Воронов провел полдня с Владимиром, на этот раз уже безо всяких свидетелей - азартно сражаясь на шпагах, и изощряясь в стрельбе. Он был хорошим стрелком, одним из лучших в полку, но превзойти Корфа, легко, словно играючи всаживавшего пулю в мишень - точно в отверстие от предыдущей - было совершенно невозможно. Зато во владении клинком дело обстояло с точностью до наоборот. После Корф отправился обедать с женой и детьми а он поднялся к себе. Время... Время уходило как вода в песок, и как же хотелось поймать его, задержать и остановить. Окно комнаты выходило во двор, и распахнув его он увидел знакомую фигурку пересекшую двор и скрывшуюся в парке. Он улыбнулся. И куда это она так спешит? Да, конечно было еще не время, но до ожиданий ли было, когда времени оставалось всего ничего.
Воронов даже не стал надевать шинель - лишь перебросил ее через сгиб локтя. Было не слишком холодно, морозец чуть стих - снег, искрящийся под солнцем казался влажным.
Он дошел до театра, никого не встретив кроме какого-то крепостного, со скучным видом волокущего куда-то тоненькую, явно недавно высаженную елочку которую сломало непомерным грузом навалившегося снега.
В театре его встретили звуки рояля. И он стараясь ступать как можно тише вышел через боковой выход на сцену и остановился за спиной Анны, слушая рассыпающиеся в воздухе ноты. и когда музыка смолкла молча зааплодировал, не скрывая улыбки

Несколько секунд Воронов стоял неподвижно ,чуть склонив голову и с удовольствием созерцая ее улыбку, сияющие глаза, водопад золотистых волос, и вновь, вновь это удивительное выражение глаз, которые словно светились изнутри. А потом притянул ее к себе за талию и так же молча склонился к ее губам. Мягкий, неторопливый поцелуй - поцелуй на который он теперь имел право, и который никто бы не оспорил, право на который давало ему кольцо, светившееся на ее пальце рубином на белом золоте, словно капля крови на снегу. Он медлил губами на ее губах, словно в его распоряжении была вечность. Руки скользнули по ее талии, перекрещиваясь за ее спиной, прижимая ее вплотную к его груди. И чуть подвинув левую руку выше он погрузил пальцы в россыпь ее волос, пропуская между пальцев золотые пряди. А поцелуй - простой и спокойный поначалу становился все более глубоким, едва уловимым нажимом он раздвинул ее губы своими и словно бы в бездонный теплый омут погружался все дальше и медленно и неторопливо, уже не как случайный и робкий возлюбленный, а как мужчина имеющий на него полное право.

Удивительным это чувство было и для него. Казалось бы - что особенного - всего лишь поцелуй. Сколько женщин было в его жизни? И та, которую когда-то любил, и те, с которыми флиртовал и те которые были лишь предметом азартной игры. Но вот сейчас этот поцелуй, эта милая, доверчивая девочка в его объятиях - кружили голову словно самым крепким самогоном. Прохладной дрожью пробегал по позвоночнику холодок, и от ее рук по шее разливалось тепло. По правой стороне шеи, потому что левая, стянутая рубцами - почти не ощущала прикосновения. Но прикосновение ощущало его сознание, и тепло рождалось не в коже а где-то много глубже, в самой крови, закипая в ней игристыми пузырьками. Нежная, невинная девочка... Ее безоглядная доверчивость наполняла его странной щемящей нежностью и вместе с тем переполняла необыкновенной гордостью
- Когда-нибудь.... когда-нибудь я смогу позволить себе пойти и дальше - еле слышно прошептал наконец Воронов у самых ее губ, в коротких промежутках между касаниями губ, когда их дыхание смешивалось воедино - И дорого бы я дал за возможность перенестись сейчас на сколько-то времени вперед, когда над нами отзвонят колокола...

А заканчивается увы, все. Хотя казалось он может вечность провести, медленно касаясь ее губ, и рассыпая между пальцев золотистые пряди.
Оплывала свеча на рояле, что-то тихо шуршало в углу. Время остановилось в стенах театра - но тем более стремительно неслось оно за его стенами. Только вот в конце концов наступает секунда когда нужно заставить себя остановиться, ибо за ней начинается такая, после которой повернуть назад станет невозможным. И тихим звоночком в голове прозвучало это предупреждение, когда жар охвативший грудь огненным кольцом начал сбивать дыхание, и движения рук поневоле стали более настойчивыми. Еще секунда - и он бы не ограничился простыми объятиями. И потому с сожалением все же заставил себя отстраниться. И мягко усадив ее на табурет у рояля - привычно облокотился о его бортик, под взметнувшимся над головой крылом полированной доски.
- Отец приедет к лету или к осени. - негромко произнес он, отвечая на ее фразу, словно она не прервалась столь надолго. - Мне бы хотелось познакомить вас уже сейчас -но он не может оставить Настюшу там одну. А она только-только принята, и не может быть и речи о том чтобы уехать сейчас, пусть даже ненадолго Но могу представить как удивило их мое письмо. Отец полагаю уже и надежду потерял обзавестись невесткой.

- Позавчера. И право, до чего мне жаль что не смогу увидеть его лица когда он будет его читать. Хотя.... - Воронов едва заметно усмехнулся. - Я не видел его уже четыре года. А сестру и вовсе - пять с лишним лет.  К тому времени как я вернулся с Кавказа они уже уехали. Почта часто запаздывает и я возвращаясь умудрился обогнать свое собственное письмо которое написал перед выездом о том что меня переводят в Петербург. Так что они меня не ждали. И не думаю что вам есть о чем беспокоиться, Анна. Вы ему понравитесь

Отредактировано Сергей Воронов (05-06-2015 23:40:12)

- Разумеется - безмятежно кивнул Сергей, только вот взгляд стал внимательным и цепким словно он хотел разобраться, что скрывается за ее словами. Но чем додумывать и гадать - всегда проще спросить прямо, что он собственно и сделал - А что вас беспокоит?

Она подвердила его мысли и Воронов лишь легко приопустил веки,
- Мой отец, очень мудрый человек. Происхождение - пустяк. Он никогда не пытался устроить ни мне ни сестре - выгодный брак. Сам он женился довольно поздно - но женился по любви. Так что это куда важнее чем наличие родового герба. К тому же - кому какое дело - были ли вы крепостной. Весь свет знает вас как воспитанницу барона Корфа. А потом будут знать как графиню Воронову. Графиню Анну Воронову - он едва заметно вздрогнул и странно улыбнувшись посмотрел на нее - Мою мать тоже звали Анна.

- О маме.... - медленно произнес Вороно с какой-то задумчивой улыбкой и опустил взгляд на пальцы своей правой руки, опертой предплечьем о бортик рояля. - Мама была светлым ангелом. Я никогда не встречал таких как она. Знаете - он усмехнулся и поднял глаза - Когда я вспоминаю ее - мне иногда с трудом верится что такой человек мог жить на земле. Всегда такая спокойная, мягкая... Ни разу в жизни я не слышал чтобы она на кого-то повысила голос, чтобы хоть на кого-то посмотрела с недовольством. Даже Настюше, при всех ее капризах - довольно было одного мягкого укоряющего взгляда, чтобы она моментально притихла. Мне трудно это объяснить, но... в ее присутствии все старались вести себя примерно - из одного только опасения огорчить ее. Сестра всегда ревновала мать ко мне, хотя совершенно зря. Я был разумеется первенцем, любимцем, на шесть лет старше - но никому не под силу вычерпать океан. А в глазах матери был именно такой океан любви
- его голос едва заметно дрогнул, и он усмехнулся, словно желая скрыть то, из какой глубины души вырвались эти слова. Думать о матери было сладко и мучительно одновременно, а уж говорить о ней... он и вовсе не говорил никогда. Но вот рассказывать Анне почему-то получалось - лучше чем вспоминать наедине с самим собой. Он ощущал ее напряженное внимание, и был уверен, что она не истолкует превратно его слова. И не посмеется над тем как несвойственны подобные трогательные воспоминания в устах человека прошедшего через жернова жизни и войны. Он неторопливо побарабанил пальцами по боковине рояля, и вынув из кармана портсигар вопросительно взглянул на Анну.
- Вы позволите? Дым вас не побеспокоит?

- Нет. - он выбрал сигару, с щелчком захлопнул портсигар и прикурив от свечи выпустил первый клуб дыма, отодвинувшись так, чтобы дым не беспокоил Анну. В огромном помещении театра дым растворялся без следа, уходя куда-то вверх. А Воронов продолжил спокойно
- Лишь однажды насколько помню - когда она заперлась на чердаке и объявила потом что ее запер я. В остальное время ее проказы были направлены в основном на меня самого. От невинных - вроде перца в сахаре до довольно опасных - вроде подрезанной подпруги седла. Мы с ней довольно редко пересекались. Я уехал в Корпус когда ей было лишь два года. И приезжал лишь на каникулы. А после окончания - и вовсе не приезжал в поместье. Изредка мог вырваться в петербургский особняк, и родители переселились туда. Я ведь закончил Корпус без звания, в отличие от тех же Корфа и Репнина. И начинать в казармах пришлось не корнетом а простым солдатом - несмотря на происхождение и образование. Армия на такие мелочи не обращает внимания - он усмехнулся, затягиваясь дымом. - Да меня и не приходилось бы наказывать. Я был тишайшим ребенком в детстве, и довольно спокойным подростком - когда приезжал домой. Уж не знаю - Корпус ли научил меня выдержке, или это было во мне с самого начала, но у меня хватало терпения на все проделки моей сестрички. Во всяком случае я никогда не жаловался, а когда свалился с лошади из-за подрезанной подпруги - сказал матери что лошадь испугалась выбежавшей на дорогу собаки. Нехорошо конечно врать, но подобная проделка Настюши огорчила бы ее еще больше. Она никогда не сердилась... ее голос всегда оставался спокойным и мягким. А когда случалось что-то нехорошее - одного ее огорченного и укоряющего взгляда было достаточно чтобы виновный пожелал провалиться сквозь землю. - он хмыкнул После своей первой дуэли я готов был застрелиться - лишь бы не показываться ей на глаза и не сгорать со стыда. Хотя по сути - выхода-то у меня иного и не было, и вины тоже
Воронов задумчиво улыбнулся, стряхивая пепел в ладонь.
- Знаете... когда я в первую нашу встречу здесь - сел за рояль - мне показалось что она здесь. Подойдет сейчас, как это обычно бывало, коснется рукой плеча. Шепнет что-нибудь теплое. А потом сядет в кресло и замрет в ожидании.  - он вновь затянулся дымом и машинально сжал и разжал пальцы левой руки. Улыбка как-то незаметно растворилась в горькой боковой пожимке губ - Она так гордилась мной... говорила что растит нового маленького Моцарта. Я стал играть раньше чем научился разбирать ноты. Просто на слух. Мне и потом ноты редко требовались. Почти любую музыку я мог воспроизвести по слуху, услышав ее лишь однажды. Первый концерт Гайдна сыграл для нее когда мне было лет шесть, не больше. И когда сидел тут.... чувствовал ее присутствие за своей спиной. Казалось если обернусь - увижу ее. Увижу ее нежные пальцы занятые рукоделием, ее белокурые волосы, которые под солнечным светом блестят словно расплавленное серебро, ее глаза - темные как самая темная ночь. - уголок рта дернулся в жестокой насмешке над самим собой - Бред. Даже Орфею не разрешено было обернуться. А уж мне и подавно.

Отредактировано Сергей Воронов (07-06-2015 01:47:55)

- Слишком любят - Воронов стиснул зубы - Возможно, будь эта любовь поменьше - мама и сейчас была бы жива. Хотя я зря пеняю на любовь. В ее смерти виноват лишь я сам. - он помолчал и с силой стукнул кулаком по роялю. Несчастный инструмент загудел от удара, а на рассеченных ребром полированного дерева костяшках пальцев выступила кровь - Ну что мне стоило промолчать!!!

Отредактировано Сергей Воронов (07-06-2015 01:59:39)

- Потому что так оно и есть. - мрачно отозвался Воронов глядя в ее глаза. - Когда я был в госпитале... тогда, после плена. Дела мои обстояли настолько плохо, что врач написал моим родителям. Написал что я не выживу, и что если хотят забрать тело - то им стоит поторопиться. Они приехали - вдвоем. Отец не хотел пускать ее в палату, но кто бы мог ее удержать. И можете представить что она пережила увидев меня в таком состоянии? Полусожженным, разодранным, с искалеченными руками и ободранной спиной.  Она была уже больна, хотя отец и не сказал мне этого. И то что она увидела - подкосило ее еще больше. После этого, может из-за того что знал что она где-то поблизости - и хватало сил выживать, хотя сдаться и уйти было бы куда проще.  Они остались до тех пор пока мне не стало лучше.Перед отъездом она еще раз пришла ко мне в госпиталь и тогда.... - он закусил губу - Я рассказал ей про Мари. Мне хватило сил чтобы представить ее выходку в смешном свете. Сделать вид будто меня это не тронуло. Только вот я не учел что мама знала меня куда лучше чем кто бы то ни было, и не поверила моей браваде ни на йоту. Они уехали... я выздоровел и вернулся в полк. А потом... потом была Стена. И родителям пришло известие о моей смерти. Его лицо сделалось совсем жестким. - Мама решила что я покончил с собой. И не пережила этого.

Отредактировано Сергей Воронов (07-06-2015 02:27:42)

Воронов молча посмотрел на нее, и покачав головой глубоко затянулся дымом. И еще. И еще. А потом наконец отозвался - уже совершенно спокойно
- Вини-не вини, сделанного не воротишь. Но... насколько же все это нелепо. Она чувствовала и понимала все - кроме главного - я бы никогда не покончил с собой из-за женщины, как бы сильно не любил ее. Это было бы просто недостойно, это была бы слабость, постыдное бегство! И это я-то, который никогда, ни от кого и ничего не убегал? Не стал бы бежать и от горя и от боли. И даже если бы причиной разрыва стало бы не предательство а смерть - все равно.... Когда теряешь того кого любишь - надо жить! Жить для того чтобы помнить его, чтобы он остался жив хоть в твоей памяти, а не растворился окончательно в небытии... но маме сейчас этого уже не объяснить

Отредактировано Сергей Воронов (26-08-2015 14:15:52)

Воронов с невеселой усмешкой погладил ее ладонь, лежавшую на его плече и качнул головой
- Все это было достаточно давно. Не принимайте близко к сердцу, Анна. Что прошло то прошло. Мало найдется на свете людей без скелета в шкафу. И даже не одного.
Он поднес ее руку к губам, и выпрямившись снова оперся о рояль локтем, держа все еще дымившуюся сигару в пальцах, а второй рукой бережно, но настойчиво завел ее вновь за рояль. Во-первых для того чтобы ее не тревожил дым, а во-вторых...
- Лучше сыграйте мне что-нибудь, пожалуйста. Только не для меня. Сыграйте то, что играли бы для себя.

Воронов смотрел на нее. Спокойно,  неотрывно, все то время что она играла. И спокойная, еле уловимая улыбка в уголках его губ, так непохожая на его обычную насмешливость могла бы скорее напомнить Анне задумчивую улыбку Владимира. Все же эти были схожи во многом, хотя столь же разительно и отличались. И когда музыка умолкла он не зааплодировал, не похвалил, а продолжал молчать, глядя на нее с теплой улыбкой в глазах. И когда наконец заговорил - голос его был уже не жестким и горьким а мягким - как звуки только что отзвучавшей музыки.
- Просто удивительно. До чего выбор музыки иллюстрирует душевную суть человека. Мне кажется - за годы и годы общения я не мог бы понять бы вашу душу лучше - чем слушая то, что вы играете. Вашу доброту и свет... ваше неверие во все темное, плохое и злое что встречается на земле... Хрустальная бабочка на ладони... даже музыка выбираемая вами звучит хрустальной чистотой...

- Бетховен... Гайдн... Бах... - не задумываясь отвечал Воронов стряхивая пепел с сигары, дотлевшей уже наполовину - Хотя конечно во многом зависит от ситуации... настроения... но к примеру воздавая должное гению Моцарта лишь умом - не могу не сознаться что души моей его музыка не затрагивала никогда, ни в лучшие ни в худшие дни. Разве что... "Реквием"... - Он усмехнулся - Можете сделать и свои заключения по моему характеру.

Воронов выслушал ее внимательно, невозмутимо попыхивая сигарой, и кивнул, с одобрительной усмешкой, от которой вновь блеснули золотые искорки в глазах
- Крайне лестный отзыв! Право, хотел бы я и вправду быть таковым, каким вы меня видите! Впрочем вы почти правы - кроме двух моментов. Зря вы полагаете будто я считаю себя недостойным счастья. Напротив! Просто понятие о счастье у меня - иное. Ну и конечно - я далеко не добр, как ни жаль вас в этом разочаровывать. - он глубоко затянулся дымом и чуть передвинув затекший локоть по бортику рояля безмятежно пожал плечами - Совершенно напротив, и именно это я имел в виду когда говорил что вы едва знаете меня. На самом деле я добр лишь к тем кто дорог мне. А таких людей можно посчитать по пальцам - причем по пальцам одной руки. Все остальные делятся на тех, за кого я несу ответственность и тех - за кого я ее не несу, то есть тех кто мне совершенно безразличен. Еще есть категория тех кто мне антипатичен - то есть условно говоря врагов. Но в ней люди обычно долго не задерживаются.
Он усмехнулся, стряхивая пепел на ладонь и усмехнулся с веселым ехидством.
- Только ради Бога не уверяйте что я на себя наговариваю. Так оно и есть, мне незачем ни лукавить с вами, ни пытаться нарваться на комплимент.

- Ах, вот оно,  вопрос..  Как это называется? На засыпку? - Рассмеялся Воронов и затянувшись дымом поглядел на нее смеющимися глазами - Что ж.  Счастье для меня - это намного меньше чем для всех кого я знаю.  И одновременно - нечто большее.  К примеру большинство людей считают счастьем то,  что наступит когда-нибудь. Покой, общество любимого человека,  достаток,   дети,  и все это - задумайтесь - в будущем времени. Всем кажется вот надо еще что-то и наступит это самое счастье.  Еще то а вот потом еще это, а потом еще чуточку...  А для меня счастье - каждый миг жизни. Быть тут с вами - счастье.  Беседовать с Корфом за сигарами и бренди- счастье.  Знать что те кто мне дорог живы -здравы - счастье. Удачно завершить какое -то задание - счастье.  Выжить самому и спасти своих людей - тоже счастье.  Иметь крышу над головой,  еду и постель - и это счастье.  Да хоть элементарно двумя ногами ступать по земле и обоими глазами видеть свет,  иметь в своем распоряжении обе руки - и это счастье.  Повседневное,  ежесекундное, но не замечаемое почти никем из людей,  поскольку они воспринимают это как нечто само собой разумеющееся.. Я могу перечислять еще долго,  но вы ведь уже поняли?  -он вновь затянулся дымом и выпуская его через ноздри резюмировал - Видите?  Я гораздо счастливее большинства людей

Отредактировано Сергей Воронов (08-06-2015 19:36:07)

Воронов вопросительно приподнял бровь, заметив ее выжидательный, ищущий взгляд - но пояснений не последовало, а спрашивать он не стал. А вместо этого приподнял руку и стал загибать пальцы
- Вы. Отец. Сестра. Корф. Ну и Дарья Михайловна - ее сейчас от Владимира отделить невозможно, а раз она так ему дорога, значит и мне что-то вроде сестры. - Он усмехнулся, и продемонстрировав сжатый кулак опусти руку - Видите? По пальцам одной руки. А до всех остальных людей в мире - мне есть дело лишь относительно - как до их радостей так и до их бед. Я не слишком огорчил вас?

- Ну вот и замечательно - Воронов усмехнулся, загасил остаток сигары об каблук своего сапога, выпрямившись хрустнул пальцами - Скажите, Анна.. а я могу задать вам нетактичный вопрос? Личный... о делах возможно меня не касающихся. Пойму конечно если откажетесь, но ведь как говорится - за спрос денег не берут

- Как вы познакомились с Репниным? - Воронов чуть передвинулся, и опираясь правым локтем о бортик рояля опустил левую кисть на спокойно повисшую правую - Вы ведь насколько я понял - жили довольно уединенно, да и Владимир полагаю не слишком часто бывал в поместье, чтобы Репнин навещая его там мог вас увидеть. - он чуть качнул головой - Вам необязательно отвечать, если разговор на эту тему вам неприятен... но мне действительно интересно.

Воронов слушал внимательно, но еще внимательнее смотрел. И едва заметно вздрогнул от этого ее жеста, словно ей стало холодно, зябко, неуютно от его вопроса, от своих воспоминаний.... Почему? От того ли что его любопытство кажется ей чрезмерным? С чего бы - ведь они условились что не будет запретных тем. Потому ли что ей больно вспоминать? Он не отрывал от нее взгляда, пытаясь понять, почувствовать... но ощущал какой-то странный холод, словно этот отчуждающий жест закрывал ее - ее слова, ее воспоминания в которые он сунул нос..
Дурак- резюмировал он наконец про себя - Мог бы догадаться. Попробовал бы кто-нибудь спросить у тебя об обстоятельствах знакомства с мари, годика два тому назад. А вслух произнес лишь мягко
- Простите. Полагаю не слишком приятно вспоминать об этом - особенно в свете нашего недавнего соперничества. Мне следовало бы понять, и не задавать бестактных вопросов.

Воронов вспомнил отчаянные глаза Репнина, тогда, на парковой дорожке и с сомнением качнул головой. Впрочем легкое сочувствие которое пробудил в нем этот взгляд - было сродни философскому пожеланию "жаль, но что поделаешь, терпи". И он пожал плечами
- Возможно если бы вы открылись ему - он бы не оттолкнул вас. Помните - я говорил вам тогда, ночью, еще не зная о ком идет речь. Скрытность -ложь - почти смертельная рана для любви. Порождает обиду, несправедливость, желание ударить в ответ да побольнее... Возможно он действительно любил вас, раз не смог забыть и снова стал искать вашего расположения - но не учел что его реакция в свою очередь обидела вас.- он неожиданно усмехнулся и оперся подбородком на поднятую ладонь, глядя на нее с полуироничными веселыми искорками в глазах
- Как бы то ни было мне следует благодарить обстоятельства, ведь сложись они иначе - вы остались бы с ним, и звались бы сейчас полагаю княгиня Репнина. Так что я - в очевидном выигрыше, вы не находите?!

- Кто знает... - Воронов едва заметно улыбнулся - Быть графиней Вороновой - тоже тяжкое испытание. Но испытание совершенно другого рода. - он помолчал - Знаете... у меня иногда ощущение что я невольно завлекаю вас в ловушку, хотя не раз и совершенно честно говорю о том, что ожидает мою жену. И еще... раньше я какой-то частью сознания надеялся что вы прислушаетесь к моим предупреждениям. Надеялся.... и боялся. Это странное ощущение. Отчасти оно осталось у меня и сейчас... Я боюсь - да что там, я почти знаю - что вы загубите свою юность связавшись со мной. И для вас гораздо больше подошел бы человек светский и более... открытый что ли. Но вместе с тем - не представляю уже свою жизнь без вас. - он поднял голову и в темных глазах замерцали едва заметные золотинки словно бы от улыбки - искренней, теплой - а между тем на губах она не отразилась, оставшись лишь в глубине взгляда. Заговорил он не сразу, глядя в ее глаза так, словно хотел запомнить на всю жизнь. А когда заговорил - слова рождались на губах и растворялись в окружающем воздухе - негромко... мягко...медленно... словно говорил он во сне.
- Мир без вас... стал бы огромным и пустым... и холодным, как вот этот театр в котором больше не зажгут огней... Вы... маленькое чудо... хрустальная бабочка на ладони.... от вас словно исходит какой-то свет.... Ясный... теплый... вы словно сплетены из солнечного света, а моя душа мне самому представляется темным погребом. Там прохладно, темно и сыро, и очень тихо. И вот неожиданно - скользит по темной стене яркий солнечный луч. Казалось бы - что есть на свете естественнее солнечного света? Но погреб так давно забыл о солнце что теперь его проблеск кажется чудом... удивительным... хрупким... неповторимым.... маленьким чудом которое есть - вы. Я не стою вас. Моя жизнь - когда вы распробуете ее на вкус покажется вам скучной или страшной. Но за каждый из этих моментов, здесь, с вами я благодарен... как за светлый луч на темной стене... за удивительное прикосновение тепла к душе... За ваши глаза... такие ясные и доверчивые. Казалось бы - мы говорим на сотни разных тем, или молчим... а вот здесь... - Сергей прижал ладонь к сердцу - становится тепло. Это странно для меня... ново.. и удивительно. В вас какая-то странная магия и я подчас боюсь даже взохнуть чтобы не спугнуть ее... солнечного зайчика на ладони....мою хрупкую драгоценность из солнечного света...

- Вот уж мне точно не хотелось бы, чтобы вы "послушно" отправились на поиски кого-то другого - темные глаза вспыхнули ехидными искорками, а левая бровь взлетела и уголок рта пополз вверх в какой-то улыбке, обещавшей не то головомойку, не то наоборот поток нежности, когда он поднял голову глядя на нее снизу вверх - Ничего-то вы не поняли, Анна. То что я говорю - лишь дурацкая привычка говорить правду. Но вовсе не показатель того что я готов вас отпустить - имейте это в виду, на всякий случай!