Оставшись один, Владимир пошарил вокруг себя левой рукой, оперся о подпорку, и медленно поднялся на ноги. Его шатало, каменная тяжесть от которой висела плетью левая рука не стала слабее, где-то отдаленно слышался шум, и он краем сознания понимал, что это шум крови в собственных ушах, но оцепенение сознания, словно переместившегося куда-то вне собственного тела - отсекало начисто все ощущения.
Возможно его упрекнут в том, что он повел себя жестоко. Возможно немилосердно и неблагородно мучить и без того уже поверженного противника. Возможно, даже понимая необходимость мести - самые достойные из людей сказали бы - что даже если человек заслужил смерти, то убить его следует быстро, и без затей, подобно тому, как совершается правосудие на виселице.
Только вот Корфу не было никакого дела до благородства или правильности собственных поступков, и он не имел никаких мерил кроме собственного.
Константин, более всего похожий сейчас на загнанную крысу, ощерившую зубы в бессильных попытках укусить - не имел в его глазах ничего человеческого. Владимир запрещал себе вспоминать зрелище, казалось навсегда отпечатавшееся в его мозгу, по какому-то наитию ощущая, что еще одного припадка ярости ему возможно не пережить. Возможно простить мучительство в состоянии аффекта. Да только ему не было дела ни до чьего прощения. И правосудие свое собирался совершить совершенно сознательно, с трезвым расчетом.
По-хорошему надо было наверное связать бастарда, но Корф не мог заставить себя прикоснуться к нему.
Боль держит лучше веревок.
Он слегка опустил дуло пистолета, как тогда, в Грушевом.
- Продолжим беседу, ублюдок? - тихо спросил он, и спустил курок.
Громыхнул выстрел, едкий запах пороха заполнил избушку. И левое колено Ливена раздробленное пулей, пущенной с расстояния не больше полутора метров, взорвалось кровью и осколками костей.

- Смешной ты - спокойно пожал плечами Корф, сунув бесполезный пистолет за пояс, и отходя. Повернувшись спиной к Константину он с силой помассировал грудь кулаком, а потом медленно, чтобы не потерять равновесие - наклонился, и подобрал топор, так и лежащий около начинающего окоченевать трупа Савелия - Почему-то дурни вроде тебя, считают что могут измываться как хотят, а благородные должны лишь безответно блеять, и взывать к небесам. - он медленно вернулся к рычавшему от боли пленнику, и наступив сапогом на его раненую руку, чуть пониже простреленного локтя, прижал ее к полу, и опустился на колено, взвешивая в руке топор.
- Ну так должен тебя огорчить. Для того, чтобы давить крыс, благородства не требуется. - Владимир повернул в руке топор, и посмотрел на бастарда. Его глаза были похожи на стальное зеркало. Неподвижные и холодные как зимние озера, еще не схваченные льдом.
- Ты прикоснулся к моей жене. - медленно, словно произнося приговор произнес он и сжал рукоять. Топор с коротким взмахом приподнялся, и со всей силой, которую Корф сумел вложить в удар - обрушился обухом на прижатую к полу руку Ливена, в хрясть разбивая кисть, которой больше никогда не доведется прикасаться ни к чему другому.

Отредактировано Владимир Корф (14-01-2016 23:50:50)

- В чем дело? - участливо осведомился Корф, глядя безо всякой жалости в перекошенное лицо Константина. - Больше не смеемся? Ты у нас больше не отважный герой на допросе у варвара? Где насмешки и оскорбления? Где стоицизм? Признаться я уже начал входить во вкус, и ощущать себя негодяем, ни за что терзающим героического мученика. - он поднялся, переступил через лежавшего и сапогом сбросив с его тела инстинктивно прижатую левую руку с силой наступил на нее каблуком, фиксируя ее точно так же как до того поступил с правой. - Я говорил тебе, сучий ты потрох. Прежде чем охотиться на женщину надо вначале убить мужчину. А мне - плевать на средства, для того чтобы расплатиться с тобой той же монетой. Я всегда был щедр, так что тебе и на чай останется.
Ледяной блеск в его глазах, и абсолютное отсутствие каких-либо признаков аффекта делали его в эту минуту поистине страшным. Он не пылал ненавистью а леденел от нее. Причинял боль намеренно, трезво, рассчитывая каждый удар, чтобы причинить мучения но не убить, и не упивался страданиями жертвы, а словно выполнял какую-то намеченную работу. Спокойно, пункт за пунктом.
Месть - это блюдо которое едят холодным.
- Я ведь предупреждал. Ты еще станешь умолять о смерти. - тихо напомнил Корф, опускаясь на колени, и поудобнее перехватывая топорище, и нанес второй удар, разбивая обухом кисть левой руки точно так же как до того раздробил кисть правой. - Так что начинай. Фантазии у меня, как видишь, поболе твоей.

Отредактировано Владимир Корф (15-01-2016 00:15:03)

Мерзавец попал в точку. Да так, что ледяная броня, треснула, снова оживляя перед глазами, то, чего он действительно больше никогда не забудет. Тошнотворные, жгучие подробности, запечатлевшиеся в памяти так, словно были выжжены каленым железом. Треск разрываемой материи, длинные пальцы с обломанными, грязными ногтями, ласкающие обнаженную нежную грудь с темной вишенкой соска... мокрые, липкие губы, ласкающие ее тело... Напряженно выгнутая шея под его губами, слезы, скатывающиеся из-под ресниц, его рука, шарящая у нее между ног...
Она ведь и вправду не забудет... и тогда... Боже....
Сколько же ночей он баюкал в объятиях ее, просыпающуюся с криком от кошмаров в которых ее вновь терзали веревки, трость, и этот жуткий гроб.
Сколько же сил душевных ушло у него на то, чтобы терпением и нежностью перебороть тот кошмар, и помочь если не забыть, то хотя бы пережить его. А теперь? Разве женщина способна забыть такое? Как же теперь можно будет ей помочь, и хватит ли на это сил сейчас?
Не хватит.....
Потому что ее будет мучить лишь отвращение. А его самого?
Вдыхаемый воздух обжег легкие изнутри, словно он вдохнул раскаленное дыхание пожара. Этот призрак будет преследовать его до конца жизни. И хорошо если у него достанет сил, терпения и времени, чтобы хотя бы ее заставить позабыть о нем...
Владимир поднялся с колена. Его повело в сторону, он вдохнул с медленным усилием, задержав дыхание на конце вдоха, как однажды посоветовал Штерн. Словно штопор ввернулся от горла вниз, отвратительным ощущением, словно провоцируя рвоту. Много. Очень много таких глубоких вдохов потребовалось, чтобы не дать себе вновь рухнуть в тот бушующий океан ненависти, гнева и ярости, из которого на этот раз будет не вырваться.
Он отошел в сторону, стараясь, чтобы не было заметно, как его шатает.
А избушка была жилой. Словно кто-то обитал в ней по-походному. На полке - лампа, несколько свеч, жестяная кружка, обгрызенная краюха хлеба..
Соломенная лежанка, с которой было сорвано одеяло. Какие-то мешки с соломой, ветошью....
Надо было занять руки делом. Любым. А кроме того...
Раньше ему хотелось. Хотелось увидеть как завизжит, и будет умолять о пощаде эта мразь. Существо, столь вдохновенно упивавшееся болью, причиняемой другим, причиняемой - женщинам - было трусливо. И когда последний край обнажит уже не безумие а подсознание, он не сомневался, что так оно и будет.
Теперь же....
Он больше не заговаривал. Лишь машинально двигался по крохотной комнатке, словно в сомнамбулическом сне. Из вспоротого тюфяка посыпалась солома. Из разрезанного и опрокинутого мешка - какие-то тряпки. Подобрав одеяло и нож, он накрыл одеялом тело Марфы а нож сунул за пояс.
Несколькими движениями сапог разбросал солому и тряпки по полу. Зажег свечу, снял с полки лампу, и с трудом удерживая свечу в левой руке - двумя кое-как восстановившими подвижность пальцами - вернулся к кривившемуся на полу бастарду.
Ты будешь видеть все опять
Буду.
Только ты больше ничего не увидишь.
Владимир медленно вытянул руку и перевернул лампу.
Тоненькая, едко пахнущая струя, маслянисто поблескивающая при свете свечи, - полилась на лицо, Константина. В его глаза, в распяленный рот, пропитала воротник, и длинные, сальные волосы, налилась в ухо и собралась в лужицу позади его шеи. В лампе оставалось еще немного, и Корф швырнул ее в стену. Она жалобно хрустнула о дерево, и шлепнулась на пол.
Секунда, другая. Владимир стоял над этим существом, которое испоганило, исковеркало все что было ему дорого, и возможно - навсегда, и молчал.
Он знал, что сейчас будет. Когда прохладное, и поначалу приятное прикосновение фотогена - начнет вначале слабо а потом все сильнее жечь кожу, и особенно глаза, рот, разъедать их болью как кислотой. Знал. И ждал. Чтобы хоть зрелище его мук послужило бы утешением и перебило ту картину, которая все равно стояла у него перед глазами. Если это вообще хоть чем-либо возможно перебить...

Отредактировано Владимир Корф (15-01-2016 01:30:27)

Сухая улыбка тронула разбитые губы Корфа. Как ни странно, эти слова, явно имевшие целью уязвить, ранить напоследок как можно глубже - оказали обратное действие. Любой художник должен знать, когда остановиться, и Константин хватил через край. Теперь его слова уже не производили никакого впечатления.
- Я не забуду лишь боли, которую ты мне причинил. И своей ненависти к тебе. Только вот она - никогда не была, не стала, и не будет твоей. Ты- обычный отвратительный кошмар, и этого, поверь, слишком мало, чтобы овладеть сердцем или рассудком женщины- он посмотрел на свечу в своей руке. Пламя не колебалось. Его руки не дрожали. А голос был спокоен, словно беседовал с абсолютно посторонним человеком.
- Когда-то ты заставил меня пройти через ад, убедив в том, что она сгорела живьем. Я должен был еще тогда, в Грушевом, отплатить тебе достойной монетой. Но предпочел дать тебе шанс. Ты им не воспользовался.... что ж. Я расплачусь сейчас. И с процентами.
И Владимир бросил свечку ему в лицо.
Огонек ярче вспыхнул при падении и погас, коснувшись кожи, но даже этого мимолетного касания оказалось достаточно. Облитое фотогеном лицо, глаза, губы, язык и волосы - вспыхнули ярким, оранжево-алым пламенем, и таким же огнем осветились глаза Корфа, смотревшего на эту картину с жестокой, непреоборимой ненавистью и каменным лицом, похожий сейчас скорее демона, распоряжающегося чертями меньшего ранга у адского котла, чем на человека. Он шагнул назад, и на всякий случай вынул из-за пояса нож.
Он знал, что взбесившийся организм от дикого притока адреналина способен забыть даже про раздробленное колено. На войне ему как-то довелось видеть, как человек, которому оторвало обе ступни - бежал, убегал, спасался - ковыляя на костях, торчавших из его голеней.
Наверное можно было бы сейчас и уйти. Но Корф и не двинулся. Однажды этот дьявол уже появился, когда все считали его мертвым. И Корф не собирался давать ему шанса воскреснуть вновь.

Отредактировано Владимир Корф (15-01-2016 10:41:12)

Вот и все. - с какой-то странной усталостью пронеслось в мозгу. - Странно. Я заживо сжег человека. Почему это не вызывает во мне ни гнева, ни ужаса? Я - такое же чудовище? Наверное Даша так и подумает. И Анна. А вот Серж, пожалуй, поймет.
Только вот даже тени сожаления при виде этой адовой картины он не испытал. Вообще ничего - кроме странного, усталого удовлетворения, словно пройдя долгий, мучительный путь он подошел наконец к завершающему моменту, за которым у него не останется ни долгов, ни несвершенных дел.
Огонь перекинулся с волос на солому за его головой, и стал распространяться по разбросанным по полу тряпкам. Удушливый дым, с жутким запахом горелого мяса стал расползаться по избушке.
Только вот слишком глубоко вколочена была ненависть, слишком велик был страх, что как бы снова какое-нибудь событие не воскресило этого демона, чтобы потом, через много лет, обожженный, слепой и изуродованный он снова бы возник рядом с Дашей.
Корф стремительно шагнул вперед и несмотря на то, что язычки пламени расползались уже в разные стороны - ступил в них, с силой всадил нож в сердце неподвижно лежавшего человека, и повернул клинок. Тот не шевельнулся. Мертв ли он был уже от болевого шока, или лишь в глубоком обмороке - это было уже совершенно неважно.
Огонь расползаясь по одежде, опалил ему волоски на правом предплечье, дохнул жаром, и лизнул рукав рубашки закатанный до локтя. Корф поспешно отступил назад, торопливо охлопывая себя по руке левой ладонью, сбивая и гася пламя. Впору было порадоваться, что пробитая кисть так и не восстановила толком чувствительность.
А огонь сожрав солому перекинулся на доски пола, пробежал по соломе во все стороны, лизнул одеяло, которым была накрыта Марфа,  и затанцевал на нем, распространяя черную копоть и удушливый запах горящей набивки, в считанные мгновения добрался до противоположной стены, вспыхнул на лужице фотогена вылившейся из разбившейся об стену лампы, пронесся вверх по маслянистым потекам оставшимся на стене, разгораясь все ярче от этой подпитки.
Все. Корф повернул к выходу, только теперь обнаружив, что дым заволок комнату так, что не будь комната размером всего-то шагов в пять, он рисковал бы и вовсе не найти дверь, в этом чаду, где черно-сизый дым освещался разгоравшимся заревом.
Сделав пару шагов к выходу, он наткнулся ногой на что-то твердое, и наклонившись нащупал пистолет, брошенный тут Вороновым после выстрела. Он машинально забрал его с собой, в два шага прошел через коротенькие сени и вышел наружу, оставив дверь распахнутой.
В этот момент, за его спиной с треском лопнуло грязное стекло в оконце, и ветер, ворвавшись сквозняком через дверь, раздул огонь внутри, и вырвался всполохами из оконца. Избушка затрещала, освещая заревом всю поляну.
Он увидел и собственный экипаж, стоявший предусмотрительно вдалеке, и открытую дверцу, и Воронова, державшего под уздцы лошадей. Двух верховых, того на котором он приехал и другого, гнедого, привязанных к задку.
Свежий воздух резанул легкие изнутри как ножом. Владимир пошел к экипажу на ватных ногах, и только теперь, когда за его спиной, в разгоравшемся пламени горели последние остатки этого кошмара - сокрушительная волна облегчения, и невероятной усталости накрыла его с головой. Ноги подгибались, его повело в сторону. В алом зареве он видел как Воронов кинулся к нему бегом через полянку, и едва удерживаясь на подкашивающихся, словно онемевших ногах, почувствовал как крепкие руки подхватили его под локоть.
- Ты все сделал правильно, брат - услышал он спокойный, уверенный голос рядом. Пусть Воронов и не видел, что происходило в избушке - он достаточно знал своего друга, чтобы понимать суть происходившего, и не будучи ему свидетелем
- Даша? Она... - только и выговорил Владимир, опираясь на друга.
- С ней все в порядке. Насколько возможно после такого - поспешно отозвался офицер - Беспокоилась за тебя. Давай, давай, вам обоим давно пора домой.
Несколько шагов. И экипаж уже близко, хотя в темноте внутри и все разгоравшемся зареве снаружи невозможно было пока увидеть женщин внутри... но они были там.
- Серж... - Владимир сжал руку друга, что было сил - Спасибо.
Воронов лишь улыбнулся, блеснув искорками в глубине темных глаз.
- За мной был должок, Корф. И почище этого. Ты забыл?
- В таком случае.... мы квиты - разбитые губы попытались усмехнуться.
- А как же проценты? - наигранное возмущенное удивление в голосе Сергея заставило Корфа улыбнуться, в те последние шаги до экипажа.
И мысль о том ,что сейчас он протянет руки Даше, обнимет ее, перекрестит руки за ее спиной, и больше никакой кошмар не вырвет ее из его объятий, впервые за весь этот кошмарный день коснулась души теплой волной усталой нежности