- Нет... ты ошибаешься. - медленно проговорил Корф и улыбнулся, склоняя голову чтобы коснуться губами ее волос. Его руки обвили ее талию, левая скользнула вверх-вниз по спине - Я не БЫЛ счастлив. Я счастлив - и сейчас. И буду до последнего вздоха, потому что у меня есть ты.

- Я помню каждый день... - он с улыбкой коснулся губами ее лба. - Каждую минуту....- Он склонился ниже, касаясь губ -  Каждое слово...
Вновь выпрямившись и все еще обнимая ее за талию правой рукой он скользнул левой вверх по ее спине, по шее, зарыл пальцы в волосы с принялся  мягко, неторопливо гладить их, рассыпая каштановые пряди между пальцев. Он не видел ее глаз когда она вот так вот прижималась к его груди, но ощущал ее всем своим существом - словно бы прикасаясь к самой душе и слыша ее - так же как она слышала удары его сердца - Потом слуги высыпали в холл... помнишь как они растерялись? А потом.... вуаль... ожерелье твоей бабушки... Честное слово у меня дрожали руки, когда я застегивал его на твоей шее... - он улыбнулся, поглаживая  кончиками пальцев ее шею под россыпью локонов... Еще кольцо... и сад... потом.... потом явился этот псих... Господи, почему у меня в тот момент не было под рукой пистолета.... а потом... твоя гостиная... и ты,  разбойница... мой платок... помнишь? - он чуть отклонил ее назад, и снова коснулся ее губ - но уже не легко и нежно - а уверенно и властно, как человек имеющий на это полное право, продолжая и продолжая поцелуй насколько хватило дыхания. И едва только оторвавшись, все так же держа ее отклоненной назад и склонившись над ее лицом спокойно заскользил взглядом по ее глазам, губам... - Как же я хотел тебя... до безумия.... чего стоило сдержаться...Я отдал бы свой последний миг за то чтобы побыть с тобой еще раз...

Отредактировано Владимир Корф (07-07-2015 20:02:09)

- Даже если бы и могли.... я не хочу чтобы у тебя остался в памяти этот каземат. - Корф медленно провел согнутыми пальцами по ее шее, по линии декольте и наклонившись прикоснулся губами к ямочке между ключиц. Каждый взгляд на нее... каждое прикосновение... будили желание и разжигали его - уже безо всякой провокации. Но медленная, мягкая ласка была не прелюдией к чему-то бОльшему. Она была чем-то самим по себе самодостаточным. Как каждое прикосновение, каждая секунда наедине с ней была исполнена потаенного смысла. - А потом? - Он улыбнулся, поднимая голову - Парк... девятого ноября, ночью... ты еще тогда надеялась от меня сбежать? А помнишь как я спрятался в комнате наверху и вылез через балкон, чтобы не спускаться по лестнице и подкараулить тебя с другой стороны? Ты играла мне тогда... и пела....

- А кто-то вполне мог стать ужином - усмехнулся Корф и замолчал. Время шло. Где-то тикали невидимые часы. Сколько прошло? Полчаса? Три четверти? Господи, если бы конвой попался нормальный - позволил бы выйти из камеры самому и просто сопроводил наверх. Не входя. Осталось бы у нее по-прежнему это спокойное состояние... словно просто уезжает он. На время... надолго.. но не навсегда.
Навсегда...
В волка.... в его памяти возникла ночь засады которую они устроили на волков. Великолепный матерый волк мчавшийся во главе стаи. От одного-единственного выстрела животное сраженное в стремительном рывке перекувыркнулось через голову, и замерло на снегу.
Он вспомнил тонкие белые пальцы, погружавшиеся в густой, чернистый с проседью волчий мех, и запоздало подумал о том, что шкура наверное уже готова.. или будет готова максимум еще через неделю...
"к тебе в норку... или в спальню..."
Нужна ли ей будет эта норка, или она обоснуется в его кабинете? Неожиданная улыбка тронула уголок рта при воспоминании о словах Демидовой.
Что она будет вспоминать? Что думать, глядя на эту шкуру?
По его спине прошла дрожь,и когда он подняв руку сдвинул непослушную прядь с лица, и когда гладил по плечу - упятеренной, удесятеренной остротой восприятия впивал в себя каждую секунду. И окрашенная толикой горечи - каждая секунда была упоительна...
была прекрасна...
- Знаешь... - тихо заговорил он вновь касаясь ее волос губами, и мягко водя ладонью по ее спине, по руке, по плечу, снова и снова прижимая другой рукой ее за талию словно чтобы убедиться что она - здесь. - До тебя я не жил. Была жизнь - но - другая. А каждая секунда с тобой - это нечто особенное. Оглядываясь назад я не верю что это было лишь с конца осени... У меня ощущение что ты в моей жизни была всегда... только вот я не всегда тебя знал.... Знаю, я говорю банальности...
Он поднял голову, обвел низкие своды по которым плясали тени плывущим, словно невидящим взглядом. Почему-то вспомнился сон, где она была с Императором. Его иррациональная, но такая жгучая ревность.. к тому что было до него? К тому что отголоски дарит лишь сейчас - словами простос менившими хозяина... странно все же устроена голова у человека.. .какая только чушь не лезет в нее... хотя надо было бы наверное что-то сказать.. такое что помогло бы, что осталось бы, что стало бы кусочком волшебства..
но что?

Каждое слово наполняло счастьем и каждое - жалило огнем... разве так бывает? Оказывается бывает... Потому что вину теперь он чувствовал не только перед детьми.. но и перед ней. Словно виноват был в том что должен уйти...
Странный характер... тогда, ожидая расстрела в первый раз - он только и мечтал чтобы увидеть отца и попросить прощения? За что?! Ведь если по уму то это отец должен был искать его прощения - за то что не любил.. за то что всю жизнь держал сына за пределами сердца... за жгучие слова и несправедливость... Посторонний человек подумает так, да и не посторонний, ведь даже Даша так и думала... А он.. он даже сейчас чувствовал перед отцом вину. Непреходящую. Горькую. И вот сейчас - перед ней. Владимир провел пальцами по ее щеке, и опустив руку сжал ее ладошку в своей руке
- Значит не зря я жил.

Живу... последние минуты - улыбнулись его глаза, пока он снова и снова касался кончиками пальцев ее лица, проводил по волосам, словно желая раствориться в ней - вот прямо сейчас раствориться, слиться с ней и исчезнуть в ее глазах, уйти туда, в глубь, в их прозрачную голубизну словно в бездну Церик-Кель куда он погружался в свое время не чувствуя ничего кроме покоя... и остаться навек в бездонной их глубине, чтобы сдержать свое последнее обещание. А говорил... говорил совсем о другом
- Нашла... только один? Их было несколько... разных. - голос был мягким, тихим, словно стояли они в кабинете, у потрескивающего камина... обсуждали что подарить детям на очередной праздник...- Я и сам хотел тебя об этом попросить. Ему будет интересно. Должно же... - он подавился продолжением фразы и замолчал. "Должно же остаться им что-то на память" но продолжил почти сразу. - В моей комнате... там еще куча дневников.. заметок, записей... от Корпуса до Кавказа... Но им пожалуй пока еще рано, да и навряд ли заинтересует. Так, мелочи... Знаешь...- улыбка дернула уголок его рта - Иногда сам раскрывал, перебегал глазами по строчкам. И было так забавно - как будто писал кто-то другой. О ком-то другом. Но любопытно.... -горло неожиданно сдавило. Миша знает. А остальные? Господи.....

Отредактировано Владимир Корф (08-07-2015 00:53:26)

- Читай...  Узнавай....В моей комнате в поместье найдешь и другие... с кавказскими зарисовками их у меня было штуки три.   -  от вида торжества и ехидства в ее глазах он едва не рассмеялся - И с которой же из них и какими судьбами?

Отредактировано Владимир Корф (27-07-2015 19:48:11)

- Альфтман? Хм...- Владимир поднял глаза к потолку, пытаясь припомнить что за Екатерина Александровна а вот при имени Волынской расцвел в улыбке - Генеральша Волынская? Мать Алексея? А-а-а, помню! - он тихонько рассмеялся, и опустился на койку, усаживая Дашу себе на колено, обнимая за талию - Вот пока ты ее не назвала - хоть убей не мог вспомнить что за баронесса. Имеешь в виду блондиночку Кати? Потому что с генеральшей на водах я пересекался лишь однажды. - Вот бы перекривило баронессу, если бы она узнала что об этой самой "пылкой любви" Корф вспомнил лишь сопоставив время в какое видел мать одного из своих приятелей в Пятигорске и перебрав в памяти ту неделю понял наконец о ком идет речь - Довольно смазливая особа но скучна неимоверно. Охота была любопытной дня четыре, а потом я даже не помню каким образом от нее избавился. - он вдруг фыркнул, глядя на нее смеющимися глазами - Твой муж, душа моя провел весьма бурную юность. Но было по большей части забавно.

Сергей... в Польше.... - только вот при этих словах Владимир вспомнил не Сергея Волынского, которого впрочем знал весьма поверхностно а Воронова, с его насмешливым темным взглядом, едкими шуточками и молчаливой твердой помощью когда это действительно требовалось. И опустил голову, касаясь лбом ее плеча. Как-то краем уха он слышал что Даша говорила о каких-то пассиях, и даже умудрился ответить впопад
- Ну... я и имен-то многих не помню... да и Бог с ними...
Только вот мысли были далеко. Цесаревич дал ему возможность увидеть Репнина. А вот Воронов.... эххххх, Серж....

Владимир и правда слушал вполуха, о поименованной графине он и вовсе не имел никакого представления, и хотя в другое время с удовольствием бы взялся обсуждать эту тему - мысли сейчас текли в совершенно другом направлении.
- Серж... я не успел попрощаться с ним, но это полбеды... До Польши тысяча двести верст. Почта проходит это расстояние дня за четыре-пять... при том что почтари едут круглые сутки сменяя друг друга и лошадей. Но то летом. А сейчас могут быть метели, заносы... по тем дорогам.... А он получив такое письмо немедленно кинется сюда... Как бы не спешил.. навряд ли приедет раньше чем завтра... Боюсь даже представить что он сотворит, если узнает о том что было в суде... что написано в приговоре...

- На Анне он еще не женат.. да и если был бы женат это бы ничего не изменило. - Владимир со вздохом поднял голову - Тебе это не слишком интересно, да? Прости, но я не могу о нем не думать. Понимаешь.... Мы все были верны Государю, но преданность Воронова трону граничит с фанатизмом. С нами служил некто Марлинский - слышала о таком? Участник восстания на Сенатской. По протекции Жуковского ему сменили Сибирь на Кавказ... должно быть для того чтобы он продолжал писать. Все же литературное наследие и так далее.. Его разжаловали до солдата, но он все равно нашего круга. Часто сидел с нами у костров, ел за нашим столом... Серж всегда уходил если видел его за офицерским столом. Под любым предлогом - лишь бы не преломить хлеб с бунтовщиком против Государя. А тут... узнав что меня вот так подставили, не просто казнили а опозорили, выставили измеником...  что тот, за кого он без тени сожаления отдавал на смерть сотни людей, друзей, самого себя, отказывался от любви и счастья - способен на бесчестный поступок... Это будет крушение всего во что он верил. Никакая любовь и никакая Анна этого не прикроют. Даже Репнин умудрился устроить в приемной Зимнего такой переполох что загремел на гаупвахту за неделю, и выбрался оттуда лишь ко дню суда. А уж Серж... - его передернуло - Прости.... это тебе совершенно не нужно все.... знаю...

- Не настолько, верно. - Владимир прислонился виском к ее плечу - Если бы меня каким-то чудом вновь призвали на службу - я бы смог отказаться, если бы ты была бы против. Мне бы это дорого стоило, но отказался бы. Воронов напротив - отказывался от Анны, зная что его служба станет для нее испытанием - потому что оставить службу для него все равно что добровольно перестать дышать. Мы во многом с ним похожи, но все же во многом и отличаемся. Впрочем... что бы я не думал сейчас - все равно ничего не изменю.... - он со вздохом поднял голову и коснулся ладонью ее щеки, отвел от лица волосы и медленным движением вытянул каштановую прядь. Странное отстраненное смирение, смирение человека уже не принадлежащего этому миру заставляло его глаза смотреть словно сквозь нее, и светиться каким-то совершенно иным, не свойственным ему раньше светом  - Ты.... Мой   Божий дар.... помнишь новогоднюю ночь?

- Восточный танец... и... ты... - он поймал ее руку и прижал тылом кисти к своей щеке, явно не намереваясь отпускать. - Игра.... ведьма... В тебе сидит превосходная актриса - я и не знал что от игр можно получать такое удовольствие... твое заклинание, и потом... помнишь?

На этот раз Корф не отвлекся на милые воспоминания, спокойную беседу, едкие шуточки о латыни которые так и просились на язык и воспоминания о том к каким ухищрениям прибегали в Корпусе чтобы избавиться от ненавистных латинских спряжений и склонений, которые хоть и напоминали грамматическую структуру немецкого и русского языков - звучали тем не менее так чуждо что лишь очень увлеченные или очень занудные кадеты осваивали их без труда. А уж о не слишком цензурных шутках, с которыми с которыми языки подростков связывали довольно непристойно звучащее для русского уха название одного из падежей - и вовсе следовало рассказывать наедине, на медвежьей шкуре или в постели - как иногда он рассказывал ей разные пикантные истории или эпизоды
- В числе прочего... я сказал тебе - что однажды...- Владимир говорил вполголоса, глядя ей в глаза спокойным, глубоким взглядом, и по-прежнему держа ее кисть у своей щеки - Однажды я потребую с тебя клятвы. И ты ее выполнишь. Ты согласилась - помнишь?

Отредактировано Владимир Корф (08-07-2015 10:17:19)

- Даш...- мягко, и очень тихо произнес Владимир глядя ей в глаза - Поклянись мне, что с тобой все будет хорошо. Что после моей смерти ты останешься жить. Ради детей, ради себя... ради меня. Что будешь не просто жить, а попытаешься быть счастливой. Чтобы мне знать там, за порогом - что не зря я жил на земле. Чтобы вернуться к тебе -пусть и незримо. - его голос стал еще тише - Даш. Я прошу. Я умоляю. Я требую! - он стиснул ее кисть и медленным жестом прижал ее открытой ладонью к своему сердцу. - Клянись!

- Спасибо - едва слышно  шепнул он крепче придавливая ее руку под которой ощущались медленные, глухие удары и потянувшись вверх коснулся губами ее лба, закрывая глаза - Спасибо, родная...
Он не мог оторваться от нее, от ее кожи которую чувствовал губами, от ее тепла в его объятиях, от ладошки прижатой к сердцу.
Медленные, тягучие минуты текли над ними в этом отрезанном от всего мира каземате где он провел столько безжалостно жестоких часов полного мрака, и где теперь было слышно как шипят фитили свечей, да ее дыхание. Ее -  потому что его дыхание замерло, пресеклось, остановилось в этой неподвижности в которой он растворился без следа, в бесконечном потоке тепла и нежности словно стремясь передать ей свою душу в эти остававшиеся и утекающие в вечность минуты. И беззвучно в который уже раз шевельнулись губы прижатые к ее лбу
- Ты... моя ....жизнь...

Медленные спокойные волны абсолютного покоя и блаженства - разве такое бывает за четверть часа до смерти? Бывает. Владимир не открывая глаз запрокинул голову, наслаждаясь прикосновением ее губ, и медленно, глубоко вдохнул напоенный запахом дешевого воска и вновь начинавший сгущаться воздух. Все будет хорошо. С ней. А значит и с ним тоже. Отступило куда-то жгучее чувство вины, беспокойство... он чувствовал себя так словно собирается просто лечь спать, и проснуться на следующее утро в ее объятиях. Интересно - похожа ли смерть на сон? Задумывался об этом раньше, задумывался много раз, каждый раз представляя себе что-то разное. В те дни когда его душу терзала горечь он надеялся что смерть это провал, абсолютное ничто, полный конец всему что было "до", и не существует никакого "после". В дни когда она появилась в его жизни он полагал что это - сон полный сновидений. А сейчас... сейчас для него это было короткое ничто после которого непременно последует новое существование. И непременно рядом с ней.
Сколько прошло времени? Гораздо более получаса. Может уже даже три четверти. Скоро загремят сапоги по коридору.... Только сейчас он вспомнил о том что сняв кандалы чтобы переодеться - так и не надел их обратно. Коридор был не слишком длинен - он не успеет застегнуть и те и другие и тогда....
Он чуть отстранился, уходя от ее губ - хотя для этого потребовалось невероятное усилие, приподнял ее голову за подбородок. Коснулся губами влажных глаз, и склонился к ее губам. Да... все что нужно он сделает... но вначале будет поцелуй. Медленный и неторопливый, глубокий, спокойный - не прощание, а уверенное "сейчас" за которым не придут другие секунды.

Каким бы ни был долгим поцелуй, рано или поздно приходится его прервать. Останется в перемешанном ими дыхании неслышный даже ей шепот, который так и останется беззвучным движением воздуха у самых губ, останется тепло вновь сомкнувшихся в кольцо рук, ладоней скользивших по ее талии, спине, пальцев добирающихся по спине и шеи до затылка, до водопада каштановых локонов которыми он так любил целовать, и которыми мог играть до бесконечности. Нет. не последний. Не последний это поцелуй, и не последнее касание. Но минуты убегали, убегали стремительнее чем в венах бежала кровь, и надо было, надо было еще сделать кое-что...
С усилием заставив себя отстраниться от нее Владимир улыбнулся спокойно и как-то виновато.
- Извини... мне надо обуться. Не знаю сколько осталось времени, но если придут и увидят что это - он тронул носком ботинка цепь с разомкнутыми браслетами на полу у своих ног - снято...  Кузьмичу несдобровать. Старик по доброте душевной оставил мне ключ, чтобы хоть мог обнять тебя, я пообещал что снова закрою браслеты когда за мной придут, чтобы ему не влетело за послабление....Он и так шел на немалый риск ради меня... не знаю уж почему

- Отдам Кузьмичу. - Владимир наклонился, поднимая кандалы.- Он ведь наверняка пойдет провожать. - На секунду он замер, подняв на нее взгляд и попросил - Не смотри. - а потом занялся делом. Это было нетрудно, просто... странно. Самому надевать поверх штанины на лодыжке тяжелые железные браслеты, сдавливать их чтобы сошлись выступающие концы, и вставив ключ ощущать как ввинчивается между ними похожий на шуруп штырь с нарезкой, намертво скрепляющий браслет в сплошное кольцо. Правая нога.... левая. Он посмотрел на руки. Сейчас? Или потом? Потом может не хватить времени.. его и так уже осталось... слишком мало.... А застегнуть браслет оказалось делом не одной минуты. Уж лучше сейчас.. чем терять на это последние секунды, когда конвой будет грохотать сапогами по коридору. Со вздохом он поправил левый манжет уже побуревший на ране под ним и надел на него правой рукой разомкнутое кольцо. Вот так-так, а одной рукой-то его не замкнуть.... Как же Кузьмич из виду упустил? Надо было чем-то прижать выступающие концы браслета плотно друг к другу и не отпуская повернуть ключ в замке, и не единожды. Потому что ключ в кандалах работал на манер отвертки заворачивающий в резьбе тяжелые железки.
Владимир попытался прижать выступающие концы запястьем к колену, это сработало - но стертую в кровь руку пронзила такая боль что он зашипел и прекратил давить.
- Прости.... Можешь? - он положил ключ ей на колени, и сжав правой рукой тяжелый браслет протянул к ней руки, вывернув левое предплечье так, что выступающий прямоугольник посреди кольца из двух сжатых вместе противоположных пластин оказался на виду - Одной рукой я не могу.... А звать Кузьмича не хочу..

Владимир осторожно вынул ключ из ее руки, и взяв ее ладошку в свои руки, спрятал ее- словно в домик-лодочку, и склонил голову, касаясь холодной ручки губами. Еще... и еще... и еще....
- Молодец - только и прошептал он - Ты... это ведь всего лишь железяка. Она ничего не значит. Слышишь? - он улыбнулся, поднимая глаза над ее рукой - Модное украшение - только для привилегированного сословия крепости, честное слово! Ну?

- А я знал что не побоишься - улыбнулся он смыкая кисти рук на ее спине. Цепь соединяющая кандалы была в полторы пяди длиной - вполне достаточно чтобы обеспечить относительную свободу. И он по-прежнему мог поглаживая ее спину играть с прядями ее волос, и смотрел на нее с улыбкой сверху вниз прежде чем коснуться губами лба. - Конечно элита! Ну сама посуди - любимая женщина, свечи, тишина, никакого надзирателя над душой, да еще в одежде приличной!  Думаешь многие такими привилегиями похвастаться могут, как бы не так. Ну-ка посмотрите мне в глаза, баронесса Корф!

- Смотри... на... меня... - мягко и вкрадчиво потребовал Владимир изгибая шею, так, чтобы видеть ее уткнутый в белоснежную ткань рубашки нос - Да-ша. Слышишь?

- Да. Врмя уходит - тихо произнес Владимир, спокойно и серьезно глядя ей в глаза. - А теперь слушай. Я никогда не был слишком силен в теологии. Да и Библию читал с пятого на десятое. Еще когда мама была жива. Там есть несколько моментов, которые так запали мне в душу, что я не смог вытравить их из себя даже когда проклинал и ненавидел Бога за твою смерть, эти моменты причиняли мне жгучую боль, потому что против всей логики, против действительности - они оставались в памяти - и самым ужасающим образом контрастировали с действительностью. И я считал их обманом, потому что они подвели меня.... Не не отводи глаза. Они меня не подвели. И тебя мне вернули. Знаешь - какие это моменты? Точнее... какие слова?

- Я вернусь сам.... - Корф медленно выдохнул, ощущая странную, тупую боль в груди - отчего бы - ведь он был спокоен как никогда - Да, это крепость.  Да, это - кандалы, а я- смертник..... Да, через минут пятнадцать... а может десять.. или пять... мы услышим как стучат сапоги конвоя по коридору.  Нет, не отворачивайся, смотри на меня. Смотри мне в глаза. -он наклонился, коснулся губами ее губ и снова отстранившись вновь взглянул ей в глаза - ясно и глубоко. - За мной придут, и уведут .. не знаю точно куда. Возможно на кронверк... или на Плясовую... или просто к ближайшему бастиону. Раздастся залп и я умру. Это будет быстро и не больно. Не рви себе сердце и не старайся казаться каменной статуей, всесильной и всепобеждающей. Тебе захочется кричать - кричи, так чтобы луну сорвало с неба. Захочется плакать - плачь потоком глубже Невы! Не молчи, не запирайся иначе это разорвет тебя. Просто верь мне сейчас, хорошо? Я вернусь. - с бесконечной уверенностью и спокойствием смотрел он в ее глаза словно хотел передать ей частицу той странной силы что переполняла сейчас его самого. Вера? До чего это было смешным, но это была даже не вера - а уверенность! Столь же твердая и неколебимая как стены вокруг них - Повидаюсь с родителями, и вернусь. Призраком, тенью, воспоминанием - но вернусь. Обещаю. Я никогда. Никогда. Никогда тебя не оставлю. Я в это верю, Даш. Верю так, что тот кто сказал что вера движет горами - не сможет не отпустить меня.

Отредактировано Владимир Корф (08-07-2015 13:07:40)