- Она моя.. - прорычал он ей в лицо. - Никто не прикоснется к ней. Слышите!!!! Живая или мертвая - ОНА МОЯ!!!!
Правая рука вдруг охватила ее талию, с силой, которой еще полсуток назад, когда он не мог пошевелить даже пальцем - невозможно было даже представить, с силой удесятеренной лихорадкой, бредом, безумным возбуждением, и даже левая рука лежавшая неподвижным камнем, поднялась, охватывая ее накрепко. Из побуревшей дыры в ладони выступили кровь и зловонный зеленоватый гной - отзываясь на движение, но он не ощущал боли, которая рвала его руку сейчас - потому что до охваченного пожаром мозга не доходило ничего, даже из собственного тела. В такой степени возбуждения человеку можно отрубить ноги - и он побежит на культях, не ощущая что у него больше нет ног.
Пожар ревел... ревел внутри и снаружи, и бесплотные тени плясали - не было ничего кроме обугленного тела в его объятиях и пылающего, гостеприимно разверстого жерла в которое превратился парадный вход. Да.. туда... туда! Пламя сейчас казалось почти ласковым, манящим, словно удобная, мягкая постель в которую можно погрузиться и забыть обо всем... сгореть заживо... какое блаженство по сравнению с тем что сжигает изнутри. Рывок туда, в пекло, в огонь - который был тогда... он рванулся и сейчас. С невероятной силой оторвав собственное тело от кровати и до боли сжимая ее в руках - как тогда он сжимал обугленный труп. Туда, вбок, вправо, там к выраставшей все больше,  распахивающейся огненной глотке, туда, в огонь забравший ее жизнь, и где теперь место им обоим..... Его швырнуло вправо словно под воздействием какой-то внешней силы, и сбрасывая с кровати вместе с нею....

Не так легко напоить того кто беспрестанно мечется в лихорадке и даже сильные руки камердинера не могли унять до конца сотрясавшие Корфа судорожные толчки. Пока держал за плечи, придавливая к кровати - голова моталась по подушке, а рука нащупав юбку Даши скручивала ее вокруг запястья, зарываясь в оборки. Если пытался удержать голову - то все тело начинало выгибать. Ложка скользнула по сжатым зубам, что-то попало в рот, что-то полилось темной струйкой по щеке от резкого поворота головы и Данила в отчаянии выбранился - как теперь скажите на милость определить - сколько этих капель вылилось а сколько проглотилось? А на ярлычке между прочим написано что дозировка строгая.... Дать вторую порцию? А ну как излишек будет? А если не давать - достаточно ли окажется уже проглоченного? Он поднял левую руку и взглянув на нее едва не застонал. Едва-едва затянувшая дыру в ладони корка лопнула, из нее сочился кровь и гной, с таким запахом, что у него закружилась голова, и желудок подскочил к горлу.
- Я сейчас..... - выдавил он, перебарывая тошноту. - Принесу.....
он скрылся за дверью не успев сказать - что именно собирается принести. А Владимир которого уже бессознательно крутило по подушке и било мелкими судорогами - ненадолго затих. На этот раз его не остановили две пары сильных рук. Рывок обрушил его в тот самый желанный огненный зев и он распластался на огненных волнах, благодарно вдыхая пламя, и растворяясь в нем. Огонь лизал кожу - мягко, словно преданный пес, и это как он и ожидал - не было больно. Только жарко... горячо... правда.. в огне можно сгореть, но им нельзя дышать. А он сейчас обтекал все тело, полыхал внутри и заползал в легкие ласково, словно сладчайший яд.  Все... все так, как и должно быть...  и он уплывал все дальше и дальше, где не было уже ничего.
Мало-помалу ослабли судороги, расслабились стиснутые пальцы, напряженное тело обмякло, голова склонилась к плечу, словно бы во сне, и через несколько минут на лбу стали выступать мелкие капельки испарины, впрочем тут же высыхавшие на раскаленной коже. Лекарство подействовало - и быстро. Недостаточно чтобы по-настоящему сбить жар - но довольно чтобы остановить опасные конвульсии, грозившие удушить его, и не допустить все нараставший и нараставший перегрев. Корф притих, и только нараставшее сердцебиение заставляло все быстрее и быстрее колотиться вены на шее. Голову начало чуть заметно покачивать, ямка меж ключиц припухла и начала вздрагивать в такт сердцебиению, сто ударов в минуту.. сто сорок... сто пятьдесят.... поверхностное, едва заметное дыхание казалось чередой судорожных всхлипов, словно у ребенка, успокаивающегося после истерики

Дверь открылась, и вошел Данилка с тазиком теплой воды. Первым делом поглядев на лежавшего без движения Корфа он устроил тазик на стуле рядом с кроватью и отведя левую руку в сторону - погрузил кисть в воду.
- Мне так ногу отмачивали - как бы извиняясь, тихо сказал он - Когда гвоздем пробил и тоже вот такое вот зеленое было....  Вода с солью и содой...
Владимир не отреагировал на движение - хотя мышцы на плече дернуло отраженной болью - которую воспринимало тело - но которая не доходила до сознания.  Пылающее горнило слегка разжало свои клещи. Вместо огненного облака в легкие постепенно вползал воздух, и алая пелена перед глазами стала расступаться. Какой-то колокол неумолчно звучал в ушах, и сердце подступило к самому горлу, удушая, колотясь чуть ли не на-разрыв. Казалось все тело сотрясается от его лихорадочного ритма... или это его бьет яростью?  Нетерпением... гневом... страхом.... как тогда...
Темная громада стены в ночном мраке. Холодный ветер в опадающих ветвях черных деревьев. Пустынная дорожка. Освещенный холл и лестница наверх....
Глаза медленно открылись, невидяще глядя в потолок.
- Константин.... Ты звал меня? Я здесь!

Он стоял там. Облокотившись о перила на верхней площадке, и глядя на него сверху вниз, с нескрываемым удовольствием, как смотрит кот на загнанную в угол мышь. Он так и видел его издевательскую усмешку. И слышал этот манерный, нараспев голос... Голос от которого сердце заходилось в безумном ритме, а тело обращалось в камень...
- Какими судьбами, милейший? Заехали навестить...сумасшедшего бастарда? Или что-то потеряли?
Ледяная дрожь по телу. О, если бы только знать - здесь ли она.  Миражом ли он заманивал меня или она действительно еще жива.... А если нет....  что ж, я тоже пришел сюда. К ней.
- Да. - медленно шевельнулись губы, отвечая вслух тому, что сейчас с точностью до каждого слова воспроизводил взбудораженный лихорадкой мозг, все, что отпечаталось в памяти словно выжженное каленым  - Да. Бастард завел меня сюда как на веревочке. Да,  потерял. По твоей милости, верно? Где Даша, Константин?!
А он не спускается. Изображает удивление... смотрит сверху вниз с нескрываемым злорадством
-Даша? О, разве не она не похоронена в Двугорском уезде?  Разве не с ее телом Вы кинулись в пожарище?
Дернулась, сжимаясь правая рука. Выходит Даша и вправду мертва. Выходит это был мираж.... Господи зачем, зачем я отвел пистолет от виска...
И каменная тяжесть разливающаяся по телу. Чтобы отомстить.
- А разве не она была с тобой всю дорогу от Двугорского сюда? Разве из ее крови ты протянул для меня след длиной в семь сотен верст?
-Как велико человеческое горе,что ты ослеп. ..ты уверен,что мо мной была она?- Смех резанул по нервам, издевательский тон и этот взгляд -и голос, голос который он слышал как наяву. - Так рьяно защищал ее в саду. ..герой...и в итоге хоронил ее
Кровь заколотилась в висках словно желая пробить кожу, от сумасшедшего стука сердца кажется невозможно дышать. Это ярость... ярость все больше и больше подступает к горлу, сворачивается в груди в тугой узел, разгоняя жар по рукам. Он не видел своего тела. Но видел как медленно приближается лестница. Ах да... он ведь идет к нему. К нему. все так же стоящему там, наверху. Медленно. Шаг за шагом.
- Тогда зачем ты заманил меня сюда? Почему не позволил застрелиться на ее могиле? Ведь это ты прислал мальчонку. Еще шаг... и он приближается. Да.... наверное ноги сами отсчитывают ступеньки... вверх... медленно... к нему. - Зачем я тебе понадобился? Я здесь, говори что тебе нужно и иди к дьяволу!
А бастард все скалится.
- Забавно было наблюдать, как ты... дворянин  - слово звучит как плевок - Бежишь как щенок на веревочке за княжеским бастардом. Я знал, что ты прибежишь за ней. Хоть и сомневался временами. Тебе понравилась ее кровь?
Еще шаг. Еще шаг. Правая рука тянется за пистолетом. Как тогда.... так и сейчас - скользнула по повязке словно ныряя за левый борт сюртука. Наяву держать руку на весу не было сил - она так и осталась лежать поперек тела, но вот кисть, сложенная так, будто держит пистолет, поглаживая указательным пальцем курок, а большим - взводя затвор - не оставляла сомнений в том - что ему грезится.
- Думаю мне больше понравится твоя . - Да, я шел за тобой на веревочке. И пришел. Но не думаю что тебе понравится результат, бастард - медленный, угрожающий голос в потолок. Ледяной. Ненавидящий. Очень тихий. Там был он. Стоящий всего на пол-пролета выше. Все еще скалящийся. Зря скалится. Нельзя напугать того - кому нечего терять... этому ублюдка никто не научил....  - Потому что из тебя я ее выпущу всю до капельки. И уверяю - я знаю куда и как стрелять чтобы твоя агония растянулась на сутки, а может и больше.

Отредактировано Владимир Корф (29-09-2015 10:02:01)

- Давай... убей меня... и она умрет вместе со мной -Константин все так же скалится. В его глазах ясно виден страх... а он сволочь все скалится... и угрожает....- Умру я быстро или медленно, никак не повлияет на то, что она... будет мучиться куда сильнее,чем я
- Она умрет? - широко раскрытые невидящие глаза Корфа затянуло льдом, в котором полыхали огненные искры. Все тише становился голос, и все ближе перед собой он видел проклятого сумасшедшего, по мере того как поднимался к нему в своем видении. Как тогда, наяву. - Ты забыл, бастард? Она уже умерла. Похоронена на маленьком кладбище возле церкви Илии пророка. И я, обещавший защищать ее - стоял над ее могилой. Она умерла. По твоей вине
Да. Она умерла. И мне нечего терять. А ты не отделаешься одной смертью.....
- Ты ошибаешься -едкий шепот буравит самый мозг, хотя он все же отступает... медленно... всего лишь на шаг... - Если она умрет... то умрет по твоей вине. -
Да....она и умерла по моей вине.. если бы я настоял на своем...
Еще шаг... а сумасшедший все вещает. Словно не видит оружия. Словно не соображает - что это значит. Что его шпильки и издевки для него сейчас? Иголки пытающиеся вонзиться в могильную плиту.
- Да-а... ты грозился, что я ее трону только через твой труп. Так ты был жив. Я оставил тебя в живых. А вот ее.. я тронул...и не раз - еще пытается поцарапать... задеть... с похотливой улыбкой, которую ему вколотит в глотку вместе с зубами
- Вот как. - медленно и тихо цедиль Владимир сквозь зубы наяву - поднимаясь еще на пару ступенек в своем видении. Четыре метра. Три. Опускается пистолет в руке. Грохот выстрела над лестницей, разносящийся эхом по холлу. Рев боли и этот ублюдок, повалившийся на пол. Задыхающийся и изворачивающийся от боли. Ледяные глаза смотрели в потолок с ненавистью, от которой сейчас колотилось, едва не разрываясь сердце, тем сильнее - что показать этого было нельзя. И страшным контрастом было рвущееся, судорожное дыхание с каменным лицом и ненавидящим взглядом. И тихий голос заговорил - медленно, разделяя слова, словно вгоняя каждым из них гвоздь в крышку собственного гроба.
- Это раз.... А теперь отвечай.... Она жива?... Где она?... Ты брал ее силой?... От твоего ответа будет зависеть куда будет сделан следующий выстрел.... Оторвать тебе пулей то чем ты это делал?.... Или разбить тебе второе колено?... Поверь у меня хватит зарядов на каждый из моих вопросов... и на любого доброхота который посмеет мне помешать....
- А что...что если я...скажу тебе,что она...сама...желала этого...-совершенно безумная улыбка на его губах вдруг перекатывается в смех.... раскатистый, заливистый.... безумный....обрывающийся
- Она ...жива. Но сделав... еще хоть один выстрел,ты убьешь ее... вместе со мной. Если... если она нужна тебе... ты оставишь... меня в покое... и поторопишься... у нее... не более получаса...
От бешеного сердцебиения сейчас разорвется грудь.... нет... нет... держи себя в руках... ты еще не все узнал.... и направляется вновь дуло уже второго пистолета...
- Повторяю вопрос.... Ты брал ее?... Чтобы сделать выстрел мне нужна секунда.... Вот и считай сколько я смогу вогнать в тебя пуль за десять минут пока ты не скажешь где она. - в ледяных глазах казалось отражалась сама смерть. Даже сейчас - когда он по страшному капризу подсознания слово в слово переживал в бреду то, что когда-то было наяву. Слыша и повторяя слова с теми же интонациями. Даже блики свечей и темный сад за стеклом были теми же... Нет.. не теми же.  Он был там. Сейчас.
-  Итак? Два вопроса сразу за один выстрел. Следующим я раздроблю тебе хребет и пойду опрашивать твоих крепостных. Навряд ли они проявят стойкость. Особенно посмотрев на то что останется от тебя
- Нет - наконец сдалвшись шепчет ненормальный, распростершийся на лестничной площадке. Ненависть и презрение в его глазах.. .смешно.... Посмотри в окно... она... там... внизу... глубоко... внизу
Крест! Крест в освещенном прямоугольнике окна. В темном саду - высокий деревянный крест и холм земли на свежей могиле.... Ужас и с трудом сдерживаемый крик взметнули алое покрывало перед глазами, вены на шее заколотились так часто, что еще вот-вот и лопнут, разорвав кожу, судорожное дыхание оборвалось на миг, когда жуткая судорога перекосила лицо, сделав его совершенно неузнаваемым. Там, наяву - он шипел сквозь зубы. А теперь... теперь мог только хрипеть, задыхаясь от невыносимого сердцебиения и выдавливая каждое слово между быстрыми, прерывистыми вдохами
-  Будем считать... что я тебе поверил.... Если найду ее живой... то отдам тебе твою паскудную жизнь...., живи как хочешь... но чтобы ни я ни она... даже не вспоминали о тебе.... А если посмеешь о себе напомнить... - пеняй на себя..... Но имей в виду, бастард..... если я ее не найду.... или найду мертвой - то вернусь..... И перезаряжу оружие.....
Он судорожно выгнулся,  ярость душила его, требовала раскромсать этого человека на кусочки, но... сделать это он успеет, но что если он сказал правду и Даша там, под землей - то нельзя было терять ни минуты. Что бы он не сотворил - его смерть не стоила того чтобы платить за нее жизнью Даши.
- Если в следующий раз... соберешься отыгрываться на женщине...  позаботься вначале о том... чтобы не осталось в живых мужчины... который придет мстить за нее.....
ледяной шепот уже был едва различим, и резкое движение ногой, словно бы ударившей по чему-то - словно обрушило стену. Ногу - от икры вверх по бедру сковало судорогой, она пробежала вверх, по животу, по спине, сковывая межреберные мышцы, останавливая дыхание, сводя плечи, выгибая шею, отчего его на несколько мгновений изогнуло как натянутый лук. С томительно долгими секундами он пытался втянуть воздух - пока наконец не рухнул обратно и его голова не заметалась по подушке, шепча что-то уже совершенно беззвучно.... в чем лишь по губам угадывалось ее имя- не оставлявшее его ни наяву ни в бреду...

- Да.... ша..... - шепот был беззвучным. Успокаивалось понемногу вызванное лекарством дикое сердцебиение и... показалось ли? - чуть-чуть спал жар... Из уголка левого глаза выступила слезинка и почти тут же испарилась на горячей коже, даже не успев скатиться по виску. Было ли все сном? Явью? Бредом? да был ли он сам? Существовал ли? Или растворившись в промежутке между жестокой горячкой и небытием - от него не осталось совсем ничего? Даже мыслей? Да... не осталось. Не осталось ничего кроме памяти.
Только вот жар действительно немножко спал. И когда вошел Штерн - весьма аккуратно одетый, несмотря на то, что его среди ночи подняли с постели - Владимир лежал в забытьи, без движения. Врач одним взглядом окинул спальню, отметил и лужу на полу, и измученное лицо баронессы, и Данилку, тронул рукой горящий лоб своего пациента, сосчитал пульс, даже не спрашивая кивнул словно своим мыслям
- Настойку стало быть давали. Что ж, славно...
Данилкин способ с соленой, с щелоком водой - он одобрил, но велел уже вытащить руку, дабы не передержать. Все же абсцесс был налицо, его размытые поначалу границы обретали форму. Похоже было что еще час-два - и он назреет для вскрытия.
Ничего фатального вроде не предвиделось - кроме обычного жара, вроде того, с чего началась лихорадка, о чем он и объявил Даше. Но возвращаться домой, проделав такой путь лишь для того чтобы сказать что все идет своим чередом и дело лишь в терпеливом уходе - было как-то нелепо. К тому же и молодая женщина и слуга выглядели измученными, и врач в конце концов вполне резонно посоветовал им обоим отправиться спать - пообещав самостоятельно продолжить их вахту

Утро было хмурым и мрачным. Под утро лихорадка слегка отпустила, и хотя жар еще держался - Владимир пришел в себя. Обнаружив рядом с собой Штерна он очень удивился, а расспросив о ночных событиях - помрачнел. Новость о том что Даша всю ночь провела у него без сна была в общем-то ожидаемой, но зная жену он без тени сомнения знал, что даже уйдя от него она не сомкнет глаз. Днем скорее всего опять будет возиться с детьми а ночью.... еще одна такая ночь... а за ней может быть еще одна.... и она сляжет похуже его самого. Надо было принять какие-то меры, но какие? Вот уж не было печали..... но мысль о том, что его выздоровление будет стоить здоровья ей самой приводила его в бессильное бешенство. И как спрашивается помешать ей вот так вот еженощно себя изводить? Очередной раз попросить Любашу напоить ее сонными каплями? Навряд ли это поможет. Она не позволит ему остаться на ночь в одиночестве, как бы он сам того не хотел. И даже если он велит Даниле запереть на ночь дверь - это пожалуй будет еще хуже! Она явно проведет ночь без сна, да еще с ненужными мыслями, порожденными запертой дверью.
Попросить Штерна остаться на следующую ночь? Это пожалуй был бы выход, но опять же не гарантирует того, что она даже оставшись не у дел - сподобится хоть как-то отдохнуть. Корф был готов выть от ощущения собственной беспомощности, а упорно державшийся жар, не дававший и без того возбужденному мозгу ни секунды передышки - не способствовал ясности мыслей.
Штерн что-то говорил относительно того, что надо бы вскрыть и прочистить абсцесс на руке, и провести торакоцентез, чтобы выпустить из плевральной полости оставшуюся там кровь. Воздух исправно выходил через прилаженный Пироговым клапан, и прореха в легком понемногу затягивалась - пламя поднесенной к устью раны свечи колебалось уже не так сильно. Еще немного, и можно будет освобождать легкое от всего того что его сдавливало, и позволить ему мало-помалу расправиться, насколько это возможно с двумя свежими рубцами. Но делать все это на высоте лихорадки - означало почти наверняка спровоцировать общее заражение, и приходилось ждать.
Немец ушел вскоре после завтрака. Вместо Данилки к Корфу исправно заходил Василий, который пройдя со своим барином Кавказ - насмотрелся там всякого и справлялся с делом не хуже заправской сестры милосердия, и что самое главное - тоже помнил, что чем меньше показываешься ему на глаза - тем лучше. Есть он по-прежнему не мог, зато воду пил почти беспрерывно. Жидкость казалось испарялась с горячего тела едва успев оказаться в желудке, и он никак не мог напиться. При попытке выпить молоко его вновь едва не вывернуло, все кроме воды попав в рот приобретало вкус крови и пепла, и выдыхаемый воздух как ему казалось - вонял тухлятиной. Корф полулежал на высоко поднятых подушках, ловя холодный воздух вливавшийся в оба распахнутых окна. Теперь, когда он не боялся, что Дашу сидящую у кровати - продует холодом - он не позволял закрывать окна вообще, и в комнате царил едва ли не такой же мороз как и снаружи. И как ни странно - это облегчало жар куда лучше всех примочек вместе взятых. День склонялся к вечеру. Когда стало темнеть - Корф попросил у Василия, принесшего ему свежей воды и лекарство - позвать Любашу, а когда та явилась расспросил ее о том, что делала барыня весь день. Услышанное его не порадовало. Надо было что-то придумать. Как отвадить жену от себя на ближайшую пару ночей, да так, чтобы она не маялась, меряя шагами темную комнату. Но как..... Расчета на Любашу было мало - фокус однажды сработавший, во второй раз мог и не удасться. В конце концов он попросил позвать к себе Мишу, и в ожидании его вновь откинулся на подушки. Голова - чугунная весь день, стала тяжелеть еще больше к ночи, и в висках начинало стучать. Ледяные пальцы озноба, пробиравшие по спине предвещали новую волну лихорадки, и уже в который раз - ставшие неповоротливыми мысли цеплялись за вопрос - по какому странному капризу природы - к ночи обостряется любая хворь - будь то это боль, или жар....

Владимир уже погружался было в какой-то смутный полусон, когда открылась дверь и ему стоило немалого труда выдрать собственное сознание из медленно подползающего тумана. Состояние было похожее на то, что испытываешь в сильном хмелю, стараясь заставить себя мыслить трезво. Вроде получается - но с трудом, и растянутый голос и кое-где проглатываемые окончания все же выдают хмель. Сейчас он выглядел куда лучше чем раньше, и хотя двое суток почти полного поста снова заставили его черты заостриться а глаза запасть - но жар приливавший к лицу слизал начисто мертвенную бледность и дыхание стало куда ровнее. Хрип в легком звучал приглушенно, и теперь его можно было расслышать лишь сидя рядом, да и проскальзывал он уже не в каждом вдохе, смазывая слова, а звучал где-то в глубине грудной клетки. Попросив позвать Мишу он предусмотрительно озаботился о том, чтобы прикрыть распухшую руку краем покрывала, и теперь только широкая повязка поперек торса да багрово-коричневая корка на плече, окруженная алым кольцом припухшей кожи напоминала о ранах. Зато глаза блестели от жара, но не знавшему этого мальчишке это вполне могло показаться явным признаком выздоровления и ясности взгляда. Он улыбнулся сыну и поманив его к себе здоровой рукой жестом попросил сесть рядом. И всеми силами стараясь заставить свой надтреснутый голос звучать мягко и тепло - поинтересовался
- Надеюсь я не отвлек тебя от чего-то интересного, Мишель? Хочу попросить тебя об очень большой услуге

- Меня лихорадит - спокойно произнес Корф,  не видя смысла отрицать очевидного, опуская пылающую ладонь на руку мальчика. Она показалась ему холодной как лед по сравнению с его собственной. - Это не страшно... раны должны "перегореть", так всегда бывает... Но твоя мама сидела возле меня всю ночь. И наверняка не спала весь день. Доктор Штерн говорил что под утро она еле держалась на ногах, а зная ее - сомневаюсь что она отправилась отдыхать.  - он говорил медленно, стараясь скорее растягивать речь, чем допускать между словами пугающие паузы на прерывистый вздох, как это было раньше. - К ночи жар усилится, а я не хочу чтобы она и эту ночь промаялась рядом со мной без сна. Она подрывает свое здоровье и сама этого не замечает. А так нельзя. Она не так сильна как ей хочется думать...

Растрескавшиеся губы дернулись в улыбке. Мишель.... Все же мальчик был совершеннейшим чудом для своих лет.
Господи, спасибо за него... - в который уже раз мелькнуло в голове, а вслух Корф отозвался тихим
- Да.... если она останется одна... то либо придет сюда, либо будет до рассвета сидеть в кресле или бродить по дому. А ей надо отдохнуть и выспаться. Чтобы кто-то спал с ней рядом, и обнимал ее во сне... Это.... - ну как объяснить ощущение, что когда рядом есть кто-то теплый и доверчивый, кто прижимается к тебе во сне и обнимает - просто невозможно не уснуть, особенно если провел предыдущую ночь в треволнениях и без сна - Это нужно.... чтобы она чувствовала рядом тепло. Настоящее, теплое, доверчивое и живое. Понимаешь? Ты сам... или Саша... или Егор.... не знаю.... А еще попроси Любашу снова дать ей сонных капель... чтобы не встала.. когда тот кто рядом - уснет- медленно нарастающий жар мутил мысли все больше и он устало качнул головой. - Прости. Я... плохо соображаю сейчас.

Корф отрицательно качнул головой, и тут же об этом пожалел - от простого движения перед глазами все поплыло. Позади глаз молотком стучала боль. Циферблат часов на каминной полке он почти не видел, но по меркнущему свету уже приучился распознавать время и без часов - других занятий у него за это время и не было.
- Он скоро сам придет... с лекарством... И побудет со мной ночью... чтобы она не волновалась...
Охотнее всего Корф отослал бы и камердинера. Нет хуже чем когда на тебя, беспомощного и больного - смотрят неотрывно чьи-то глаза. Но узнав о том что он остался один Даша разволнуется еще больше и уж точно никакие силы не удержат ее в стороне, а значит если ради хоть относительного ее спокойствия придется терпеть рядом чье-то присутствие - то Данилка был наилучшим из вариантов. Парень достаточно силен чтобы удержать его в кровати если его начнет бить судорога, и не позабудет закутаться потеплее, чтобы уберечься от простуды при открытых окнах.
Спать, спать, спать... хотя лихорадочное забытье не было сном - но все же...
Его пылающие пальцы сжали ладонь мальчика в ответ
- Спасибо, Миш. - встревоженные глаза сына заставили его с усилием попытаться стряхнуть медленную муть, затягивающую в огненное горнило, и улыбнуться - Все хорошо. Правда.
Он не лгал. Владимир помнил лазареты Моздока и Пятигорска, помнил и полковой лазарет. Помнил как послераневую лихорадку называли очищающим огнем, и говорили что чем сильнее жар - тем сильнее борьба организма за жизнь. Тогда как сколько раненых медленно умирали на его глазах  молчаливые и холодные, словно окутываемые могильным холодом еще при жизни. Конечно и от запредельного жара тоже можно умереть - когда кровь сворачивается в жилах, но такое он видел лишь раз или два за все время пребывания на войне, среди ран и крови. Но с ним такого не будет. Откуда взялась такая уверенность - он не знал, но во всяком случае никакого страха перед новой волной лихорадки не испытывал. Пройдет. Все пройдет. Перетерпеть, перегореть а дальше.... дальше останется беспокоиться лишь о руке. И почему Штерн не решился прочистить ее сейчас? Не опасно ли затягивать? Впрочем... врачу виднее, несмотря на всю неприязнь к эскулапам, Корф не мог этого не признавать.

Мишель сбежал вниз, раздумывая, как лучше поступить. С одной стороны можно прямо сказать обо всем маме, а с другой лучше промолчать и сделать все без ее ведома. Сейчас уже накрывают к ужину, после у них будет немного свободного времени, затем ванна и по кроватям. Уговаривать кого-то из младших... Если только Егора, что Саша, что Алешка начнут задавать слишком много вопросов и ему и ей, хотя нет, Алешка может и не будет, зато он может начать бунтовать по другому поводу. Как бы лучше поступить....
  Из мыслей его вырвал звонкий голос сестры, что-то выпрашивающий с характерными капризными нотками. Миша скрипнул зубами, сворачивая к гостиной, и остановился у порога. Все был здесь- Алешка выстраивал из кубиков крепость, Егорка играл вместе с ним, то наблюдая, то тоже ставя кубики или солдатиков, мама сидела в кресле у камина, наблюдая за их игрой и отвечая Саше, сестренка же стояла рядом, уговаривая пойти кататься верхом прямо сейчас, пока их не отправили ужинать, на все ответы и объяснения отказа девочка только хмурила бровки, вытягивала губки и продолжала канючить.
-мама никуда с тобой сегодня не поедет, прекрати ныть-несколько раздраженно оборвал он Сашу, проходя к креслу и никак не отреагировав, на нахмурившееся личико-хочешь побыть с мамой, садись рядом и почитай или возьми рукоделие, а если нет,то иди к себе, тебе пора переодеться к ужину
Саша топнула маленькой ножкой и выбежала из гостиной, торопливые шаги удалились к лестнице и застучали по ступенькам. Миша бросила взгляд на братьев и сел на пол у ног матери.

-скучает...-фыркнул мальчик,чуть сползая вниз и положив голову на пышные юбки матери- в последнее время она стала забываться и садиться тебе на шею. Момент она выбрала крайне не удачный-какое-то время мальчик молчал,наблюдая за игрой Егора и Алешки,не обратившим внимания на сцену с Сашей,за Велесом, который лежал рядом с ними и флегматично наблюдал за возведением крепости, успокаиваясь и наслаждаясь лаской, которую дарила мамина рука, перебирающая его волосы-мама, ты зайдешь ко мне сегодня после ужина?

-я ее помню-тихо проговорил мальчик, когда мама легла рядом с ним, и он набросил на нее мягкое одеяло-Егор ее не может помнить, Алешка просто был мал и не помнит,а я помню...я помню и ее, и как она умирала-он видел,как в ее глазах появилось недоумение, потом вопрос, догадка и сомнение. Не давая даже возможности заговорить, Миша продолжил все так же тихо, неотрывно глядя в глаза-она была совсем другой...была высокой и сильной, она ничего не боялась...и никого...кроме него.Но даже он нас не обижал, пока она была жива. У нее были длинные, светлые,как у Алешки, волосы, всегда заплетенные в две косы, а на голове светло-голубой платок в синий цветочек,а глаза карие... как у всех нас. Ее звали Марьей.Я мало что помню...помню, что вместе с ней бегал на покос, что она любила петь...я помню одну песню...помню, как она смеялась, когда у меня над губой оставались усы от молока, и вытирала из ладошкой...а потом...потом я помню, как она умерла-Миша замолчал, переводя дыхание, и продолжил так же шепотом-нас отвели к бабке Лукерье, я сбежал и прибежал к ней. Мне показали Егора, а потом она ослабла и не могла его держать, даже меня обнимать не могла. Только шептать...не помню, что она шептала, помню какой она была горячей,что путалась в словах. К утру ее не стало. Высокой,сильной, смелой,поющей и смеющейся...ее больше не было. Егор даже не успел ее узнать,а Алешка запомнить. Но они знают тебя, и я тоже. Я знаю, что отец болен, и я знаю, что ты о нем волнуешься. А мы, и он тоже, волнуемся за тебя. Ему скоро станет легче, он поправится. А ты заболеешь. Я не хочу снова бояться, что могу тебя потерять, как тогда...в октябре,как в январе боялся потерять отца. Я знаю, что ты боишься спать...или не можешь.Я тоже не мог.Поэтому на столике за тобой стоит стакан с каплями,выпей их и останься на эту ночь со мной,пожалуйста

-я люблю тебя, мам-едва слышно прошептал мальчик, прижавшись к ней и прислушиваясь к наступившей тишине. Он действительно любил ее,любил как маму, которую помнил, но толком не знал.Любил как ту, что выцарапала из того ада и его и братьев, за то, что любила, как родных, хотя они были не просто приемышами, а были крепостными,любил сильно и горячо.Как сейчас полюбил и отца. Полюбил и боялся потерять обоих. Они больше не говорили.Миша чувствовал ее спокойное дыхание,тепло рук,обнимавших его и волей не волей засыпал,хоть и старательно разлеплял глаза, что бы проследить за мамой.Ждать долго не пришлось,сонные капли и усталость взяли свое,она уснула,прижавшись щекой к его волосам,и облегченно вздохнув, Мишель тоже закрыл глаза,мгновенно уснув.

-я не заяц,мама,не заяц!-заливисто хохотал он, пытаясь увильнуть и уползти от щекочущих его рук.
-не заяц?!А кто же ты?А ну-ка поди сюда!-руки схватили воздух, когда мальчик, перекатившись на живот, отполз к двери в избу.
-я медвееееедь-вскинул он руки вверх и пошел на нее,как ему казалось,грозно наступая и хмуря брови, даже голосок попытался сделать более хриплым и страшным- рррр
-медвеееедь? Что же мне теперь делать?! С медведем то...где мой маленький Мишка?- опечалено вздохнула она,прислонившись спиной к печке и перекинув одну из кос за плечо.
-вот он я,мама,вот он я!-детские ручки обхватили ее за шею, и он заливисто расхохотался,завизжав, когда ее сильные руки подбросили его к потолку избы.

Мишка рассмеялся и проснулся от собственного смеха.Сонно поморгав, он не сразу понял, что произошло и где находится.Запрокинув голову, он посмотрел на лежащую рядом маму, которую обнимал во сне и, судорожно вздохнув, ткнулся лицом ей в шею.
-вот он я,мама...вот он я...-беззвучно прошептал мальчик, сглотнув набежавшие вдруг слезы. Мишка крепче прижался к ней,сжав в кулаке ткань халата и сорочки, и медленно выдохнул- мама,а ты знаешь песню про...там...что-то про колыбель и сына...вьюгу и кажется дуб...

Мишка закрыл глаза, ткнувшись лицом в мать,и затих, растворяясь в тихом нежном голосе. Он снова слыла тихий скрип половиц под ногами тетки, попискивание Алешки из висящей колыбели и словно наяву почувствовал теплую руку,поглаживающую его голову. Это была та самая колыбельная. Он помнил, как она пела ее Алешке и ему, забирающемуся к ней на колени или укладывающимся на лавке возле теплой плечи. Песня закончилась, а мальчик еще долго молчал, прислушиваясь к тишине и ударам сердца под ухом.
-откуда ты ее знаешь?-наконец едва слышно прошептал Миша-тебе пела ее мама?

-няня....а мне пела ее мама...и Алешке тоже.Она укладывала его в люльку,что висела у лавки,сама садилась рядом,принималась прясть и петь.А я засыпал или рядом на лавке или на печке...а порой мешал и путал пряжу...-засмеялся мальчик, когда мутные воспоминания обрели чуть более четкие образы. Помнить многое он не мог, но был рад,что помнит и эти крохи, драгоценнее которых казалось не было.-мама, а можно мы как-нибудь к  ней сходим? Я знаю, где она похоронена, на крепостном кладбище у полуразвалившейся Церкви. Я и тетка убирали ее могилу, пололи,когда он не видел.Я давно хотел об этом спросить...Или он может не пустить,да?Это же его поместье....А он ведь уже ничего не может-фыркнул мальчик и запрокинул голову,хитро прищурившись-нам,наверное,вставать надо

Отредактировано Михаил Корф (30-09-2015 14:17:13)

-тетка...она старшая сестра матери. Она не могла  о нас заботиться, потому что работала в поле, как и мама, а нас отправили к кухарке. Но я бегал к ней в избу время от времени, она водила нас по воскресеньям на службу,пока Церковь не развалилась. Забрать...- Мишель задумался. Забрать тетку было бы хорошо.Почему-то он раньше не задумывался о ней. Вспоминать вспоминал, но знал, что она живет в деревушке в пару избушек, то есть не при господском доме, а значит ей живется вполне сносно. Да и просить не решался, мало того, что его и братьев забрали, и не просто забрали, а усыновили, так просить еще о таком...Хотя сейчас он понял, что ничего в этом ведь страшного нет!- а правда можно? Она...она...уже старенькая, но она хорошо пряла и вязала и вообще...-улыбка расползалась  куда-то за пределы лица, Миша поддался вперед, обняв маму за шею Через пару минут он отстранился и соскочил с постели- пора вставать! Мне еще следить нужно, что бы ты покушала за завтраком!

Не успела Любаша сойти с лестницы, как на нее буквально налетел Данилка, и, охнув схватил за руки.
- Где ты ходишь? Я тебя обыскался
- Как где? Ванну готовила - фыркнула Любаша, и видя, что тот уже открыл было рот, чтобы что-то сказать - прервала - Как там барин? Барыня спросить посла...
- Так а я тебя зачем ищу?! - парень нетерпеливо тряхнул шевелюрой - Меня Владимир Иваныч еще час назад послал спросить как-де барыня ночь, провела, выспалась ли... беспокоится. Я уж весь дом обыскал, а ее нигде нет.
- Да у себя она, ванну принимает. Значит хорошо все, раз разговаривает - так и передам.
- Беги, беги да поскорее. Хотя нет, погоди минуту - уверенные руки обвились вокруг ее талии. Девушка оглянулась - не видит ли кто, и позволила себя поцеловать, а потом отстранилась, разглядывая его. Выглядел он после тяжелой ночи измученным, уставшим, и чуть ли не больным.
- А с тобой-то что? Уж не подхватил ли от барина лихорадку? - ее пальцы провели по синеве под его глазами.
- Лучше б уж подхватил - буркнул Данилка, с деланной ворчливостью, хотя воспарить готов был от этой заботы - Ночка была - в аду и то холоднее поди. Вовеку таких корч не видывал. К рассвету только вздохнуть смог.
- Устал, поди?
- Как собака - вздохнул он, и воспользовался сочувствием девушки чтобы сорвать еще один поцелуй, и она не возражала. Воистину надо почаще уставать, чтобы тебя вот так приятно жалели!
Впрочем вспомнив обессиленный голос и едва удерживаемые открытыми глаза он все же от нее оторвался с сожалением.
- Беги, беги передай. Долго ли так пробудет - не знаю, а ведь повидать же наверное захочет, барыня-то.
- Иду. А ты поди сосни пока. Бог его знает, может опять всю ночь без сна будешь.
- А-а-ага - с трудом подавив чудовищный зевок Данилка отправился по коридору в спальню Корфа а Любаша поднялась наверх.

Владимир не спал, хотя был настолько разбит истекшей ночью и резким спадом жара, что едва мог шевелиться. Данилка, прежде чем отправиться спать успел рассказать о встрече с Любашей, и обработать больную руку, до завтрака на несколько минут забежал Мишель, отчитаться о добросовестно выполненном задании, и теперь, будучи успокоенным относительно Даши он пребывал в какой-то странной полупрострации. Не хотелось ни шевелиться, ни говорить, зато полулежа в кресле с подложенными подушками было намного легче дышать. Жара все еще не было, хотя он не сомневался, что ко второй половине дня он появится, и нарастет к ночи. Но отчего-то чувствовал что вчера и миновал тот самый кризис, которого так опасаются врачи. Ничего... все ничего, теперь надо только ждать... Он был бы почти счастлив - если бы не тяжелая, пульсирующая, постоянная боль в руке, которая даже сейчас была горячей и вздутой. Раньше он почти не замечал этой боли - от жара, от тяжести в груди, от полубессознательного состояния, в которое то и дело проваливался. А теперь - при ясном сознании - она словно бы усиливалась все больше, становясь почти невыносимой. Рука неподвижно лежала на подлокотнике, прикрытая развернутым платком до середины предплечья, ноги прикрывало тонкое покрывало, и в комнате - пожалуй впервые за все время с тех пор, как началась лихорадка - было тепло. Лишь одно окно было приоткрыто на четверть впуская свежий воздух, без которого он теперь не мог обходиться.
На тихий звук открывшейся двери Корф повернул голову и улыбнулся. Вид у него был измученный, но совершенно спокойный, и глаза смотрели ясно.
- Вот и ты.... Вы заставляете себя ждать, баронесса. Не изволите ли со мной позавтракать? - голос звучал тихо, едва слышно из-за упадка сил, но в нем звучали прежние теплые, едва заметно окрашенные мягким подначиванием нотки.

- А как же. - он чуть дернул бровью - Чему ты так удивляешься?
Он смотрел на нее почти так же внимательно, отмечая и отсутствие синяков под глазами, но вместе с тем какой-то странный, потерянный вид, который был ему непонятен. Устала? Или - не приведи Господь - все же заболела но не признается? Или.... что там еще могло произойти в доме? Данилка бы сказал если бы что-то случилось, и Миша тоже.. так в чем же дело? Думать с прежней ясностью пока не получалось, и проще было спросить напрямик
- Ты выглядишь такой потерянной. Что-то случилось

Отредактировано Владимир Корф (01-10-2015 14:32:47)

- Не сказал бы что мысль о еде внушает мне радость - но поесть все же надо. - Корф медленно повернул голову набок, устроившись виском на подложенной над плечом подушечке и глядя на нее сбоку. Двое с лишним суток у него во рту не было ничего кроме воды, потому что лихорадка выворачивала его наизнанку. Сейчас она даровала передышку, и надо было ею воспользоваться - до того как жар начнет расти снова, если он хотел набраться хоть каких-то сил. Взглядом он указал на звонок. - Позвони. Попроси чтобы нам обоим принесли завтрак сюда, и составь мне компанию.
И после того как она выполнила его просьбу - он все же повторил вопрос
- Так почему ты так удивилась "Ты меня ждал?" ?