей в руках - но ошарашенный и испуганный, словно пойманный на преступлении. Сашенька кружащаяся в танце под дождем из багровых листьев, и маленький Егор на медвежьей шкуре у камина. И лейтмотив связывающий воедино эти урывочные видения - Даша. Ее глаза, ее взгляд, сквозивший сквозь каждое из видений, ее глаза на алом небе. Ее взгляд за стеной из штыков. Ее улыбка и разметавшиеся по подушке волосы. Но как бы ни были суматошны и настораживающи эти обрывки снов - он не чувствовал не беспокойства ни страха, и по его спокойному лицу, неподвижным векам и ровному дыханию -никто бы не сказал что ему снится что-то тревожное. Потому что даже во сне, среди сонма непонятных образов - он подспудно видел ее, и тепло ее взгляда окутывало душу покоем так, что его взгляд лишь скользил по этим образам, не задерживаясь ни на одном из них, потому что на самом деле они не затрагивали ни души ни подсознания, в них были лишь ее глаза и тепло, передать которое не мог бы никто.
Медленно дрогнули ресницы, открылись глаза, привычно, в первые несколько секунд смаргивая сон и теплая сонная улыбка тронула губы. Он потянулся к ней, и не говоря ни слова - привлек ее к себе. Утро перед празднованием Нового года.. и никуда не надо торопиться. И она здесь
С ним

Отредактировано Владимир Корф (04-06-2015 12:07:57)

Владимир лишь молча улыбнулся и привлек ее к себе, обнимая за спину и привычно накрывая ладонью ее ручку. Спокойный, собственнический жест -но нем была она. Тепло и нежность ее глаз, мягкая податливость сонного еще тела, доверчивость с которой она спала на его плече и просыпалась - и  каждая секунда такого вот сна, или пробуждения - стоила многих дней проведенных в хлопотах по дому и делах. И он не упускал ни единой секунды, никуда не торопясь и растягивая эти блаженные мгновения хоть до самой бесконечности. Его губы коснулись ее лба и он прикрыл глаза. Упоительное блаженство - не затиравшееся и не терявшее своей прелести ни на йоту - за то время что они были уже женаты. И не утратит его - еще много лет - сказал он себе и улыбнулся, не выговаривая слова а лишь одними губами обозначая их
- Доброго утра... родная моя

Владимир тихонько засмеялся, сгибая руку и сжимая кулак. И следя за ее пальчиком, исследующим ход выступивших под кожей вен заметил
- Каждый раз когда ты так делаешь - я ощущаю себя географической картой, а тебя - полководцем, строящим план передвижения войск. Право, еще ни у одной армии не было столь очаровательного генерала!
Он провел свободной рукой по ее виску, заправляя за ухо каштановую прядь, и опустив ладонь ниже мягко погладил по плечу.

- Ах вот как?! - серые глаза заискрились, он не противился ее маневру, произведенному впрочем так быстро и ловко что... - Где это вы практиковались столь коварным приемам, баронесса. А ну-ка отвечайте, чего я не знаю еще о своей жене!  - Корф почти мурлыкал, но видимо отнюдь не собираясь легко сдаваться в плен - скользнул второй рукой по ее бедру до талии а потом сместившись по спине ниже талии с огромным удовольствием и удобством расположился пальцами на мягкой коже. И нахально побарабанив по ней кончиками пальцев - словно играл на рояле - вздернул бровь, и не удерживаясь от привычной полуулыбки - Корфы так просто в плен не сдаются!

- А вот это уже интересно! - Корф сощурился и не собираясь убирать руку которой было весьма приятно находиться в ее теперешнем положении и хватка маленьких пальчиков на его запястье осталась словно бы не замеченной, он легко удерживал руку на месте и посмеивался ее попытке - Рассказывайте, душа моя! На что это вы намекаете.

- Ага, теперь понятно, вы, любовь моя, бережете меня от преждевременного старения? - Корф перевернулся и поднявшись над ней на руках дерзко поцеловал в кончик носа - Что ж это понятно, навряд ли вас привлекает время, когда я стану седым и сгорбленным, возможно отпущу бороду и растеряю половину зубов. Можете меня таковым представить? Предупреждаю вас, с возрастом я стану еще несноснее чем сейчас!

- Отрадно бы думать - польщенно улыбнулся Корф - А вот ты станешь еще меньше чем сейчас, тоненькой, затянутой в корсет еще более исступленно чем в самые жесточайшие времена, аккуратненькой дамой с узлом седых волос на затылке, и даже в шестьдесят сидя на стуле не будешь откидываться на спинку, твои руки будут вечно заняты -то вышиванием, то починкой детских вещей, а наши внуки будут бояться даже пикнуть что-то лишнее в твоем присутствии, зато будут вечно прятаться в твоих юбках друг от друга! И любить я тебя буду всегда!

- Да тебя сколько не корми -  не в коня корм -  фыркнул он, и отстранившись улегся набок рядом с ней, подперев висок ладонью, и нахально оглаживая тонкий втянутый животик. При ее последующей фразе он невольно содрогнулся , но почти тут же овладев собой широко распахнул глаза глядя на нее с комическим ужасом
- Меня? В чемодан?! Ты как это себе представляешь? Ты полагаешь что я сделан из каучука и меня можно будет сложить вчетверо? Или даже вшестеро?! И что я добровольно соглашусь путешествовать в столь неудобном виде? Откуда у тебя такие тиранические замашки хотел бы я знать!

- А чего ради я должен буду отказываться? - Владимир прищурив глаза водил кончиками пальцев по ее животу вверх и вниз, следя при этом не за собственной рукой а за ее глазами - И прекращай нарываться на комплименты! Скорее я попрошу перекрестить меня заново, нежели ты умудришься хоть когда-нибудь растолстеть. Исключая моменты интересного положения, разумеется. А вот с тобой дело будет обстоять проще - я в отличие от некоторых не намерен прятать свою красавицу- жену! Пусть смотрят и завидуют. Только издалека.

- Ну раз нравится - боюсь ты их еще наслушаешься до тошноты. - Корф изобразил шагающего человечка, и прошелся по ее животику, слегка щекоча кожу на каждом "шаге" - А когда будем ждать малыша - я прикажу вынести из дома все зеркала, и будешь видеть себя только отражающуюся в моих глазах. И если тебя не удовлетворит то, что ты там увидишь - значит на тебя трудно угодить, душа моя

- Понятия не имею - Владимир безразлично пожал плечами и мягко погладив ее грудь, скользнул ладонью ей на талию и притянул чуть ближе - Лиза? Совсем дитя. Не разбираюсь я в том как надо наставлять девчонок на путь истинный, тебе виднее. А Саша кстати все еще вздыхает по Репнину или нашла другой объект для симпатии?

- Ну увидеть Пьеро у нее не возникнет случая до следующего праздника. А что касается Лизы - попроси Софью Павловну вразумить ее. Хотя детская влюбленность - смешна, но пусть лучше интересуется своими сверстниками - он поглаживал ее кончиками пальцев и смотрел в глаза, явно думая не о том, что говорит - Черви, соль... бедняга Серж! Это ты всех так привечала, или ему особенно доставалось?

- Бедняга - со смехом повторил он, пытаясь представить насмешливого храбреца которого он знал - мальчишкой не решающимся поиграть с девочкой, но у него все равно не получилось. Рука поддерживавшая голову затекла и он опустился на подушку, вытянув руку к изголовью кровати и глядя на нее снизу вверх с любопытством - Едва не сбежала говоришь? Ну я не удивлен, ты - существо отчаянное. А кто он был-то эта твоя первая любовь?

- А ты, полагаю как никогда была близка к тому чтобы смертельно обидеться на отца? - с едва уловимой улыбкой спросил он не двигаясь с места, и представляя эту картину. - Побег, тайное венчание... Могу себе представить. А что было потом? Он бранил тебя?

- Так вот оно что - задумчиво протянул Корф чуть приопустив веки - А я все ломал голову - каким образом человек так любящий свою дочь мог насильно отдать ее замуж за человека втрое старше. Довольно кардинальное решение. Возможно с тобой иначе действительно нельзя было справиться, хотя я бы предпочел увезти тебя саму - да хоть в ту же Италию. Где не афишировал бы приданое и выждал бы пока из головы повыветрится вся эта романтика.... Но возможно.... ты же говорила Ливен был его другом? Видимо он полагал что тот будет любить тебя так же как любил он сам? Жестокое заблуждение.... Иногда даже своих друзей нельзя узнать до конца.

Владимир долго молчал. Она рассказывала и раньше - и про отрезанную косу, и про раннее венчание и про пропущенный бал, но обрывочно, урывками. А вот такой рассказ "от и до" он слышал впервые. Наконец он поднял на нее глаза в которых не было улыбки
- Знала бы ты как он казнил себя потом. Когда пришел ко мне вечером, накануне похорон. Вернувшись с пожара я послал за ним самого быстрого гонца. Дал ему фриза, велел загнать его если потребуется, но доставить весть в Царскосельское за шесть часов. Он справился, и твой отец приехал уже к середине следующего дня. А вечером пришел ко мне. И я никогда не забуду - каким он был тогда. Знаешь... хуже всего было то, что он старался держаться. Он был как солнце которое погасло, но продолжает свой путь по небу. Я ждал упреков, обвинений, и вполне их заслуживал. Но он был словно вне причины - настолько его подкосило следствие. А потом мы долго сидели и разговаривали. Мне казалось что если он будет молчать - то не выдержит. Он походил на надгробие собственной могилы. Не знаю каким чудом удалось его разговорить... и он рассказывал. О тебе, о твоих детских шалостях, о том какая ты - была, и есть. До самой ночи. Он плакал когда говорил о том что сломал тебе жизнь... а ты его не попрекнула. А еще.... - он медленно перевел дыхание, ощущения которые испытывал тогда, считая ее мертвой едва не накрыли его с головой, заставили болезненно сжаться сердце и он с медленным выдохом покрепче прижал ее к себе, словно стремясь удостоверитсья что она- тут. - А еще он сказал фразу, которая до сих пор звучит у меня в ушах. О похоронах... "Она же боится темноты..."

Владимир лишь покачал головой, и обняв ее коснулся губами ее лба
- Второй раз такого горя он не переживет, Даша. И я тоже.

- Хорошо бы... - так же тихо отозвался Корф после недолгого молчания. - Но ведь он не сможет оставить надолго - ни поместье, ни твою мать.
Он не хотел упоминать о Лидии Алексеевне, не хотел вновь видеть как съеживается она при мысли о матери, как отстраненной болью и непониманием наполняются ее глаза, и вновь оживает все, что он с таким трудом пытался искоренить - те чувства что вбивала в нее мать в течение всей жизни. Господи, сколько лет понадобится мне чтобы освободить ее от этих мыслей... и сумею ли... - А то что не денешься это хорошо. Считай что я поймал тебя на слове.
Только вот тон был далеко не шутливым.