- Опасна.... Как-же, как-же... - с едва уловимой усмешкой протянул Корф, прикрывая глаза. К тому, что его жене свойственно самоуничижение такого рода он привык, но сейчас - был мягко говоря не в том состоянии чтобы разубеждать, и переубеждать. В конце концов ему предстояла еще не одна лихорадочная ночь, не говоря уже о руке, которая простреливала болью так часто, что трудно было сосредоточиться на разговоре, и о тяжести в грудной клетке. Не будет оставаться - пусть так. В доме достаточно людей и слуг, чтобы еженощно наказывать то одному то другому - проследить за ней ночью. И вслух лишь отозвался устало - Благодари Бога, что у меня сейчас нет сил вытрясти из твоей головы всю эту чушь, и можешь пока разводить ее беспрепятственно.
Но едва взглянув на поднос а потом переведя взгляд на ее нахмуренный лоб и сдвинутые брови все же не удержался.
- Вот оно что. У нас не только попытки уморить себя бессонницей, и дурное самоедство по поводу твоей якобы опасности для меня, но еще и упорное говение. Послушай, Даша, если мое присутствие в доме, и выздоровление - так для тебя мучительны, что ты так упорно ищешь чем бы себя еще извести или помучить - не действиями так мыслями, то может ты мне так и скажешь? Я-то дурак, полагал что моя жена радоваться будет тому что я жив, и выздоравливаю.

Корф улыбнулся, и приподняв руку коснулся ее щеки
- Мне гораздо лучше видеть тебя спокойной и улыбающейся, чем взволнованной и измученной. А то что плохо - так это ерунда, пройдет. И очень скоро. Я - здесь, Даш. Зде-есь. И исчезать не намерен, уж поверь. - он попытался пошевелиться и невольно задержал дыхание чтобы не охнуть от боли в руке. Кисть пульсировала так, словно собиралась лопнуть. Смененная тема была весьма кстати - Вот пересаживайся и приступай к завтраку. Только налей мне молока в овсянку - тягучую кашу я сейчас не осилю.
Широкий подлокотник кресла вполне позволял поставить на него тарелку, при условии аккуратного с ней обращения, и держать ложку в правой руке он вполне был способен, поэтому он выждал пока она даст ему тарелку, проглотил первую ложку и выжидательно поглядел на нее, ехидно приподняв бровь.
- У меня отчетливое дежа-вю. Правда меня байками подгонять не надо, а вот тебя похоже придется. Но для начала - что у нас интересного? И вообще какой сегодня день?

- Поздравь, если считаешь нужным. Но только от своего имени - у меня нет пока желания воскресать для кого-либо помимо этого дома. - овсянку приходилось черпать медленно, даже тяжесть ложки казалась неподъемной. а холод по коже уже начал сменяться теплом. - Еще разнесут эту новость в Петербург и испортят сюрприз, который мне хотелось бы преподнести нашей с тобой "возлюбленной Катти", и прочим любителям сплетен. Передохнув он зачерпнул еще одну ложку. Овсянку он не любил (да и кто же ее любит) и охотно позавтракал бы парой яиц всмятку, свежим хлебом с маслом и крепким чаем, но управиться со всем этим одной рукой было невозможно. Празднования князей заставили его усмехнуться, отъезд Демидовой он прокомментировал тем что хорошо бы ей и вернуться пока снег не сойдет, на рассказ о детях - улыбнулся, никак не отреагировав на новости о капризах девочки, а вот услышав о Мишеле вздрогнул, отложил ложку и кратко попросил
- Расскажи.

Отредактировано Владимир Корф (02-10-2015 11:10:31)

Владимир некоторое время молчал, глядя на нее, но думая о Мише. В последродовой горячке... умерла родив Егора, стало быть ему было шесть. Да-а, он должен помнить ее. Так же как он сам помнил собственную мать. Не слишком ясные воспоминания для взрослого мужчины, но в детстве они были свежее и ярче. И горше.
- Я ее выкуплю, когда встану на ноги - наконец произнес он, постукивая пальцем по ребру тарелки. Интересно в каком состоянии сейчас Ялубский, и с кем придется вести переговоры? С сыном? Управляющим? Управляющий наверняка спросит мнение хозяина о продаже, если тот еще жив. Представив себе выражение лица паралитика при одном звуке фамилии "Корф" -он не сдержал мрачной усмешки. - Не так уж долго осталось. Но.... почему он ждал так долго прежде чем рассказать что у них кто-то остался? Они ведь у тебя... с лета?

- Буду... - рассеянно отозвался Владимир, все еще о чем-то размышляя, и не поднимая головы. Ему время от времени вспоминалась одна фраза Миши, сказанная той страшной ночью. "У него еще были, такие как мы... щенки от разных матерей. Но мы трое были братья и держались вместе". Вредить им конечно Ялубский сейчас не может, но и сын его тоже не подарок. Он не был склонен к филантропии, но тут обычная жалость подкреплялась куда более сильным чувством отвращения к искалеченному им помещику, которое ничуть не уменьшилось от свершившейся мести.
- Надо бы к проверить счета в Земельном банке. После нового года должны быть новая выплата от казначейства, по государственным процентным бумагам, и от банка- с основного капитала. А весь прошлый год я ведь почти ничего не тратил... нужд у меня не было никаких, - даже расходы на свадьбу и все последующее шли только из прямых доходов имения за этот год. Возможно... - он поднял на нее взгляд - Не помню, сколько в точности нам там полагается, но что-то около сорока тысяч с небольшим. Это не считая того, что натекло и не было израсходовано за прошлый год. И тридцати хватит, чтобы купить все поместье Ялубского со всем, что к нему относится. Выселить домашних слуг в деревню, а дом со всеми службами сжечь дотла. А потом расчистить пожарище и разбить на его месте овощные теплицы. Земля под золой говорят хорошо плодоносит. Получим и дополнительный доход, и больше овощей, и люди не сомневаюсь будут рады от него избавиться, и работать у нас будут куда как более спокойно чем у него.

Корф усмехнулся согласно приопуская веки.
- Ты и бросишь... если захочешь. Признаться я боялся что ты и вовсе не захочешь ничего о нем слышать. Даже в таком контексте. - он отложил ложку, и протянул руку за чашкой, но даже ее чуть не выронил, рефлекторно дернулся чтобы удержать, и побелел как простыня, от боли отозвавшейся в левой руке. Непрестанная, пульсирующая - она и без того изводила его постоянно - но при малейшем движении - даже в плече - аукалась такой вспышкой что на мгновение застилала все перед глазами. Чашка выпала из пальцев, и он зашипел, откинув голову на спинку кресла, и прижимая правой рукой локоть левой к подлокотнику, словно желая запереть боль в кисти и не дать ей выплескиваться дальше.
- Проклятье.... Извини.

- Помогает.... - хрипло пробормотал Корф, сделав пару глотков - Он бы ее еще позавчера вскрыл... Но сказал что пока жар - это делать опасно.... Хотя пока она в таком виде - от нее самой в любое время может быть... черт как же это называется... не помню. - он медленно выдохнул. На лбу выступили мелкие бисеринки пота, и Владимир поднял на нее глаза - Даш... позови его. Сегодня, еще до темноты, пока снова жар не разгорелся. Пусть уж хоть вовсе отрежет ее ко всем чертям, сил нет больше терпеть... - он чуть было не сказал малодушно "эту боль" и лишь в последний момент поправился, выговорив - этот запах от нее...

- Что там еще такое? - Владимир повернул голову к дверям. Проводив взглядом движения жены он дернул бровью - Кому взбрело в голову дарить крепостной девке изумруды?

- Хочешь сказать что он водит шашни с Полиной? - Владимир вскинул бровь, не веря тому что сказал, но выражение на лице Даши послужило лучшим ответом и он расхохотался. Правда смех почти тут же перешел в шипение с отчетливым отзвуком брани, он согнулся, прижимая к груди руку, и сухо закашлялся - мотая головой
- Ни..кхе-кхе че-го себе! - он отдышался, и вновь поднял смеющиеся глаза - Ну положим он с ней развлекается, а задаривать-то зачем?! Пусть его... может характер у девки исправится, а то ядом исходила на все и вся. Небось замуж за него мечтает теперь - как раньше об Императорском театре мечтала.

- У твоего крестного ума уж всяко поболее чем у Андрея, так что пусть себе мечтает. - Владимир усмехнулся, покачивая головой по высокой спинке кресла и подложенной подушке, словно устраиваясь поудобнее. Ясная прежде голова начинала заметно тяжелеть в висках и затылке - А театр... Да, это была одна из идей моего отца. Он вообще был завзятый театрал, и завел эту забаву для Анны, когда ей было шестнадцать. Среди наших крепостных тогда разразилось настоящее безумие - за право играть там. Даже среди мужчин - можешь представить? Впрочем это понятно - актеры освобождались и от работ, и занятие у них было получше и поинтереснее чем у остальных, да и ощущение "принадлежности к элите" - весьма для них ощутимо. Разумеется главные роли отец всегда предназначал для Анны, а вот Полина сколько ее помню - все ворчит везде и всегда, что у нее -де таланта побольше, что Анна ей и в подметки не годится. Они почти ровесницы, даже в доме появились почти одновременно. Но Анну отец воспитал и баловал как собственную дочь, а Полина как была в девках, так и осталась. Она всерьез полагала что у отца к Анне не только отеческие чувства, но и... представляешь?

Отредактировано Владимир Корф (02-10-2015 13:58:46)

- Дождусь Штерна. - довольно вяло отозвался Корф - Если он решит вскрыть ладонь - лучше это делать в кресле, чтобы не испачкать кровать. От того что оттуда выльется матрац отмыть будет невозможно, а его сегодня уже меняли, после той ванны что мне Данилка устроил ночью... - была и еще одна причина. Камердинер еще спал, после тяжелой ночи, а сам бы он - даже с помощью Даши до кровати бы не добрался. Пришлось бы звать кого-то еще а это было бы совершенно отвратительно. Владимир с усилием сморгнул, прогоняя поселившуюся где-то за глазными яблоками муть, и попытался отвлечься от стреляющей боли в руке и мерзкого ощущения вновь подкрадывающейся лихорадки. Воспоминание пришлось весьма кстати, и он усмехнулся - Кстати... Полина была так в этом уверена, в том что Анна заработала благосклонность хозяина через постель - что когда отец умер - она  решила что Анна провернет подобный же трюк и со мной, и поспешила ее опередить. И сорока дней не прошло, как однажды ночью я обнаружил ее в своей спальне. Весьма предприимчивая особа, надо отдать ей должное, и Анну она ненавидит всеми фибрами души, и завидует ей. Но пока кроме злоязычия вреда от нее никакого.

- Ты ведь уже спрашивала - он улыбнулся, оглаживая пальцами правой руки мягкую обивку подлокотника. Ее вопрос странным образом грел его самолюбие, потому что за ними отчетливо угадывалась тщательно скрываемая ревность. Забавно - до сих пор ревность со стороны его пассий вызывала лишь глухое раздражение, поскольку ни за одной из них он не признавал права на себя, и соответственно - на свою верность. А вот с ее стороны это было совсем другое. Мысль о том, что Даша может его ревновать была и забавна и как это не эгоистично - приятна. - Полагаю да, но очень краткое время. Со времени несостоявшейся свадьбы Андрея - и до моей дуэли с Александром. Парочка авансов имела место быть. Знаешь, такие неожиданные слезы, когда любому находящемуся рядом мужчине полагается срочно утешать девушку, и поднятое лицо к лицу, залитое слезами, да так близко, что ежу ясно что девица ожидает поцелуя. И выражение глаз, когда я пригласил ее на танец на свадьбе твоего брата, и эта ее манера обнимать по поводу и без. Впрочем это я тогда полагал, что это признаки ее внимания к моей персоне. Теперь я понимаю, что это просто ее манера общения с любым мужчиной старше пятнадцати и моложе пятидесяти. Готов даже предположить что это скорее из пустоголовости, нежели из осознанного кокетства. Во всяком случае ни Репнин, ни Воронов всех перечисленных мер не избежали.

Отредактировано Владимир Корф (02-10-2015 14:54:04)

- С Полиной? - Владимир тихонько засмеялся, прижимая повязку и откинув голову на подголовник. - Даша, ты меня удивляешь! Интересно, сколько мне понадобилось бы выпить, чтобы лечь в постель с крепостной девкой! Во всяком случае Бог миловал - до такой степени я даже в худшие времена не напивался.

- Никогда не думал, что быть объектом ревности - столь приятно - почти промурлыкал Корф, блаженствуя от ее объятий, и впервые - за все это время не ощущая себя ущербным-больным а ее сочувствующей сиделкой. Вот сейчас она и была такой как раньше. Любимой и любящей, и этот мягкий жест был красноречивее сотни бессонных ночей и встревоженных взглядов. Кожу на его лбу снова дернуло болью от непрерывно пульсирующей кисти, но отвлечься от нее теперь было куда легче. Он улыбнулся, и приоткрыв глаза посмотрел на нее с ясно различимым лукавством - снизу вверх - Спас. Стало быть ей что-то угрожало? А ведь у меня была жизнь довольно богатая приключениями подобного рода. Выходит теперь множество дам пребывают в опасности? М-м-м... до чего же лестно! И что же им грозит?

- Не стану лукавить попытками назвать тебе их число, если брать в расчет и флирты вроде того что было четыре дня с Альфтман в Пятигорске - он прикрыл глаза и наклонил голову вбок, к ее пальцам - Многих и по именам-то не помню. Тех с кем дело пошло дальше - было меньше, но это были лишь замужние, из числа тех, что не прочь украсить рога на голове супруга еще парой ветвей. С чем- с чем а с незамужними, вдовами и крепостными я не связывался никогда.

- Фурор.... Владимир блаженно прижмурился - Сохрани этот платок, а..... он ведь где-то здесь остался. М-м-м... я просто мечтать начинаю об этой встрече. Жаль только что на бал придется идти не в мундире а во фраке, ну да ладно. - у него самого не было ни тени жалости к прощелыге Катти, и мысленно представляя эту встречу у него аж язык зудел от количества накопившихся на нем колючек. Самых что ни на есть учтивых. -  Только бы раньше времени никто не узнал что я жив, и тогда..... ты представляешь выражения лиц в зале при объявлении "Барон и баронесса Корф"? -- он распахнул глаза, глядя на нее с явным смехом во взгляде.

- Дааа, мечтаю, мечтаю, душа моя! - тихонько засмеялся Корф запрокидывая голову, словно подставляя шею под ее цепкие пальчики, дабы им было сподручнее его удушить - Разве могла такая великая любовь иссякнуть от какого-то ружейного залпа! Ах, я храню ее платок под подушкой, и мечтаю пасть к ее ногам, вновь молить ее о милости, а получив очередной отказ - выкинуть какой-нибудь фортель почище предыдущего..... Кстати - посоветуешь мне - что придумать на этот раз? - он получал явное удовольствие от этой немудреной игры, но при этом даже не казался придать своему голосу хотя бы видимость достоверности - смех скользил в каждой нотке, и отражался в теплом, полном нежности взгляде, устремленном на нее снизу вверх. - Ах, Катти... как можно не мечтать о встрече с такой милой особой! Да еще которая осмелилась явиться к моей жене! Да еще с такой чушью! Да еще выставить мою жену перед своими подружками-сороками в таком свете. Помяни мое слово, эти сороки разинув клювы кинутся перемывать косточки самой Катти, не дожидаясь пока она отойдет хоть на пару шагов. 

- Я бы многое отдал, чтобы он там был - Владимир поднял руку, оглаживая ее пальцы. Держать голову запрокинутой стало тяжело и он опустил ее виском на подушку подложенную над плечом - Вот уж с кем можно было бы разыграть целую историю.... хотя наш метод обучения хорошеньких барышень уму-разуму тебе по вкусу не пришелся. Даже не представляю, что бы он выдумал, узнав про эту историю, и чем бы предложил ответить. Он вернется только к середине марта.... к сожалению. А Анну - разумеется можем, если она захочет. Цесаревич будет ей рад, и принцесса Мария тоже. Я не говорил тебе? Она ведь познакомилась с нашей будущей императрицей, пока жила в Петербурге после нашей с тобой свадьбы.

- Именно принцесса - его пальцы последовали за ее рукой и прижали их к плечу - Представляешь.... сбежала из дворца чтобы посмотреть как живет русский народ. Зашла в кондитерскую, хотела купить пирожных для Александра и его младшего брата. Сюрприз сделать по возвращении. Мало того, что ее там с ее акцентом почти не понимали - так еще и денег у нее при себе разумеется не оказалось. Ее там чуть ли не за воровку сочли, хотели уж жандармов звать - а тут Анна за своими любимыми пирожными зашла. Уплатила за нее, они побеседовали там же за чашечкой кофе.... мне кажется что Анна даже не знает с кем именно она познакомилась, потому что ее собеседница назвалась каким-то другим именем. Принцесса вернулась во дворец, рассказала о своем приключении Александру, а тот незамедлительно написал мне, потому что Анне-то не было необходимости соблюдать инкогнито. Вот такой вот анекдот. Поистине какой-то странный рок переплетает нас то и дело с членами царствующего дома.

- Навряд ли бы они ее узнали. Дело было в начале ноября. Еще до того большого декабрьского приема, где ее официально представили всему двору и доброй половине дворянства как невесту наследника, и столь же официально объявили о помолвке...  А я ее видел когда после дуэли с Александром вызывали к императору. Очень милое создание. Очаровательная, наивная как дитя, и вместе с тем.... в ней как-то инстинктивно ощущается.. знаешь - такой внутренний стержень... - он устало прикрыл глаза. Руку дергало болью. Да так, что казалось кисть вот-вот лопнет. По спине едва уловимо вновь пробежался озноб. Владимир поежился - После дуэли... я тогда встал когда не прошло и двух недель. А сейчас вот ... почти две недели без малого позади, а я на ногах не держусь. Воистину дело в количестве дыр.
он чуть пошевелился чтобы наклонить голову к плечу и даже такой простой жест, на долю миллиметра дернув и левое плечо, в движении почти незаметном - заставил его заскрипеть зубами чтобы не застонать.
- Чертовщина... временами я думаю.... если от одной-единственной руки так.....- у него так и не сошло с языка похожее на жалобу "больно" - То каким же образом умудрился Серж вынести все что с ним происходило. И не те четыре для в плену - а восемь недель в госпитале... не представляю... хотя видел своими глазами

Отредактировано Владимир Корф (03-10-2015 00:31:25)

- Не могу его за это винить - усмехнулся Корф - Не удивлюсь если у бедняги Штерна зубы ноют от одного звука нашей фамилии.
- Не только зубы, но и все остальное - заявил, закрывающий за собой двери немец. - Вы, Владимир, умудряетесь порой доставлять мне больше работы чем весь уезд вместе взятый. Если вы когда-нибудь решите перебраться в Петербург - я пожалуй разорюсь.
Он вошел так тихо что они его не услышали, и теперь окидывал их оценивающим взглядом
- Не беспокойтесь, Илья Петрович - Корф перекатил голову по спинке кресла чтобы взглянуть на него - В Петербург меня пока никто не звал.
- Отрадно слышать. Мое почтение, Дарья Михайловна. - врач поставил свой саквояж на стол, и подошел к своему пациенту. Без особых церемоний ощупал лоб, приподнял правую руку, подсчитывая пульс, прислушался к дыханию,  и криво усмехнулся - Ну что же, похоже вы в очередной раз оставили смерть с носом. В который раз?
- И не спрашивайте - Владимир тихонько засмеялся опираясь виском на руку жены, - Я еще на Кавказе сбился со счета.
- Могу себе представить. - проворчал врач, и снял с левой кисти прикрывающий ее платок. Его добродушно-ворчливая улыбка растаяла. Кисть руки походила на мяч, раздутый, ало-багровый, с натянутой словно на барабане кожей. Неподвижные пальцы походили на перевареные сардельки - вспухшие и покрасневшие до самых ногтей, ложа которых отливали пурпуром. Оба устья сквозной раны схваченные багровой коркой окаймляло густо-багровое кольцо. И хотя жара как такового пока не было - кисть руки была так горяча, словно бы внутри у нее находились горящие уголья.
- Сделайте с ней что-нибудь, Илья Петрович - медленно выговорил Корф у которого во рту пересохло от выражения лица немца. Боль так его измучила, что даже перспектива расстаться с кистью руки могла бы показаться почти облегчением, не говоря уже о простом вскрытии.
- У вас ведь еще держится жар - не то спросил не то резюмировал Штерн, присев на корточки, чтобы его глаза оказались на одном уровне с неподвижно лежащей кистью руки - Вчера возможно был кризис, раз утро вы встретили без лихорадки, но она не прошла окончательно. Я бы не хотел рисковать сепсисом, вскрывая гнойный очаг на таком ослабленном и готовом к любой новой вспышке фоне.
- Вы же сами сказали, что пока она в таком виде - она будет поддерживать лихорадку, и травить меня изнутри.
- М-м-да, это так - задумчиво протянул немец. Он легонько коснулся пальцем горячей кожи на тыле кисти и Владимир вздрогнул от боли. Штерн, следивший за его реакцией поджал и без того тонкие губы. Действительно имело место то, что в медицине именуется "порочным кругом". Вскрывать гнойный очаг на высоте лихорадки означало огромный риск сепсиса, а с другой стороны наличие гнойного очага в теле - не даст лихорадке сойти на нет. И в том и другом случае имел место немалый риск, да еще учитывая то, что ослабленный долгой болезнью организм не стоило травить опиумом или водкой - предстоящая процедура внушала малоприятные мысли. А с другой стороны - необходимость ее провести была налицо.
- Что ж, видно придется. Заодно тогда и торакоцентез пора провести. Выпустить остатки крови чтобы дать легкому расправляться без помех. - врач снял сюртук, и огляделся, прикидывая что нужно приготовить для операции как ее произвести. - Спирт у меня есть. Нужна вода для мытья рук, таз с содовым раствором, еще один - с водой, и еще один - пустой. Горящий уголек в какой-нибудь жестяной посудине, щипцы для него, бутылка водки, и.... - немец озабоченно поглядел на Корфа - Вам видимо придется привязать руку.
- Привяжите - Владимир не без некоторого колебания кивнул. Дергаться во время такой процедуры не следовало. - Пояс от халата сойдет, или попросить веревку?
- Веревку - решил Штерн поглядев на черный кашемир - Этот пояс слишком мягкий и широкий
Корф кивнул и поднял голову к Даше
- Распорядишься чтобы принесли все это?

Отредактировано Владимир Корф (03-10-2015 17:09:04)

"Остаться?" Владимира передернуло. Хотя предстоящая процедура была в его понимании скорее отвратительной чем страшной - но все же Даше ее видеть совершенно не следовало, и он твердо качнул головой.
- Нет. Поцелуй меня, и уходи. Вернешься, когда доктор уйдет. Хотя нет.... помоги мне вначале снять халат.
Подняться с кресла сам, чтобы сделать это - он не мог. Штерн придержал его за плечи и кряхтя попытался приподнять за плечи - чтобы помочь Даше вытянуть из-под него полу халата. Корф заскрежетал зубами чтобы не застонать - но получилось плохо, из его горла вырвалось какое-то хриплое рычание когда пришлось передвигать больную руку и снимать с нее рукав. Занятно. Утром, когда Данилка его укутывал - он был настолько обессилен, что почти не воспринял боли, а вот сейчас....
Штерн прицокнул языком, поглядев на побуревшую повязку - не столько от крови, сколько от пролитой на нее ночью воды, и принялся срезать ее. Корф, уже знавший что там под этой повязкой - прикрыл рану ладонью, чтобы спрятать от глаз Даш пришитый к ней кусок раздвоенного каучука.
Врач же подволок стул, поставил его перед креслом спинкой вперед, и помог пациенту сесть, подавшись вперед и перекинув через спинку стула руки. Несмотря на всю его осторожность - тот факт что левую руку пришлось снова двигать заставил Корфа побелеть.
Скорее бы уж. Его не удивило что врач предпочел вначале провести свою мудреную процедуру а уж потом вскрывать ладонь. Не факт, что он после этого мероприятия удержится в сознании, а прокалывать грудную клетку надо только сидя....
- Все. - выдохнул он наконец, когда ему помогли сесть - Иди, Даш.

На то, как Штерн подготавливал каучуковый цилиндр, и прилаживал к нему троакар с трехгранным острием, Владимир смотрел без особых эмоций. Эту процедуру ему уже проводили и не раз. Она была болезненной, но после нее несмотря на точечную острую боль под ребрами обычно намного облегчалось дыхание, а ради такого - стоило потерпеть. Вопрос с рукой его беспокоил гораздо больше. Чем больше его мучила боль - тем чаще он вспоминал Воронова, и если раньше - лишь воздавал должное его необыкновенной выдержке, то сейчас - просто поражался. Какая-то неделя изматывающей, постоянной боли в руке - и он готов был хоть зубами ее отгрызть, хоть хирургу под нож положить, чтобы сделали что угодно, да хоть бы и отняли, лишь бы все это наконец кончилось! А Серж... откуда же он черпал силы?
Его размышления прервало прикосновение пальцев Штерна, отсчитывающего межреберья у левого бока. Казалось пальцы впиваются между ребрами как ножи. Он сидел, навалившись вперед с закинутыми на спинку стула руками, и холодное прикосновение стали к открытому боку заставило его поежиться, словно это была не полая трубка в пол-ногтя диаметром, а лезвие ножа.
Однако.... я совсем расклеился
Молчание начинало ощутимо давить на уши. Теперь, когда Даши не было рядом - ассоциации с лазаретом стали настойчивее, подстегнутые запахом карболки, спирта, каучука, ляписа и прочих эскулаповых принадлежностей. А ведь в лазарете никогда не было так тихо. Ни в полковом, ни в Моздоке. Ни даже в Пятигорске. В скольких он побывал? Не считая тех царапин, которые и за раны-то не считали - ему доводилось несколько раз выбывать из строя с ранениями разной степени тяжести. После памятного перевала, на котором убили Сашку Аминова. После Безенгийской стены. После перестрелки у Кровавого моста и засады у Кель- Кетчхен... Лазареты были разными... раны тоже.... но ни в одном из них не было тихо. И в этой тишине казалось он слышал издалека отголоски криков и стонов, которые почти непрерывно терзали слух - тогда.
- Долго это будет по-вашему? - спросил он, чтобы хоть что-то сказать вслух, и глухо охнул от неожиданной боли, когда острое жало троакара впилось между ребрами без предупреждения.
- Спокойно - запоздало предупредил врач, вводя троакар глубже, сквозь кожу, через межреберные мышцы, так, что его пальцы буквально ощутили скольжение стали по верхнему краю седьмого ребра. Корф медленно выдохнул сквозь зубы, опуская голову на правое предплечье, лежавшее на спинке стула. Сейчас... сейчас.... Мгновенная, острейшая боль от прокола плевры, когда острие пройдя через грудную стенку "провалилось" в плевральную полость - заставила его сжаться, крепче втиснувшись лбом в собственное предплечье. От напряжения заныли даже мышцы живота, но почти сразу же пришло облегчение. Конечно зрелище со стороны выглядело неприглядным - когда у человека из бока торчит стальная трубка в пол-пяди длиной, но теперь, когда она была неподвижна - боль сменилась лишь на ощущение чего-то лишнего, мешающего. Штерн же тем временем аккуратно подсоединив каучуковый цилиндр к устью троакара методично оттягивал поршень. Цилиндр заполнялся в равной степени воздухом, пузырящейся прозрачной жидкостью и полужидкой, густой и черной как деготь полусвернувшейся кровью. Когда он заполнялся до отказа, врач отсоединял цилиндр, сливал его содержимое в таз, подсоединял снова и все начиналось заново. Тягостное ощущение что тебя подцепили за ребро на удочку - появилось вновь вместе со сторанным, присасывающим чувством, отчего в груди вдруг стало холодно, и долгая, тянущая, мерзкая - не слишком сильная - но какая-то медленная боль протянулась от грудины до левого бока как холодный, натягивающийся все туже и туже канат.
Штерн тем временем занимаясь своим делом тоже похоже заскучал - и решил наконец дать волю своему любопытству.
- Я все хотел спросить - откуда у вас эта рана на руке? Она не огнестрельная, но ни на сабельную, ни на ножевую не похожа - поинтересовался он, отирая кончик цилиндра, прежде чем вновь подсоединить  его к троакару. - Чем же она нанесена?
- Штыком- глухо вымолвил Корф не поднимая головы. Зато Штерн так и застыл, глядя на него во все глаза
- Да неужели?! Я признаться предполагал нечто такое, когда увидел треугольный контур ран, но подумал это возможно - результат обработки. Пирогов-то успел обработать ваши раны еще в крепости, и чертовски хорошо с этим справился.... нет, но...в таком случае... Ох простите!
Заговорившись, Штерн вдвинул цилиндр в устье троакара слишком сильно и сдвинул его с места. Пронизывающая боль в боку заставила Корфа тихо зрычать сквозь сжатые зубы.
- В таком случае.... что? - едва слышно произнес он, чтобы как-то отвлечься от нее
- В таком случае вам повезло, что удар пришелся вначале по руке. Немудрено что рана загноилась - ведь штыки кажется полируют ружейной смазкой.
- Хотите сказать что если не так.... все это загноилось бы у меня в груди?
- Ну да....Была бы эмпиема, а значит - ни малейших шансов. Тяжко и мучительно - Штерн медлено оттягивал поршень, который на этот раз двигался с ощутимой натугой - А так - штык прошел дальше, уже как бы обтертым.
- Что ж.... спасибо Андрею за его нетерпение - Владимир попытался улыбнуться, все еще упираясь лбом в собственное предплечье и держа голову склоненной.
Штерн оттянул поршень до предела, и убедившись что больше ничего уже выкачать не удается - резким движением выдернул троакар. Корф вздрогнул и попытался распрямиться - но комната поплыла перед глазами и он услышал стук, звяк, почувствовал как руки врача подхватывают его подмышками. Полыхнувшая в руке боль не позволила даже потерять сознание и в серой мути не исчезая плыл потолок, с белой лепниной. Какой-то резкий запах под носом, странное отупение и чувство заложенности в ушах... что это?
Хлесткие удары по щекам слека разогнали серый туман, и в нем снова появилось лицо Штерна. Губы шевелились. Он что-то говорит?
- Что? - казалось он спросил, но голоса своего не услышал
Немец лишь покачал головой и осторожно придерживая левую руку вновь устроил своего пациента полулежа в кресле, и опустил руку на подлокотник.
- Вы уверены, что хотите продолжать? Не слишком ли две процедуры в один день - руку можем оставить и на завтра
- Нет... - с трудом ворочая языком выговорил Владимир. - Незачем гонять вас... сюда... и завтра....
А про себя думал другое. Не факт, что я и завтра решусь возобновить все это. Раз уж начали... лучше уж сегодня. Поскорее...

Все последующее Владимир воспринимал в каком-то сером и алом тумане. Как Штерн убирал с его колен запачканную ткань - несмотря на его предосторожности - лоток переполнился, и зелено-алые лужи пестрели и на полотенце и на полу, забрызгали и руку до самого плеча, запачкали жилет самого врача. Тот долго оттирал руку водой и водкой, промывал прижженную кисть карболкой, потом забинтовал ее натуго. Сидеть Корф уже не мог - он почти лежал в кресле, едва понимая - где находится и что происходит. Пожилой, худощавый врач не смог бы управиться в одиночку, и ему пришлось позвать на помощь. Горничная привела Григория, и здоровяк перенес полубесчувственное тело на кровать, где Штерн оттер его начисто, проверил рану на груди свечой, и решив оставить вшитый в кожу клапан ее на пару дней - снова стянул торс повязкой. Свежее одеяло укрыло как благословение. Из распахнутых окон рванулся свежий воздух, проветривая комнату от удушливой вони крови, гноя и прижженного мяса.
Врач  некоторое время еще сидел возле Владимира, время от времени щупая пульс и выслушивая сердце - в опасении - не сказалась ли на нем эта процедура каким-нибудь неожиданным образом. Но в конце концов убедившись что это состояние прострации - вроде бы в сознании а вроде бы и нет - всего лишь последствие боли - успокоенно собрал свои инструменты, и распахнул дверь, в надежде обнаружить за ней кого-нибудь, кому можно дать рекомендации по дальнейшему уходу. Мимо двери как раз проходила Любаша. Ей он и высказал, что повязку на руке трогать до завтра не следует, что завтра он обработает ее сам, что все лекарства принимать тем же образом что и раньше, и отправился восвояси. И лишь спускаясь с лестницы - почувствовал как теперь - наступившей после сложной манипуляции реакцией - у него начинают дрожать руки.