-пройдут,непременно пройдут-кивнул Волконский,но вряд ли думал он о том же о чем и зять. Пожав его руку,князь вышел из комнаты и спустился вниз.
В столовой уже звенели расставляемые приборы, из гостиной доносился смех детей,и князь остановился у лестницы,выжидая несколько минут, что бы привести самого себя в порядок. Оттолкнувшись от перил,Михаил Федорович прошел в гостиную,окинув всех взглядом.Не найдя дочь, направился в ее новую "норку".Ручка вернулась на место, но дверь не поддалась.Заперто
-Даша-позвал он,постучав в дверь

-не один,этот здоровенный наверх пошел-на вопрос "как он" отвечать не хотелось,лучше его опустить. Сама в скором времени увидит как он-он не один,а ты остановись.Сейчас ты пойдешь со мной в столовую и поужинаешь,прежде чем подняться наверх. Не спорь,за обедом тебя не было, хочешь рядом лечь?Ему нужна ты рядом,а не полуживая,шатающаяся и бледная.Так что не спорь. В столовой уже накрывают,а пока иди сюда-Волконский притянул к себе дочь,крепко прижав и уткнувшись лицом в макушку. Именно так...Все так.

Данилка действительно был в комнате. И уже даже немного успокоился. Потому как ему показалось что захлебывающееся дыхание стало чуть ровнее. Но вот с полчаса назад он перепугался так, что впору было за попом бежать. Говорить Владимир уже не мог - но сообразительный малый  увидев как тот судорожно дернулся в сторону воздушной струи из открытой фрамуги - распахнул оба окна комнаты настежь, открыл дверь, создав такой сквозняк, что разом погасли все свечи, наброшенный на кресло халат Даши вздулся точно парус, со стола полетели на пол перья и бумага, а огонь в камине от возросшей в разы тяги так взревел, словно собирался разом сожрать весь дом.Так он и сидел он в темноте, дрожа и таращась на отчаянно стиснутую на покрывале руку, пытаясь уловить еще какой-то знак, который бы подсказал ему - как теперь быть. Через полчаса затопившего комнату холода он увидел наконец как пальцы Корфа слегка расслабились. Он закрыл одно окно, до половины прикрыл второе, затворил и дверь, и как раз зажигал свечи когда вошла Даша. Растерянно поглядев на нее - оглянулся на раненого и вздохнул с облегчением - вид у того был не хуже чем в последний день. Правда вены под кожей на шее выпирать стали, и он явно не спал, напрягаясь всем телом чтобы сделать очередной вдох, ну так хотя бы бранить его, Данилку будет не за что.

Он почувствовал ее прикосновение как что-то невероятно горячее. И даже открыл глаза, ее лицо расплывалось. Губы беззвучно шевельнулись, выговаривая ее имя и Владимир попытался улыбнуться, чтобы успокоить жену, но у него ничего не получилось. Все силы уходили на дыхание, на чертовы попытки растянуть грудную клетку и втолкать в нее хоть сколько-нибудь воздуха - хотя казалось в ней больше нет ни крупицы чего-то способного этот самый воздух воспринять. То, что раньше воспринималось как горячая кирпичная крошка сейчас казалось расплавленным камнем залившим левую часть грудной клетки до отказа, и боль уже не резала тупой пилой а словно медленным тараном на каждом вдохе била и вправо и вверх, в шею и скатывалась по левой руке, и сдавливала живот, перехватывая дыхание еще больше и приходилось напрягать перетруженные спазмами мышцы еще больше. Тяжелый хрип сопровождал уже не только вдох, но и выдох, отдавая в сипящий долгий звук похожий на стон, хотя издавался не горлом а чем-то в глубине.

Ночь тянулась и тянулась бесконечно. Только вот похоже на этот раз молитвы оставались без ответа. Если раньше приступы удушья проходили волнообразно - то сейчас не было ни намека на улучшение - наоборот. Дыхание стало реже, хрипы при вдохе напоминали движение металлической зубчатой терки по дереву. Все более выбухающие под кожей вены на судорожно выгнутой шее напоминали узловатых пурпурных змей, пальцы правой руки сжимали ладонь Даши, забинтованная левая бессильно дергалась пытаясь впиться в покрывало двумя едва двигавшимися пальцами, пока ее не сковало рефлекторной судорогой до самого плеча, кожу над правой ключицей глубоко втягивало при каждом вдохе... Время тянулось, перевалило уже за третий час пополуночи. Владимир задыхался, задыхался словно кто-то давил подушкой по лицу, и мало-помалу по телу стали пробегать мелкие судорожные волны. Липкий ледяной пот снова выступил на лбу, на плечах придавая ему вид человека только что выползшего из ванны. Он уже не был в состоянии что-либо думать или осознавать, и лишь чувствовал что умирает - медленно, неотвратимо, у нее на глазах, и пытался что-то выговорить, одеревеневшими, непослушными губами - но по еле заметным движениям невозможно было даже разобрать - что именно он хотел сказать.

Четвертый час пополуночи... пятый... мертвая тишина нарушаемая лишь все скрежещущим звуком сдавленного дыхания, и шорохом простыней по которым уже в полубеспамятстве метался Корф. Дом молчал, погруженный в тишину. В половине шестого раздался скрип ворот и топот копыт по подъездной аллее. Чьи-то голоса, и неторопливый топот двух лошадей выезжавших со двора. Это уехал Воронов со своим ординарцем - как и собирался. Снова скрип ворот и тишина. В окнах посерело, но зимой светает слишком поздно.
Данилка попытался было напоить раненого лекарством - то темная едкая струйка лишь побежала по щеке. Кожу над ключицей все сильнее втягивало на вдохе, тогда как над левой она казалось начинала выбухать, почти сравнявшись уровнем с костью. Липкий холодный пот все еще проступал изо всех пор, смачивая волосы, пропитывая подушку, наполняя комнату несмотря на открытые окна едким аммиачным запахом
- Барыня, доктора звать надо - наконец тихонько отважился произнести камердинер - Ведь помирает уже. Неужто не видите.

Камердинер вышел, а Корф к которому сквозь тишину, заполненную удушающим алым маревом проник звук ее голоса - зашарил рукой по покрывалу, пытаясь нащупать ее руку. Что-то пытался сказать, да куда уж там. Глаза заволакивало мутным туманом, в них плыли какие-то блики и отсветы, и мысли если и возникали - то тут же растворялись в пустоте. Казалось бы - простая и естественная вещь - дышать... но вот простой, доступный всем и каждому обычный воздух теперь доставался по крупицам, с мучительными усилиями, становившимися все слабее и беспорядочнее

Минуты... часы? Время исчезло. Растворилось в бесконечном падении. Снова дрогнули губы, пытаясь что-то сказать... Что? Последнее "люблю"? Или пытаться уверить что все еще будет хорошо? Кто знает.
Ее лицо расплылось, заволоклось туманным маревом. Его рука в ее ладонях все еще напрягалась, но эти попытки становились все более слабыми, пока наконец не прекратились вовсе, и его кисть не замерла, безжизненная, холодная и влажная от липкой испарины. Медленное, раздирающее слух "ххххххххх" которым был сейчас каждый его вдох раздавалось все реже, и все глуше. Мышцы которые натягивались под кожей точно жгуты - в отчаянной, уже бессознательной борьбе за каждую крупицу воздуха - понемногу расслаблялись. По телу вновь пробежала мелкая судорога. Другая.
Закрылись глаза. Бессильно откинутую на подушки голову дернуло несколько раз беспорядочным сокращением шейных мышц - уже имевших вид конвульсий нежели целенаправленного напряжения. И за каждым медленным, обрывающимся вдохом следовала тишина. Только от упрямых ударов сердца казалось вздрагивали плечи, и по вздутым на шее венам прокатывались едва-едва заметные, редкие пульсовые волны. А дыхание замедлялось. Останавливалось.
Шаги в коридоре казались очень громкими. Штерн возникший на пороге выглядел заспанным, а едва окинул взглядом представившуюся ему картину, его лицо приняло какое-то обреченное выражение
Ну вот. Что и следовало ожидать. А я позволил этому безумцу себя уговорить, и дал ей ложную надежду, хотя с самого начала было ясно что надеяться не на что.
Не здороваясь - он подошел к кровати, коснулся холодной, влажной кожи на шее, наклонился прижав ухо к сердцу и выпрямился поджав губы.
- Плевропульмональный шок. - спокойный и невозмутимый голос показался бы оскорблением всякому, кто бы не знал флегматичного немца. Он открыл свой саквояж и уставился внутрь, поджав губы. - Verdammt verrückt! 
Последняя фраза прозвучала натуральным ругательством. Только вот в чей адрес. И что теперь делать?
Медленное "ххххх" оборвалось на второй секунде и в комнате повисла тишина, после привычных уже уху хрипов показавшаяся свинцовой.

Отредактировано Владимир Корф (21-09-2015 01:48:24)

- Не совсем еще.... Еще пара минут, но.... - со вздохом констатировал Штерн, выуживая из сумки троакар, и вновь касаясь взбухшей вены по которой прокатилась едва заметная пульсовая волна - Дарья Михайловна. Может не стоит больше его мучить?
В комнате тем временем стало совсем светло и свечи в бледном рассветном свете казались какими-то зловеще подмигивающими глазами, наблюдающими за находящимися в комнате людьми. Со двора вновь послышался скрежет ворот, и скрип полозьев по снегу

- Спасти.... - Штерн скривился.- Скорее уж оттянуть неизбежный конец.
Ну зачем, зачем! Вся логика да и милосердие подсказывали - подождать. Ну каких-то две минуты - много ли выдержит сердце и мозг без кислорода? Две минуты? Пять? Он вздохнул, сдвинул повязку с левого плеча, пощупал пальцами под ключицей, чтобы не зацепить артерию, и глубоко воткнул троакар - длинную, в четверть ногтя диаметром, полую стальную трубку с хищным трехгранным острием - между своими, вжатыми в кожу для обозначения места - пальцами.
Пронзительный свист - как из проколотого шилом мяча послышался из устья троакара, в глубине грудной клетки что-то забулькало, дернулись мышцы на шее, рефлекторно пытаясь сделать вдох и набрать хоть чуть-чуть воздуха, пользуясь даже таким мизерным ослаблением компрессии, медленное "хххх" снова прорезало воздух и снова остановилось. Штерн с мученическим видом надавил на грудную клетку. Притихший было свист в устье троакара - снова усилился, и снова - едва слышный, короткий хрип - и крошечная порция воздуха вошедшего в легкое... И даже непросвещенному взгляду было ясно что сейчас немец буквально вручную вдавливает в раненого каждый вдох..

Отредактировано Владимир Корф (21-09-2015 01:49:34)

- Доброе ут....- послышался от двери бодрый голос, тут же сменившийся ошарашенно - заинтересованным - О, а что тут у вас такое происходит?
Пирогов у которого даже лысина разрумянилась с мороза, бодрый и свежий, несмотря на ранний час, несмотря на то, что ему явно пришлось встать еще затемно, чтобы поспеть сюда после рассвета - казался воплощенной энергией в действии. Этот удивительный человек похоже вовсе не знал усталости и не нуждался в отдыхе. Спал он мало, мотивируя это тем, что во сне бестолку тратится время которое можно потратить с большей пользой, и каким-то образом успевал сделать столько - словно в его теле скрывались незримые двойники. И кто бы сказал, что он не просто выехал из Петербурга в пятом часу утра - но и еще до выезда успел навестить свою ледяную лабораторию, и хорошенько поработать пилой, приготовляя несколько очередных распилов для художника, который должен был прийти к девяти, чтобы сделать очередные картины для атласа.
И вот сейчас - застав в прохладной спальне - такую возню - едва ли не стойку сделал, словно гончий пес, почувствовавший след дичи. Прозрачно-серые глаза заблистали интересом перебегая со слуг на хозяйку, с хозяйки - на пациента. Нос дернулся, улавливая хорошо знакомый запах "смертной росы" и он во все глаза уставился на незнакомого ему человека, но явно врача, поскольку торчавший из-под ключицы Корфа троакар явно не мог принадлежать никому иному в этой комнате. Только вот что это он делает? Молодой хирург бесцеремонно отодвинул замершую девицу, подошел к кровати, и разобрав повнимательнее действия врача - расцвел, словно засияв изнутри. Если бы он даже не услышал надсадного хрипа, не увидел бы вздутых вен, синевы расползшейся по губам и крыльям носа, а главное - такой красноречивой асимметрии надключичных ямок - эти действия яснее ясного показали бы ему - что тут происходит.
- Эм... коллега.... А что это вы делаете? - тем не менее поинтересовался он.
Вот когда можно было увидеть Штерна не только уставшим но и злым. Но он не был бы самим собой, если бы не удержал на лице свое коронную ничего не выражающую маску.
- А вы-то кто такой? Раз коллега - то полагаю видите - что именно делаю!
- Да вижу что вы вроде как компрессию в плевральной полости снять пытаетесь. - Пирогов бесцеремонно обошел его вокруг, и подойдя к Владимиру с изголовья - ткнул пальцем над левой ключицей, где кожа выбухала так, что уже выпирала над костью - Только почему троакаром?
- Чем же еще прикажете? - огрызнулся немец у которого уже дрожали руки от напряжения - Gosh, кто вы вообще такой, и что тут делаете?
- Я Пирогов - не задумываясь отозвался молодой человек, нимало не заботясь тем - говорит эта фамилия что-либо его собеседнику или нет. - Но... как понимаю - плевропульмональный стазис вследствие напряженного пневмоторакса. Откуда же его принесло - позвольте глянуть?
Штерн нахмурился. Фамилия была ему знакома. Еще как знакома. Автор многочисленных инноваций в хирургии, многие из которых осторожно называли "необычайно смелыми" тогда как правильнее было бы назвать их ненормальными. Одна только его сумасшедшая идея наряжать зачем-то хирургов в кипяченые халаты - чего стоила. А отчаянные протесты против глиняных лубков при переломах?! А эта помешанность на покойниках и статьи, от которых многие из врачей чувствовали себя глубоко оскорблеными - откровеными намеками на безделье и закоснелость последних. Хотя не отнять было и того, что многие из предложенных им методов, с иллюстрациями публикуемые в "Ведомостях" уже пятый год - выглядели просто потрясающе. Но на практике самому Штерну их пробовать не доводилось, а на словах и рисунке - многое можно изобразить, а вот попробуйте-ка произвести это в действии.
Впрочем Илья Петрович вполне осознавал что он - уездный лекарь, и семейный врач практически всех дворянских семей в уезде, но далеко не хирург. Операции ему доводилось производить лишь несколько раз в жизни, да и то - в экстренных случаях, и наверняка не ему было судить о том - что действительно представлял собой Пирогов, и на что способен - равно как и молодой хирург навряд ли знал мельчайшие тонкости того - каким именно травяным сбором лечить колики у ребенка или как вылечить круп, не прибегая к ножу. Хотя то, что молодой хирург в две минуты, даже не прикоснувшись к Корфу понял в чем дело - внушало уважение
- Глядите..... хотя что там смотреть-то - вздохнул он убирая руку. Тонкий свист в устье троакара мгновенно остановился, и  очередной вдох - без помощи внешней компрессии - захлебнулся отвратительным, царапающим слух звуком "хххххчччччч"

Пирогов воспользовавшись этим, и нимало не обратив внимание на этот звук - раскрыл собственный саквояж.
- Ну-сс давайте взглянем... - он извлек один из своих ножей - со стальной рукоятью и узким лепесткообразным клинком - при виде которого Штерн широко раскрыл глаза, и двумя уверенными взмахами вспорол широкую повязку, стягивавшую торс. По коже протянулся тонкий алый след, где острое как бритва лезвие сквозь все слои бинта зацепило и кожу. Молодой хирург отбросил повязку и удовлетворенно усмехнулся, указывая острием ножа на обе раны. Они были крепко затянуты толстой коричневой коркой, выбухающей под давлением чего-то изнутри
- Глядите. Бьюсь об заклад что с теми, что на спине - то же самое. Вот так дела! Этот чудо-супчик и правда чертовски стимулирует регенерацию, особливо кожи и мышц, Дондеров не обманул. 
- И какой в этом смысл? Все только хуже! - с горечью отозвался Штерн - Дыры-то в легком остались! Компрессия уже на здоровое легкое перешла, сдвиг средостения налицо...
- Да вижу я - Пирогов отмахнулся и полез в свой саквояж, вытаскивая темный флакон с притертой пробкой - Оттого и шок, так в чем же дело? Надо только сделать декомпрессию достаточной.
- А что я по-вашему делаю? - Штерн разозлился бы, если бы не был так раздосадован на собственное бессилие - Диаметр троакара слишком узок! С каждым вдохом воздуха туда втягивает в разы больше- чем может выйти!
- Да, троакара недостаточно - покладисто согласился молодой хирург, извлекая пробку и обмакивая лезвие ножа в едкопахнущее содержимое флакона - Надо открыть более широкий доступ. Воздух не станет скапливаться, здоровое легкое расправится, и даст время подождать пока дыра в левом не заживет.
- Но как?! - немец воззрился на него как на сумасшедшего
- А вот так - просто ответил Пирогов, и не задумываясь всадил нож в одну из уже закрывшихся ран, проворачивая клинок так, что разом вскрыл ее почти до прежних размеров.
Штерн вскрикнул, отшатываясь от кровати и едва не схватил его за руку, лишь в последнюю секунду сообразив что может сделать хуже. А Пирогов невозмутимо выдернул нож, вместе с тоненькой струйкой крови, как вслед за извлекаемым лезвием из раны - словно из кузнечного меха устремился поток воздуха, наполнив спальню запахом характерным запахом, схожим с запахом сырого мяса.  И тут же - послышался долгий, невообразимо долгий хриплый вдох. Из раны с клокотанием выбросило на руку Пирогова шматок свернувшейся крови, Владимира рефлекторно  выгнуло на кровати, глубже и глубже втягивая такой необходимый, такой желанный воздух, который до этого - убивал его с каждым вдохом, а теперь же - стремительно возвращал жизнь! Как по мановению руки сбежала синева с крыльев носа, оставив лишь едва уловимый синеватый отсвет на губах, опали вздутые вены, вновь обретая свой прежний вид, и по лбу, по вискам, по шее, плечам и рукам - словно бы хлынула вода - смывая мерзкую, липкую, ледяную "смертную росу".  Штерн глядел на Корфа не веря своим глазам, а потом поднял взгляд на Пирогова словно на полубога
- Вы или сумасшедший.... или гений.... - проговорил он наконец.

Отредактировано Владимир Корф (21-09-2015 03:52:29)

- А вам не говорили, что это две стороны одной медали? - фыркнул Пирогов, снимавший сюртук, с видом человека, которому не раз приходилось слышать подобные похвалы, но его бледная кожа зарделась - и даже лысина отчетливо порозовела. Как бы ни был уверен в себе человек, и как бы он своими словами и поведением не демонстрировал свое превосходство - признание его со стороны и похвалы - всегда драгоценно. - Помогите-ка.
Он придержал Владимира за плечи, а Штерн поняв его мысль выдернул из-под спины все подушки, и они оба уложили раненого плашмя.
- Регенерация идет хорошо - тем временем говорил молодой хирург - Только вот неравномерно. В дыры в легком постоянно сквозит воздухом, жаль что мы не можем вскрыть грудную клетку и зашить легкое так же как я зашил печень...
- Вы зашили печень? - Штерн чуть не перекрестился глядя на молодого человека с изумленным недоверием - А я-то недоумевал почему рана в таком месте - не кровоточит и так хорошо заживает. Но как это возможно? Печеночный шов.... -
- Я, я, и техника довольно простая, потом расскажу - Пирогов отмахнулся, и бесцеремонно сунул нос в саквояж Штерна. - Хмм.... да у вас тут целая аптека.... Позвольте одолжить? - он выудил оттуда темный флакончик с ярлыком  "Календула", на что немец столь же нетерпеливо бросил
- Извольте если хотите, только у меня там еще и хвощ есть.
- Хвощ? - Молодой хирург вдруг забыл о чем говорил, и с любопытством поглядел на немца - А разве он не мочегонное?
- Да, только еще гемостатическое, и противовоспалительное.
- Правда? Не знал, спасибо учту - вот еще одна черта отличала Пирогова от большинства именитых врачей его времени - этот человек никогда не переставал учиться и не пытался изобразить будто знает все на свете, и наоборот - отовсюду откуда только мог- впитывал и впитывал новые знания, как бы незначительны они не были. Он порылся в саквояже, отыскал довольно объемистую бутыль, извлек пробку, понюхал и расплылся в улыбке. Даже из горлышка свежий, горьковатый запах неприметной, но такой полезной метелковой травки расползся по комнате. А пока он набирал ее в каучуковый цилиндр - Штерн извлек оттуда же серебряный лоток.
- Так вы говорили - поторопил он
- О чем бишь я говорил... ах да.... - Пирогов вручил немцу наполненный прозрачно-зеленоватой опалесцирующей жидкостью цилиндр - обошел кровать и подошел ко все еще лежавшему без сознания Корфу с правого бока - Зашить дыру в легком невозможно, а рана на грудной стенке закроется вновь гораздо раньше чем рубец затянет легочную ткань. Как бы не повторилось теперешнее приключение - или же придется постоянно поддерживать ее открытой..
- Не говоря о том, что через вскрытую рану тоже будет поступать воздух - отозвался Штерн, присоединяя устье цилиндра к отверстию троакара, все еще торчавшего из-под ключицы - Если держать ее постоянно закрытой повязкой - она не будет эвакуировать лишний воздух, а к тому же будет присасывать воздух и сама. - Он надавил на поршень, вливая через троакар содержимое цилиндра - тонкой медленной струйкой. - Хорошо было бы если бы она эвакуировала воздух лишь наружу, но  не пропускала его внутрь.
- То есть имела бы какой-нибудь запирающий механизм... - задумчиво продолжил молодой хирург. - Что нибудь похожее на венозные клапаны... Хммм... - Дождавшись пока немец вольет весь раствор - он приподнял тело Корфа под правое плечо и перевернул его на левый бок, тогда как Штерн шустро подставил под вскрытый зев раны лоток, и из нее вначале едва заметными каплями, а потом и тонкой струйкой тот же раствор полился обратно - перемешанный с какими-то кровавыми ошметками, и маленькими черными сгустками. - А ведь это идея...
- Что значит идея? Уж не думаете ли вы... Все, довольно, вроде все вытекло, переворачивайте.
Пирогов вернул раненого в прежнее положение и задумчиво всмотрелся в им же открытую рану, по краям которой еще дрожали несколько алых капель. И вдруг щелкнул пальцами.
- Знаю! У вас есть перчатки? Акушерские.
- Гудиеровские? Есть... А зачем?
- Давайте-ка сюда ! - Пирогов азартно протер руки. Штерн расстегнул боковой кармашек своего саквояжа, и извлек оттуда пару каучуковых перчаток - таких тонких, что они казались почти прозрачными. Пирогов тем временем раскатал свои инструменты, макнул в банку с карболкой изогнутую иглу, держа ее в держателе на длинной ручке, вдел в расщепленный конец шелковую нить и усевшись на стул слева от Корфа закатал рукава рубашки. При взгляде на перчатки он просиял - Именно такие. Сделайте одолжение, коллега - отрежьте-ка у этой перчатки средний палец, и давайте его сюда.
Кажется Штерн был близок к тому чтобы решить заданную им ранее дихотомию в пользу сумасшествия своего молодого коллеги, но воздержался, и отрезав от перчатки палец - протянул его Пирогову. Тот во мгновение ока приладил его открытой стороной вниз - к зеву раны, и несколькими стежками пройдясь по кругу - закрепил его на месте. Беспамятство к тому времени повидимому-мало-помалу уже отпускало Корфа, по мере того как   кровь щедро разносила по телу кислород, и первый же стежок заставил его глухо застонать, еще не открывая глаз. Впрочем Пирогов не обратил на это никакого внимания, и продолжал класть стежок за стежком, и новая, острая боль послужила отрезвляющим средством не хуже нашатырного спирта. На последнем витке нити Владимир распахнул глаза, и ничего не понимая попытался оглядеться по сторонам. Штерн предостерегающе прижал палец к губам, но Корф на него не смотрел.
Рана тем временем приобрела совершенно комичный вид - пришитый кусок перчатки выглядел так, из нее словно бы торчал бесплотный белый палец. Пирогов невольно улыбнулся творению рук своих, а потом взялся за свой нож и осторожным движением - вскрыл этот палец от кончика, проложив разрез вдоль - через кончик к основанию, на длину в  полтора вершка. И как суеверный ребенок скрестил пальцы, с нетерпеливым любопытством глядя на то, как все получится. Выдох. Из раны устремился поток воздуха, заставив затрепетать каучуковые "лепестки" проходя между ними. Тут уже и Штерн - поняв смысл сего приспособления - напрягся вытянувшись и глядя широко раскрытыми глазами. Вдох. Воздух потянуло было внутрь - когда каучуковые лепестки сомкнулись и чуть вдавились внутрь раны. И снова распрямились и раскрылись на выдохе.
- Работает! - не веря своим глазам прошептал немец. - Mein Gott, работает....

Отредактировано Владимир Корф (21-09-2015 12:59:57)

- Довольно пожалуй. Можно закрывать - обработав кожу вокруг вскрытой раны и заодно вокруг тех что уже затянуло коркой, хотя до полного заживления и им было еще далеко - Пирогов отер лоб предплечьем и выпрямился со стоном растирая затекшую спину. - Проклятье. Эта работа в вечном холоде когда-нибудь доконает мои почки.
Штерн лишь усмехнулся, и принялся накладывать повязку - тур за туром от подмышек до пояса. Владимир уже пришел в себя полностью, но молчал, полуприкрыв глаза, и слушая реплики, которыми обменивались оба врача. Дышать было больнее чем раньше, но эта боль была острой, режущей - как при свежей ране, а не прежней удушающе-горячей, словно бы забивавшей грудь каменной крошкой.
- Скажите-ка Николай Иванович - а каким чудом он вообще попал в ваши руки? - Штерн провел тур бинта поверх оставленного клапана, и сделал в бинте крошечную надсечку чтобы облегчить обратную эвакуацию воздуха.
- О, эта целая история - засмеялся Пирогов разрезая повязку на левом плече - Я же должен был аутопсию провести после расстрела. Только что не облизывался, да руки не протирал - предвкушая, какой будет экспонат для моего атласа. Тамошний тюремный лекарь чуть из собственной кожи не выскочил с перепугу, когда обнаружил что "покойник" еще не совсем труп. Аутопсия из моих рук уплыла, зато получилось еще лучше. Верно? Номер девятый?
Едва заметная улыбка дернула уголок бледных губ, и он попытался что-то сказать. Поблагодарить или сыронизировать - но Пирогов пригрозил ему снятой повязкой
- Тихо! А то кляп вставлю, и замотаю сверху! Ага, поглядите-ка дорогой коллега! - он удовлетворенно разглядывал толстую коричневую корку и ощупав кожу вокруг с какой-то мальчишеской улыбкой кивнул - Заживает. Эту можно уже не бинтовать.
- Ту тоже - Штерн мотнул головой в сторону правой ноги. - Я видел ее позавчера. Побаливать будет долго, но заживает чисто.
- Вот и замечательно. - Пирогов небрежно отер кожу вокруг заживающей раны пропитанной карболкой тканью, и передвинулся, чтобы взяться за левую кисть. Тут его лучезарное настроение как рукой сняло. Кисть была забинтована
- Почему повязка? - каким-то деревянным голосом спросил он. - Я же просил оставить ее открытой!
- Да? - немец закрепил узел на повязке, и перегнулся через Корфа, чтобы посмотреть - Мне никто ничего не говорил, я решил что повязка свалилась сама, или он ее сдернул... Но в ней не было ничего угрожающего - кроме разумеется того что пальцы возможно не будут двигаться он прикусил губы - Неужели моя вина?
- Не факт.... Я сшил там пять сухожилий конец в конец. Повыдергивал осколки костей и заштопал вместе все червеобразные мышцы, не говоря уже о массиве коротких сгибателей-разгибателей. Слишком травматичная операция - но я-то думал что он фактически труп! Вот и старался воспроизвести все анатомически... тренировался.... Хотя ампутация при таком повреждении была бы более щадящим решением.
Пирогов помрачнев взялся за нож, и через минуту разрезанная повязка осталась у него в руках. Он поднес ее к носу, поморщился и протянул немцу. Тот с сомнением поглядел на Пирогова, на повязку, нагнулся чтобы тоже понюхать, и его худое лицо перекосила гримаса отвращения.
- Что... с моей рукой - раздался едва слышный вопрос и оба как по команде оглянулись на Корфа который смотрел на них вроде бы спокойно, но с каким-то ясно ощутимым напряжением на лице.
- Больно? - спросил Пирогов. Тот лишь утвердительно приопустил веки, и Штерн выругался, глядя на его кисть. Вокруг раскрытой трехгранной раны - была разлитая краснота и припухлость, широкая дорожка от ее протягивалась к основанию ладони, и сустав с внутренней стороны запястья казался вздутым и покрасневшим, а когда Пирогов перевернул руку, чтобы поглядеть на тыльную сторону кисти - Владимир вздрогнул всем телом и вцепился правой рукой в покрывало, сквозь стиснутые зубы вырвался долгий выдох
Оба врача переглянулись. Яснее ясного для них было что рана воспалилась, и это воспаление поползло по синовиальным пазухам сшитых сухожилий вверх к запястью и предплечью. Воцарилось молчание. Грозный признак, который мог бы быть излечен - но с куда большей долей вероятности - был похож на начало антонова огня.
- Эту руку надо держать открытой - наконец произнес Пирогов. - Если краснота поползет дальше, или кисть вздуется - то руку придется отнять, и без промедления. Безопаснее сделать это сейчас - но вы такого шока в теперешнем состоянии не переживете.
- Нет....- Владимир стиснул зубы. - Нет....

Отредактировано Владимир Корф (21-09-2015 13:53:56)

Штерн некоторое время напряженно молчал.
- У них тут поблизости живет....знахарка - наконец произнес он - В прошлый раз - когда я не ручался за его жизнь - она помимо каких-то своих заговоров оставила банку со святой водой и хлебной плесенью. Чтобы применять при перевязках. И как ни странно воспаление ограничилось лишь локальным абсцессом, хотя рана была в упор, с контузией и ожогом. Абсцесс повредил перикард, но не пополз дальше, как я опасался. А вот в случае с графом Вороновым, когда такого средства не применяли - дело кончилось разлитой флегмоной и мне пришлось прожечь ее сулемой, чтобы не допустить эмпиемы.
Пирогов с интересом поглядел на него
- Хлебная плесень? Любопытно. Чем черт не шутит - применяйте, дорогой коллега, применяйте. И хлебную плесень, и календулу, и хвощ, и ромашку, да хоть каленое железо - если это действительно зачатки антонова огня, то терять все равно нечего. Но следите за раной. Хорошенько следите.
Штерн кивнул поджав губы. Владимир медленно переводил взгляд с одного на другого, и наконец сделал попытку приподняться на правом локте - лежа плашмя он едва находил в себе силы дышать. Увидев это движение немец приподнял его за плечи и принялся подкладывать под спину подушки, чтобы устроить его в полусидячем положении, а Пирогов поднялся, отряхивая руки.
- Вот что - впервые за все время он обратился к Даше, которую до сих пор словно бы и не замечал. - Этот бульон из копыт можно уже не давать. Переходите на обычное питание - только легкое. Перетертое-перемолотое, судя по всему не первая рана, и ваша кухарка должна знать чем кормят выздоравливающих. Маленькие кусочки мяса только чуть-чуть поджаренные, чтобы с кровью были. Сладкое красное - по наперсточку перед сном - но лишь в том случае если нет лихорадки. Мой коллега проследит за раной на руке, следите и сами, в случае чего - присылайте за мной немедля. Если все будет спокойно - то я навещу вас еще дня через три-четыре.

Пирогов,  которого в Петербурге ждала работа распрощался и ушел. Немного погодя  ушел и Штерн,  о чем -то тихо поговорив с Владимиром. Зная дотошного немца можно было не сомневаться, что он выловил и Данилку в коридоре, и спустился на кухню к Варваре,  памятуя о том,  что в прошлый раз весь уход за раненым осуществляли лишь они,  и соответственно разговор о плесени был им не в новинку. 
Корф же после его ухода некоторое время смотрел на закрывшуюся за ним дверь а потом перевел взгляд на Дашу все это время безмолвствовавшую в кресле у камина. Наверное надо было что-то сказать.  Успокоить. Но слова куда-то исчезли и не шли на ум.  Только странная пустота внутри и заполняла его целиком

Странное опустошение. Странные мысли которые появлялись и тут же исчезали. И почему-то не получалось как следует сосредоточиться на чем-либо. Владимир смотрел на Дашу спокойно, а в мельтешащем в голове тумане хорошо если оседали какие-то сказанные ею слова. Позвать Репнина ? Оно конечно хорошо, с Мишелем всегда хорошо.... но почему сейчас? Знала.... что знала? Про руку - и что с того? И вообще как странно она выглядит. Почему? Он пошарил здоровой рукой по одеялу, но только потом сообразил что сидит она в кресле. Мысли ворочались с трудом, тяжелые точно жернова. Такое состояние у него - если исключить конечно боль и тяжесть в груди и руке - бывало лишь с очень сильного перепоя. Странно...Он протянул руку - не зная - дотянется или нет - он почему-то не мог определить даже близко или далеко ли стоит кресло.
- Родная моя... так и не спала ночью? - он не знал - отвечают ли его слова на ее, или он говорит невпопад, но и думать над этим тоже не получалось. Моменты ясности сменявшиеся заторможенностью во время манипуляций обоих врачей расплылись окончательно. Последним что возникло в этот промежуток - были слова о том что возможно руку придется отнять, и даже то, что ему кажется удалось ответить. А потом и эта мысль расплылась.

- Тебе... надо поесть... и поспать... - медленно, словно во сне ронял слова Корф у которого то и дело - не то от слабости, не то от какой-то странной усталости - то и дело опускались веки, которые он тем не менее всякий раз поднимал - словно бы не хотел - или боялся - заснуть. - Давай... позавтракаешь... а потом... поспи со мной... ты там.... слишком далеко

- Нет.... - вновь медленное движение век, словно от усталости. Как же ей объяснить. Да хоть самому себе - когда все так плывет и кружится, словно тонет в какой-то зыбкой, но очень теплой трясине. Объяснить то состояние когда боролся за каждую крупицу воздуха, и снова мелькало в мыслях, что вот сейчас закроются глаза, и наступит мрак в котором больше не будет чудом вернувшегося тепла. Ее рук. Ее  глаз. Ощущения ее головы на своем плече. Ее тепла рядом. Запаха ее волос. Как объяснить все это? Что сейчас необходимость обнять ее сродни телесному голоду, а вот нет сил. Они конечно вернутся... но то когда будет... а надо сейчас... Плывущее теплое марево с трудом расступалось, подчиняясь сознательному приказу. Как формулировать все это? Так чтобы хватило дыхания сказать? Долгие фразы скоро станут выговариваться - но сейчас.. не сейчас.
- Не хочу больше.... спать... без тебя - как-то тихо, словно больной ребенок пробормотал он наконец, не соображая толком что говорит - и насколько внятно

- Было... очень страшно, да?  - все так же, словно бы в бреду или во сне прошептал Корф. Он словно бы завис на какой-то грани между сном и явью. В странном состоянии когда говорить вроде бы способен, а вот думать над тем что говоришь - не получается. Такие методы допроса иногда применяли к особо несговорчивым горцам - напаивая их до полубесчувствия. А сейчас - почти то же самое. Только вот спиртного не было - Прости... не хотел... тебя пугать...

- Едва... не считается - с улыбкой прошептал Корф, поворачивая голову по подушке, чтобы коснуться ее волос - К тому же... мы это проходили... помнишь? Ерунда....

- Сам виноват.... мог бы... сказать что хуже стало... чтобы Штерна позвали - похоже Владимира совершенно не пугала угроза кляпа, или он и вовсе пропустил мимо ушей окончание мимо речи. Впрочем говорил он словно в полусне, да и ощущал себя так же. Теплый серый туман клубился вокруг, и баюкал его на себе - не затягивая и не отпуская. Словно какая-то необыкновенно глубокая перина. И она была рядом. И дышать было намного легче, несмотря на режущую боль при каждом вдохе - "боль это всего лишь боль, ее можно перетерпеть" - как когда-то сказал ему Воронов - "Куда важнее - скрыто ли что-нибудь под ней, или нет". Вот и под этой болью уже не скрывалось тяжелое каменное удушье нараставшее с каждой минутой. А значит - все уже будет хорошо. Теперь это даже он ощущал без тени сомнения. Только вот рука - которую дергало и скручивало даже без движения.... Слова Пирогова... Об этом не хотелось даже думать, особенно сейчас - Не сказал..... не хотел... тебя пугать... да и... гордость чертова.. прости

- Теперь уже... так не будет... уже лучше намного - он шептал с закрытыми глазами, наслаждаясь этим удивительным покоем и теплом - после целой ночи заполненной медленной смертью, душившей его с каждым вдохом - Как этот.... Пирогов.... тут оказался так рано.... видишь... я же говорил... чудо....не бойся больше... теперь... правда....

- Ты... моя жизнь.... - уже почти неразборчиво, погружаясь в густеющую, теплую пелену прошептал Корф. Не было ни сил ни желания думать о чем-либо. Потом. Все потом... и только горячая благодарность - за то, что он вновь может сказать ей эти слова, и она тут, рядом.. и слышит их. - заполняла душу - Люблю... тебя...
Он замолчал. Не пришлось даже закрывать глаз, которые из без того были закрыты. Теплая перина сошлась с одеялом, окутывая коконом, и увлекая куда-то далеко, темнея из серого в темный, непроглядный и беспросветный, в котором не было ничего. Даже снов. Только бездонная, теплая бесконечность. Уже - теплая.