20 марта 1815 год.

- маленький мой ангел, только с тобой я и могу разговаривать. Прости меня, малыш, что снова тревожу тебя своими жалобами.  Но нет мне больше покоя в доме, раздумываю, а не уехать ли вместе с Илюшенькой. Но разве можно? Я ведь обещала... И братец твой сейчас болен, нельзя его никуда везти. Ах, Сашенька, надо выдержать...надо идти,- освободившись от перчатки, тонкая рука легла на маленький могильный холмик, скрытый от чужих глаз кустами сирени.
Поднявшись, княгиня Волконская одела перчатку и, посмотрев на крошечную могилу, в которой покоился ее первенец, покинула семейное кладбище. Петляющая тропинка обогнула храм и  вывела ее к огромному белокаменному дому, расположившемуся между двумя невысокими холмами с востока и запада. Остановившись Лидия посмотрела на дом и коротко вздохнула- огромная белокаменная темница, бывшая девять месяцев назад домом. Она еще тогда не знала, что ее мир затрещал по швам, что играющий с маленьким сыном супруг ездит в столицу не только по службе, не знала, что сама предложит принести ребенка любовницы в дом и назвать своей дочерью, не знала на что шла, когда соглашалась.
 
-почему ребенок хнычет?-раздраженно бросила она няньке, входя на детскую половину,- отнеси ее к кормилице.
-да не голодна она, барыня,- пожаловалась толстуха Пелагея, качая девочку на руках. Странным образом она никогда не кричала, как другие младенцы, краснея от собственного ора и раскрывая беззубый рот, она хныкала, морща нос,кривя губы или тихо и жалобно плакала, словно потерявшийся котенок, и даже такое малозначительное отхождение раздражало Волконскую. В общем-то ее раздражало в девочке все, - ей другое потребно.
-так возьми и дай, что ей нужно, раз знаешь!
-так... мать ей нужна. Взяли б ее на руки-то...покачали, успокоилась бы девчушечка
-мать?!-едва не выкрикнула Лидия, но вовремя закрыла рот. Мать. Где эта женщина и кто она, княгиня не имела ни малейшего понятия, а если бы и знала, на порог дома бы не пустила.- положи ее в колыбель и ступай. Похнычет, да успокоится.
-да как же можно так, барыня?!Что б дитятко плакало!
-положи в колыбель и иди вон!-повысила голос Волконская, от чего притихшая было девочка снова жалобно расплакалась.
Пелагея положила плачущую девочку в колыбель и, бросив на хозяйку едва ли не злобный взгляд, вышла из детской, прикрыв дверь. Лидия еще минуту прислушивалась к тишине за дверью и, только задвинув щеколду, прошла к колыбели.
Маленькое, плачущее создание в кружевном чепчике и обшитых кружевом пеленках шести дней отроду. Еще даже не крещеная, только получившая имя. Миша настаивал, что бы наречение прошло на восьмой день, а она наотрез отказалась лежать в постели и изображать ослабевшую после родов мать. Нет, хватит с нее театральных декораций, достаточно самого действа на всю оставшуюся жизнь.
- почему ты плачешь? Хочешь быть с мамой, а не здесь, да? Я бы тоже хотела, что бы ты была не здесь, а со своей матерью,-негромко поговорила женщина, поглаживая малышку по животику, - а теперь твоей мамой буду я... Господи, неужели наказание это твое за Сашу? За глупость девичью? Ох, Даша, как же нам ужиться с тобой под одной крышей?
Жалобный плач перешел в привычное хныканье, кривящее розовые губки. Оглянувшись на дверь, Лидия взяла девочку на руки и опустилась в плетеное кресло-качалку у окна.
-хоть бы ты была похожа на Мишеля,-прошептала она, покачивая ребенка на руках. Говорят дети, а особенно груднички, чувствуют, когда их держит мать, чувствуют, когда рядом тот, кто их любит. Тогда почему она успокоилась на руках чужой женщины, сердце которой поочередно наполнялось ненавистью, тоской и еще не отступившей болью? Ведь не чувствовала она ни любви ни привязанности, разве что тепло, когда удавалось отогнать от себя мысли о том, что это за ребенок.Может удастся забыть? Получится привыкнуть?
Тихий стук в дверь словно разбудил ее, прогнав туман собственных мыслей. Поднявшись, Лидия положила ребенка в колыбель и распахнула дверь.
-Пелагея сказала, что ты здесь, и что Даша плачет. Она не заболела?-встревоженный голос мужа поднял в ней новую волну злобы и ненависти. Волконская непроизвольно выпрямилась.
-не имею ни малейшего понятия. Возись со своей дочерью сам!-бросила она ему в лицо и торопливо покинула детскую половину, не заходя даже к сыну.
Дверь будуара отсекла ее от внешнего мира. Опустившись в кресло, княгиня долго смотрела на огонь. Противоречивые чувства раздирали ее словно дикие звери.
Она любила мужа нежно и предано, хоть вышла замуж далеко не по любви. Выросшая в семье с суровым укладом, Лидия была холодна, сдержана и молчалива, как и все в ее семье. Но вместе с тем он поддалась на сказки о любви простого конюха, начитавшись ночью при свече романов и в тайне грезя о великой любви, романтических приключениях. Приключение оказалось самое что ни на есть печальное и трагическое, когда любовь пленившего ее кареглазого рослого парня оказалась страстью, а она всего навсего глупой и наивной девчонкой, не смотря на все воспитание. Беременность. Она скорее бы утопилась в пруду за парком, чем призналась отцу в своем позоре. И когда отец повез ее с сестрами к князьям Волконским на чьи-то именины, уже решилась на самый страшный грех. Каким провидением Господь послал ей его? Веселый, говорливый и шумный с теплыми голубыми глазами он был полной противоположностью ей, а его семья- ее. Он сразу заметил, что с тихой и перепуганной девочкой с застывшей страшной решимостью во взгляде что-то не так. Разговоры на редкость теплые, хоть и практически бессмысленные...Она чувствовала себя в такой безопасности, что отложила свое страшное решение, ведь Волконские должны были приехать к ним. Она рассказала ему все, зная, что терять ей уже нечего,и веря, что он будет молчать, дабы не позорить ее отца. А далее все было как в настоящей сказке. Свадьба, дом, муж. Он не был примерным семьянином,  а она, благодарная за его доброту, этого и не требовала. Превратиться из ледышки в нежную супругу было тяжело, да и сам уклад жизни был ей чужд. Михаил приводил домой товарищей, часто с лучшим другом устраивали дома стрельбище или выпивали, вели себя шумно и громко, горланя песни. Он мог пропасть на несколько дней, не извещая ее, но возвращаясь всегда находил дом в порядке, горячий обед и ее, встречавшую его тепло. Родившейся мальчик был признан наследником Волконских, но умер через несколько дней. Лидия, стойко пережив потеря сына, принялась с большим усердием  вести дом и заботиться о муже. Прекратились его похождения и гулянки, исчезли постоянно наезжавшие товарищи, кроме Елагина,   Мишель все больше времени проводил в ее обществе, и она сама не заметила, как из благодарности и долга  родилась нежная любовь и сильная привязанность. Родился Илья, который стал для нее даром Божьим. Семья крепчала, пережила войну, Михаил вернулся домой. И все было хорошо долгие три года, как она думала. А оказалось, что в Петербурге жила его любовница. Обман,предательство...Еще и ребенок. Она могла не принять ее, могла настоять и отправить к какой-нибудь швее или кухарке, доярке, любой бездетной бабе в деревню. Могла бы. Но после того, как он спас ее от гибели и что еще больше- от позора, принял ее сын и подарил семью, могла она не принять его дитя? Нет, не могла. И вот девочка здесь. Княжна Дарья Волконская. Разбившая ее семью. Она и ее мамаша, которая прыгнула в постель к чужому мужу. Она в доме только шесть дней, а ненависть и злоба при виде заботы и беспокойства о ней мужа все росли. Что будет дальше, Лидия не знала и уже сомневалась в том, что ей по силам терпеть этого ребенка в доме.

Отредактировано Лидия Волконская (19-01-2016 17:40:49)

  Апрель 1818-го.
Странное ощущение, когда чувствуешь сквозь сон чье-то присутствие, разбудило княгиню этой ночью. Приподнявшись на локте, она сонно всмотрелась в темноту комнаты и распахнула глаза, увидев то, чего в ее комнате быть не должно. Камин давно потух, и мрак прореживал только лунный свет, попадавший в окно. В первые секунды женщина ощутила неконтролируемый суеверный страх, увидев в серебристом свете полной луны  крошечный силуэт ребенка в длинной белой ночной рубашке, смотрящего на нее светлыми, почти прозрачными глазами, и слыша завывание ветра за окном.
-что ты здесь делаешь? -негромко спросила Лидия, почему-то не решаясь двинуться с места, - где твоя няня? -
-спит,- просто ответила девочка, обводя взглядом больших полупрозрачных глаз комнату и кровать,- -где папа?
Суеверный страх исчез, смытый всколыхнувшимся раздражением и злостью. Вот вам, пожалуйста! Говорила ведь ему, что не следует так делать, нет, приучил ребенка, а теперь она является в спальню к отцу среди ночи, и неважно, что ей три года! Лидия села в постели и откинула одеяло, готовая встать и отвести девочку в детскую, где ей и полагалось быть.
- он уехал, ты это знаешь. Будь хорошей девочкой и ступай к няне,- бросив взгляд за окно, женщина вздохнула и поднялась, ступив на холодный пол,- идем, я провожу тебя.
-нет!
Вскрик удивил Лидию и пригвоздил к месту. Это было не непослушание, которым девочка отличалась, а испуг. Она пришла сюда, чего-то испугавшись в собственной комнате и не побоявшись пробежать темные, пустынные коридоры. Что могло ее напугать? Но не разбираться же среди ночи.
-иди сюда,- подойдя, княгиня подняла девочку на руки, и тонкие детски руки мгновенно обвились вокруг ее шеи. Помедлив еще с минуту, Лидия вместе с ребенком забралась под одеяло, укутывая наверняка замерзшую в одной рубашке и босоногую девочку. Маленькая Даша прижималась к матери, и та невольно улыбнулась, только сейчас заметив, что она снова стянула с себя чепец и каштановые волосы, смешными завитушками спускались до плеч. Исчезло куда-то раздражение и злость, даже ненависть, которая частенько орудовала днем. На кого ей сейчас было злиться? На перепуганного ребенка? Может быть, но не сейчас.

Сентябрь 1818-го

  После отъезда Ильи в Петербург Лидия казалась такой убитой, что князь впервые засомневался в своем решении. Она часами проводила время в комнате, отказываясь разговаривать с кем-либо, его так и вовсе не замечала, а если она была в гостиной, то ее раздражал звонкий голос Даши, возящейся с игрушками у камина, и девочку старались держать подальше от нее.  И лишь к концу сентября она вернулась к себе прежней, и в большинстве своем не благодаря вниманию мужа, который за этот месяц словно наверстывал все, что упускал за все годы брака, а благодаря скарлатине.
  Конюх сообщил, что двое его ребятишек слегли утром с жаром, а накануне у сына кухарки к жару появилась сыпь. Вызванный доктор поставил одновременно едва ли не обыденный и в тоже время страшный диагноз- скарлатина. В то время когда запрягали экипаж, Софья Павловна одевалась, что бы увезти племянницу, перепуганная нянька сообщила, что девочка захворала. Резко повысившийся жар уложил обычно подвижного ребенка мгновенно в постель, она хныкала и плакала, не слезая с рук отца, а к вечеру появилась и бледная сыпь, но хорошо различимая на локтевых сгибах и паху. Узнав о болезни девочки, княгиня не ощутила ни страха, ни волнения, а облегчение и радость. Нет, радовалась она не тому, что ребенок, напоминающий каждый день о предательстве, заразился, а тому, что ее сына в поместье не было. И если это не очередная эпидемия, и в столице она не разыграется, то ее мальчику ничего не грозит. Сейчас она была готова благословить мужа за то, что отправил сына в Корпус, исключив тем самым возможность заражения от сестры. И только после того, как поутихла эта радость, она осознала, что же произошло в доме. Скарлатина унесла жизнь ни одного ребенка, и хоть и считалась самой обычной, если не обязательной, детской болезнью, в тоже время была очень опасной, как и корь, неся с собой высокую детскую смертность.
  В особняк из столицы были выписаны сразу несколько докторов в дополнение к уездному. Князю казалось, что они либо вообще ничего не делают, либо делают недостаточно. Его страх потерять дочь был такой силы, что невольно передался и ей. Как бы не претило ей  происхождение или само существование ребенка, спокойно смотреть на то, как мучается маленький человечек не выходило. Девочка, вымотанная высокой температурой, спала на руках у отца, пока няньки меняли постель, приоткрыв ротик и сжимая и разжимая в пальчиках лацкан его сюртука.
-Миша, давайте я посижу с ней. Вам не помешает отдохнуть. Хотя бы пока она спит.
-нет. Она скоро проснется, ей надо много пить, она начнет капризничать.
-я справлюсь.
-нет!
-хорошо, давайте позовем Софи, она ведь здесь, она знает как...
-я сказал нет!
  Дальше уговаривать было бессмысленно. Он покидал детскую лишь затем, что бы привести себя в порядок, поесть и вернуться в самый короткий срок. Но через пару дней умер один из сыновей конюха, той же ночью и малыш кухарки, и ситуация стала еще хуже. Софья Павловна и Лидия по очереди заходили в комнату, но и не пытались предлагать заменить  его у постели девочки. Лидии показалось, что он сходит с ума, когда запретил кому бы то ни было заходить в комнату кроме доктора. С огромным трудом Пелагее удалось уговорить барина помогать ему в уходе за девочкой. Он не спускал ее с рук, если этого не требовалось для обтираний, кружил с ней по комнате, уносил в соседнюю спальню, пока детская проветривалась, не разговаривал ни с кем кроме нее, доктора и няньки, отделываясь с женой и кузиной лишь короткими фразами.
  Казалось это никогда не закончится. Дни тянулись ужасно долго, а еще хуже было ночами в пустой холодной кровати, зная, что он там бледный, осунувшийся у постели больного ребенка. Она ни раз представляла, что будет, если девочка умрет вслед за двумя ребятишками. И ей становилось страшно до такой степени, что она вскакивала и неслась в детское крыло, но из страха не за ребенка, а за мужа, который, она была уверена, этой потери не переживет.
  Проходили дни, Даша шла на поправку, но ни слова врачей ни вернувшаяся веселость девочки не убеждали его в выздоровлении. Он требовал еще более тщательного присмотра за малышкой, опасаясь, что бы это "выздоровление" не оказалось ложным, как у Настеньки, племянницы из Подмосковья, которая после такого "выздоровления" слегла вновь и впоследствии  потеряла слух. Но страшного не произошло, девочка шла на поправку с каждым днем. Но еще ни раз он бросался к ней проверять жар, стоило той прилечь на диванчике или склонить голову на плечо няньке.
  За эти недели Лидия уяснила одно - как бы ни была она или сын важны ему, ничто и никто не станут ему ближе, чем эта девочка со смешными кучеряшками. И нет смысла воевать ни с ребенком, ни с его происхождением. И мир в доме будет зависить от того, как сумеет она принять этот факт и жить с ним. Уяснила, поняла и приняла, но еще не раз будет забывать об этом, возвращаясь к тому дню четырнадцатого года и черпая ненависть с новой силой.

Отредактировано Лидия Волконская (19-01-2016 17:56:49)

Август 1820-го

- Пелагея, что здесь происходит?- раздраженно спросила княгиня, входя в детскую, из которой на все крыло разносились причитания няньки. Картина ей представилась потешная и странная – дородная нянюшка ползала перед кроватью на коленях, то и дело заглядывая под нее и запуская руку.
- да вот, барыня, дитятко под кроватку спряталось, и вылазить не желают,- вздохнула нянька, с кряхтением разгибая спину и глядя на хозяйку снизу- вверх, стоя на коленях перед  кроваткой.
-оставь ее, сама вылезет, как надоест,- пожала плечами Волконская, собираясь выйти.
-да как же… вылезет она… Ручку-то занозила, а вылезти боятся! Барышняяя!Небойтеся Вы, дитятко мое ненаглядное, я иголочкой ширь-ширь и выну злую занозу!- затянула свое нянька, сгибаясь в три погибели и заглядывая под кровать.
У Лидии мурашки пробежали по спине от этого «ширь-ширь», и ее нисколько не удивили протестующие всхлипы девочки откуда-то из-под кровати.
-ступай, Пелагея, разберусь я  с занозой этой сама,- неожиданно для самой себя вдруг сказала княгиня, опускаясь на стул у окна.
Нянька выпрямилась, поднялась, опираясь о пол и кровать, посмотрела недоверчиво на хозяйку и вышла из детской, качая головой. Знала она, как барыня с дочерью управляется, как бы совсем девчоночку не запугала. Лидия же не двинулась с места, со стула глядя на кровать, из-под которой через несколько минут тишины показалась курчавая головка девочки, со сбившимися голубыми ленточками.
-а где нянюшка?- поинтересовалась маленькая Даша, не рискуя пока выбираться из  своего убежища, ведь  нахождение в комнате матери тоже не успокаивало.
-ушла обедать,- спокойно ответила княгиня, рассматривая личико девочки со свежей царапиной на щеке.
- обедать…,- задумчиво повторила Даша, выбираясь, наконец, из-под кровати и старательно и поспешно оправляя перекрученное платье, сбившиеся локоны, но ленточки выскальзывали из пальчиков.
-подойди, я помогу,- поманила княгиня девочку. И когда та приблизилась, распустила густые каштановые локоны, рассыпав их по плечикам и спине. Через пару минут волосы были заплетены, а она аккуратно взяла в руку крошечную ладошку,- Пелагея сказала, что ты занозила палец.
- этот,- вздохнула Даша, растопырив пальчики и показывая на крохотную ранку. Огромные серо-голубые глаза наполнились слезами,- я не хочу иголкой, маменька, будет больно.
-это если простой иголкой. А ели  волшебной, то совсем не больно,-  проговорила княгиня, которую редко когда страх девочки оставлял равнодушной.
- волшебной?- прошептала она, вскинув тонкие темные бровки и недоверчиво глядя на мать, не отнимая руки,- и она у Вас есть?
- конечно, и слова волшебные есть. Я буду их шептать, и тебе совсем не будет больно. А потом отправимся встречать папеньку, он вот-вот должен вернуться из деревни,- дотянувшись до колокольчика, Лидия велела принести тонкую иглу для работы с бисером и водку. Даша недоверчиво смотрела на приготовления, но не сопротивлялась, прижавшись к матери, когда та усадила ее у себя на коленях. Княгиня ощутила вдруг какое-то странное волнение. Девочка так доверчиво прижалась к ней, веря, что ей не будет больно, и сейчас надо было сделать все, что бы так оно и было. Она шептала ей на ушко «волшебные» слова, которые придумывала на ходу, стараясь осторожно вынуть занозу, которая, к счастью, не вошла глубоко.
- щиплет,- прошептала девочка со слезами в голосе, когда Лидия отложила иглу и протерла ранку водкой.
-сейчас не будет,- прошептала княгиня, поднося пальчики девочки к губам и тихонько дуя на них. Даша замерла, во все глаза глядя на мать, а потом обхватила за шею, прижавшись щекой к ее щеке, и замерла. Замерла и Лидия, каждый раз испытывая противоречивые чувства. Эти объятия… она ведь не хотела, что бы Даша к ней привязывалась, но выходило все наоборот, не смотря на то, что порой она обращалась с ребенком так, что позже сама же признавала жестокостью. Сейчас ей хотелось прижать к себе малышку и в тоже время оттолкнуть. Лидия растерялась от такой разрозненности, но спас раздавшийся с улицы пронзительный свист, а через минуту раскатистый смех в холле.
-папенька, приехали!- воскликнула Даша и соскочила с ее колен. Побежав к двери, вдруг остановилась и, обернувшись, спросила, - маменька, Вы пойдете встречать?
-ступай, я сейчас подойду,- кивнула ей княгиня, и маленький кудрявый чертенок выскочил из детской, поспешив вниз, где уже слышался голос князя Волконского, увидевшего бегущую дочь.
  Лидия осталась сидеть, чувствуя  странную усталость, появившуюся после этого незначительного эпизода. Пять долгих лет, а  становилось только сложнее. Не замечать младенца было куда проще, чем пятилетнего ребенка, к которому она привыкала против воли. Привыкала и, кажется, любила.
-барыня, обед накрывают,- сунулась в детскую горничная, и Лидия вздрогнула от ее голоса, ворвавшегося в мысли.
-скажи князю, что у меня мигрень.  Я не спущусь к обеду,- не глядя на девушку ответила она, и перешла в свою комнату, едва осталась одна. Закрывшаяся на замок дверь показалась спасением. Спасением от мыслей, связанных с этим  ребенком, от самой Даши и даже от самой себя.

Июль 1821-го

-баарииин, баарииин...- разнесся писклявый, девичий голосок по лужайке перед домом.
  Лидия поморщилась и чуть резче дернула нить, едва не порвав. Как она не любила, когда крепостные принимались голосить. Вообще не любила громких, резких голосов, и пожалуй супруг был единственным, кому она могла простить подобное, даже не придавала значение. А вот крепостные в ее доме не смели громко смеяться, восклицать или перекликаться, а были сдержанны, а может и испуганны... не суть.
День был жарким, и первую половину дня князья провели в прохладе дома, прячась от обжигающих солнечных лучей. Но после дневного сна, когда солнце повернулось к торцу, Лидия вышла на веранду, где устроилась в плетенном кресле с вышивкой, а супруг тут же с письмами. Он зачитывал ей новости, читал письмо Елагина, уехавшего в Индию, и она чувствовала небывалое удовлетворение и покой. Но тут этот противный визг. Михаил опустил письмо Софьи на колено, посмотрев на подбежавшую рыжую девчонку, растрепанную и перепуганную.
- там... барин.. барыня... там... барышня она...она... утопла она!
   Веранду накрыла гробовая тишина. Казалось, что смолк даже стрекочущий у крылечка сверчок. Лидия подняла взгляд с пяльцев и посмотрела на мужа, который долгую минуту не мог осознать того, что выкрикнула крепостная. Утопла она... Молодую женщину сковало льдом и ужасом от кошмарного смысла услышанного. Кажется супруг что-то спросил, она не разобрала, но отбросив пяльцы побежала следом за ним, стараясь не думать о том, что выпалила рыжая девчонка. Ведь ее слова не могли быть правдой! Даша вообще должна была быть в саду вместе с няней, не могла она оказаться на речке, тем более что только на прошлой неделе была наказана за самовольный поход к ней. Но ведь она такая упрямая... Господи, прошу тебя....
   Уже подбегая к тропке, что вела с холма к сверкающей внизу реке, она видела толпу ребятишек, толпившихся у берега реки. Лидия никогда не позволяла себе даже ускорять шаг при крепостных, но сейчас она сбежала с холма, подобрав юбки и обогнав мужа, который бежал, отдуваясь следом. Тонкие руки оттолкнули в сторону какую-то девицу, и княгиня с размаху опустилась на землю, замирая на долгие секунды. Колоссальное облегчение затопило с головой, когда она увидела, что девочка, хоть и промокшая до нитки, с мокрыми, прилипшими  к шее, плечам и лицу волосами, дрожащая, как осиновый лист, была жива. Она тяжело дышала, полулежа на траве, опираясь локтем, и вскинула круглые от страха глаза, когда вместо крепостной рядом оказалась мать.
-маменька, я...я...
- Даша, Боже мой, Даша!- говорить внятно не получалось. Лидия подхватила ребенка под мышки, вздернув с земли и прижала к себе, ощущая, как промокает мгновенно платье, как девочку бьет дрожь и испуг прорывается слезами. Крепостные расступились, отходя дальше, но ей не было до них сейчас никакого дела. Она прижимала к себе девочку, гладя дрожащей рукой по мокрым каштановым волосам и не замечая, что по щекам градом катятся слезы. Жива, Господи, жива! Спасибо,Боже! Жива...
- барин, я увидал значит, что барышня в воду полезли, кинулся следом и вытащил. Думал, что захлебнулись, но обошлось,- затрещал неподалеку парнишка в мокрой рубахе и штанах, выжимая шапку. То ли по привычке отчитывался, не дожидаясь вопроса, видя,как мрачнеет лицо князя, то ли выслужиться хотел. Но для Лидии сейчас это все было не важно, так же как и заспешившие к дому крепостные, как и гневные слова мужа, от которых он не удержался, когда они остались втроем на берегу злополучной реки. Все потом, потом. Она крепче прижала к себе девочку, ощутив как та сжалась под рассерженным взглядом отца, и прижалась щекой к мокрой головке, успокаивая то ли ее то ли саму себя.
-все хорошо, моя девочка.... все хорошо...
  Князь не мог успокоиться быстро, страх за ребенка всегда на долго выбивал его из равновесия. Но он понимал, что сейчас не время и не место заводить разговоры о непослушании и опасных последствиях. Замотав девочку в сюртук, он понес ее домой, и теперь значительно  отстала Лидия, чувствуя, как налились свинцом ноги, как растекается по всему телу тяжесть от пережитого стресса. Проклиная и тропинки и холм, она оказалась дома, как раз тогда, когда супруг вышел из дома и заспешил ей навстречу.
-где Даша?
-с нянькой. Ждет горячую ванну,-ответил Михаил, приобняв ее за плечи и подводя к креслу. Лидия улыбнулась, услышав в его голосе еще не улегшийся гнев. Откинувшись на плетеное кресло, княгиня глубоко вздохнула и закрыла глаза, сжав в холодных пальцах горячую ладонь мужа и пытаясь осознать все то, что произошло.