Покупка новых земель оказалась только началом, повлекшим за собой столько дел, что теперь Владимир возвращался домой только к вечеру. Помимо того что на его собственных землях торопливо заканчивали подготовку полей, протравливали пшеницу и и готовились к началу посевной, так еще и с оттепелью вновь возобновились работы на руинах Ливеновского особняка, да еще и новых крестьян надо было куда-то деть. Рук не хватало, Корф, съездив к пепелищу убедился, что за зиму, несмотря на снег - а может и благодаря ему, потому что отволакивать на санях обломки было проще чем на телегах - развалины почти полностью разобраны, и лишь широкий ковер обугленного битого кирпича да немногочисленные куски кое-где уцелевших стен еще знаменовали место где стоял дом. Надо было разрушить и разобрать и их, но люди были нужны на полях, и он, рассудив что руины никуда не убегут - распустил артель, велев им собраться снова через полтора месяца - как раз после завершения посевов, когда остальной уход за полями и прочие работы вновь войдут в неспешное русло.
Приближалось время, когда надо будет переселять бывших крестьян Ялубского, прошло уже три дня из означенной недели. Вольно ему было решить для себя и пообещать Мише что от старых построек - и господского дома, и деревни и заборов - не останется ни следа. Пожарчик-то будет премилый, но, спрашивается, куда девать людей? И слуг из дома, и дворовых и деревенских... в Грачевку и Липовку? Так там даже если сильно потеснить своих - не будет достаточно места, а кроме того местные явно будут не в восторге. Оставить деревеньку в покое? Так там все дома так обветшали, что непонятно было как еще держатся. И чинить их надо было, если по уму - не поодиночке а попросту снести и построить заново.
Поездив по окрестностям Владимир отказался от мысли отстроить деревню после пожара на прежнем месте. Она находилась в очень удобном месте, меж двух холмов, на очень хорошей земле. Понятно что с тех времен, когда поле начиналось сразу за околицей и чем ближе располагалась деревня к пахотной земле - тем лучше, но теперь-то? Вон сколько вокруг суглинка на котором толком ничего не растет, зачем занимать участок "черной" земли под деревню?
Хоть Корф и понабрался от старост обоих деревень знаний о сельском хозяйстве, но он все же был военным, и поэтому подошел к делу со своей точки зрения, и в результате своих поездок, набрасывая в блокнот краткие зарисовки по старой памяти - он в конце концов за три дня составил полную топографическую карту новых владений, обозначив там и реку и ручьи и купы деревьев и возвышенности.
И теперь сидел над ней, прикидывая место для будущей деревни, а заодно и пытаясь подсчитать потребное для ее строительства, и самое главное - количество рабочих рук, которые можно будет выделить на это дело, чтобы не слишком повредить сельскохозяйственным работам.
Стук в дверь застал его как раз за этим занятием, и он, не поднимая головы уже готов был крикнуть "Незаперто" когда дверь открылась не дожидаясь приглашения. Так к нему входили только Даша, дети и Серж, и потому молодой человек поднял глаза уже готовясь увидеть кого-то из домашних. И при виде Демидовой улыбнулся, и встал
- Добро пожаловать, Софья Павловна. Отвлечете, и за то скажу вам большое спасибо. - он обошел стол, и придвинул одно из кресел, чтобы княгине было удобнее сесть. - Прошу.

- Как водится - кивнул Владимир. Вторая весна в поместье. А кажется что так долго. - он поднял графин, взглядом спрашивая "не изволите ли угоститься?", после чего плеснул бренди в два широких бокала, подал один из них княгине, и опустился в соседнее кресло, поставив графин на столик между ними.
- Да. Собственно давно подумывал, а тут подвернулся удачный случай, благодаря которому все решилось очень быстро. Ваше здоровье, Софья Павловна.

- Стоит. - ответил Корф не колеблясь. - Он уже не мальчик, Софья Павловна. Он видел такую жестокость которой многие взрослые за всю свою жизнь не увидят. Да и потом - ему уже десять. В его возрасте я уже был на втором курсе Корпуса, и никому в голову не приходило считать нас детьми. И муштровали как солдат, взрослых, безо всяких поблажек на возраст и выносливость.  - он отпил глоток и устремил взгляд на сидевшую напротив женщину - Девочку бы я туда не отвез. Но мальчишке надо расти мужчиной. А для мужчины - лучшее лекарство это не терпение и время, а нож.

Отредактировано Владимир Корф (05-04-2016 21:44:21)

Владимир вскинул бровь. Вот так новость. Решение это его впрочем не удивило, хотя царапнуло чем-то пока еще не осознанным. Мишель обладал свойством привлекать к себе сердца, особенно тех, кто мог разглядеть что там, под его оболочкой, и вызывал к себе не только любовь но и уважение - черта столь редкая для ребенка, что сразу покоряла. Но это.... Неожиданно, странно... Хотя из Мишеля возможно получится толковый промышленник, занятие ему по плечу, да вот по сердцу ли будет ему такое занятие? И потом....
- А как же Артемий? - медленно спросил он, не спуская глаз с княгини -Да и Аннет, полагаю, будет не в восторге от того, что фамильное достояние, детище ее отца перейдет к мальчишке, который, сколь бы ни был достоин такого доверия, а все же вам по родству - седьмая вода на киселе.

Владимир задумчиво кивнул, постукивая по подлокотнику полупустым бокалом. Про то, с каким азартом Миша слушает о дальних странах и чужих традициях, как жадно впитывает любую информацию о неведомых ему народах, их культуре и краях - он знал уже давно. И началось это - с самого первого дня. С двуглавой вершины Эльбруса начерченной им одним росчерком, влет, на колене, при их первом разговоре. А потом.... сколько их было этих рассказов, а сколько еще будет. О Кавказе он мог рассказывать бесконечно, и об Индии по которой путешествовал, о Корпусе и армии, о кавказских байках и легендах, благодарение цветистому слогу и богатому запасу покойного Никандро...
Кем будет Мишель... Путешественником, историком, ученым... промышленником? Урал мог заинтересовать его - красотою гор, самобытностью культуры тамошних народов, но надолго ли. Хотя трезвый склад ума вполне подходил под этот род занятий. Но.... Что-то в нем отчаянно протестовало - нерационально, безосновательно, откровенно нелепо. Что ? Уязвленная гордость? Да укоротись ты наконец, она же вовсе не имела этого в виду....
- Что ж, Софья Павловна, вы сказали верно. Это ваша воля, и ваше право. И я благодарю вас, за Мишу. - он бросил быстрый взгляд на женщину, и после недолгого колебания, все же спросил тихо. - Надеюсь ваш жест не является завуалированным намеком на то, что сам я не в состоянии обеспечить своих детей достойным наследством?

Владимир едва заметно улыбнулся, характерно дернув лишь одним уголком рта, и кивнул. Это было понятно... более чем. передать любимое детище Николая Демидова тому, кто может оценить не финансовое благосостояние которое дает завод, не нормы выработки и не объемы добычи... а Урал. Так же как он сам, и Воронов полюбили Кавказ.
- Понимаю, Софья Павловна. Понимаю и благодарю.
Следовало сказать наверное общепринятые слова о том что "надеюсь ему еще нескоро доведется воспользоваться своим наследством" или что-то в этом духе, но он знал достаточно для того, чтобы представить - какую ехидную гримасу состроит старая княгиня при подобном заезженном, хоть и искреннем пожелании. А уж комментарии ее и вовсе представить не брался. Поэтому он просто потянулся за графином, долил бренди и ей и себе, и снова опустился в кресло.
Какое-то время они молчали, словно два усталых сообщника в одном преступлении, после чего Корф поднял глаза.
- Знаете, княгиня... я уже много раз благословлял судьбу за то, что вы решили остаться с нами. А сейчас.... сейчас и вовсе не представляю себе этого дома без вас. Спасибо. За все.

Год назад... да.... черт побери, даже неделю назад не могло и на ум прийти - что может произойти за эту неделю. Чего стоил хотя бы позавчерашний день...
- Я не представлял себе, что смогу относиться к приемным детям как к родным. - медленно произнес он вслух - А теперь само слово "приемные" кажется мне каким-то диким. Даша много раз говорила, что хочет своего ребенка, родного.... а я не представляю, что буду относиться к родному как-то иначе. Странно, если вдуматься, учитывая что сам всю жизнь ревновал отца к Анне, которая между прочим даже приемной дочерью не была.

Владимир молча отпил несколько глотков, странным образом не чувствуя крепости - только горячее тепло разливавшееся по пищеводу. Он все чаще думал о детях за последние дни. О том что Даша так часто говорила раньше. О своих сомнениях и страхах. И снова - как всегда, при мысли об этом -  ни к чему не пришел. Какой смысл загадывать о том, что не относится к ведению человека, и находится лишь в божьем промысле.
- Многое упускаем.... да. А как многое, возможно, следовало бы упустить, и как часто, поведясь на скороспелое решение мы совершаем ошибки. Как говорится "знал бы где упасть - соломки бы подстелил".  Как бы то ни было - все это и есть жизнь. И ошибки и озарения - в равной степени. Не существует жизни прожитой без оступок или сожалений. Другое тело, что и толку в сожалениях - никакого.

- А разве мы не наступаем на те же грабли, княгиня? - ответил ей Корф невеселой улыбкой, и дисциплинированно пополнил ее бокал. Свой же, едва опустошенный на треть - так и оставил недопитым, хоть и держал его в руке - На словах, или задним умом все мы крепки, и понимаем ошибки, после того как кто-то ткнет нас в них носом. Мечемся, стенаем, "о, если бы я знал", зарекаемся "больше никогда".... и раз за разом повторяем их же, с завидным постоянством. Как-то раз я слышал пословицу - глупец учится на своих ошибках, а умный - на чужих. Так как же назвать людей которые не учатся даже на своих? А ведь таких большинство, и далеко за примером ходить не надо, сам таков

— Присаживайтесь, Mademoiselle! Ах, у Вас такая чудная шляпка... charmant! — пропела девочка, копируя сладкий голосок одной из маменькиных подруг и разливая в крошечные фарфоровые чашечки молоко. Поправив шляпку на завитых буклях куклы, Саша села рядом со столиком, усаживая другую барышню в розовых воланах на стульчик. Окинув игрушки взглядом, девочка притянула к себе плюшевого зайца и согнула, изображая поклон, — прощу меня простить, дамы, за мое опоздание! 
  Идиллию игры разрушил ворвавшийся в комнату Алешка. Саша недовольно посмотрела на брата, вот сейчас он будет ее высмеивать и не даст поиграть!
—Саша, мне нужны твои куклы! — заявил сиявший Алешка, уперев руки в бока.
— Зачем? — прищурилась девочка, не ожидая ничего хорошего от этого вступления. Алешка аккуратно играл только со своими солдатиками, да и вообще... зачем ему могли ее куклы понадобиться?!
— Я буду их спасать! Да давай, ничего им не сделается! Будет им о чем за чаем посплетничать!— махнул рукой Алешка, схватил двух кукол и вылетел из комнаты.
— Нет! Не трогай их! Алешка! Верни! — девочка выбежала следом и растерянно заметалась по этажу, но куда пропал брат, понятия не имела.
  Где он будет их спасать, от чего… Они ведь такие хрупкие, она так берегла их, особенно ту, которую ей на именины подарили.  Всхлипнув в ожидании трагедии, Саша вернулась в комнату, где за столиком одиноко сидел плюшевый заяц. Побродив по комнате, девочка отправилась на поиски брата, но разумеется, не нашла — всех его лазеек и тайных мест она до сих пор не знала, подумывала, что он на улицу ушел, но там шел дождь.     Алешка нашелся сам, часом позже. Пришел в комнату перепачканный в грязи, мокрый, а куклы в чумазых руках… Саша едва не разрыдалась, увидев своих любимиц в том виде, в котором их приволок Алешка — завитые букли превратились паклю, расписанные личики испачканы, у одной оторвана рука, а платья испачканы так, что едва различался их цвет.
— Саша, я… тут… вот… ты извини…Я не хотел! — пытался оправдаться Алешка, но Саша вырвала из его рук игрушки, бережно уложила на стул и выбежала из спальни, — Саша, ты куда?!
  — Любаша, ты маменьку не видела?! — скатившись с лестницы, подбежала она к горничной, шествующей куда-то с бумажным пакетом.
  — У Ильи Михалыча она, не вернулась еще.
  — А... а Мишка где?! Ты его не видела?!
  — Так и он с ней. Барышня, что случилось?!
  Значит мамы дома нет, и Миши тоже. Саша нерешительно шагнула в коридор, ведущий к кабинету, но остановилась. Папа ей не поверит, как тогда не поверил, словно она обманывала. Скажет, что Алешка так бы не поступил. А он ведь поступил и еще как! За эти дни толком не ссорились, не считая того раза у классной комнаты, когда он оттолкнул ее от двери, что бы пройти первым. Но вступился мсье Поль, и Алешка был вынужден извиниться. А сегодня... куклы... она ведь просила его их не трогать! Ведь куклы это такое дорогое и ценное для нее, для всех девочек! А ему все сходит с рук! Ну уж нет! Это она ему не простит!
   Поднявшись на второй этаж, Саша увидела, что брат стоит посреди холла, пытаясь оттереть какое-то пятно с перепачканной рубашки. Спрашивается зачем? Но какое ей сейчас дело?! Саша пробежала в его комнату. Алешка кинулся следом, но не успел — горсть солдатиков из резного ящичка полетела прямиком в камин.
— Это тебе за моих кукол! — вскрикнула она, слишком поздно заметив опасность. Алешка метнулся к ней, разозленный такой выходкой.   
  Сбитая с ног, Саша упала на пол, стукнувшись о ножку стола. Алешка навалился сверху, девочка задергалась и с размаху ударила брата по спине шкатулкой, рассыпав оставшихся солдатиков. Алешка охнул, дернулся. Вывернувшись, девочка бросилась к себе и захлопнула дверь, заперев на ключ. Громкой топот и стук в дверь, ручка задергалась.  Она никогда не видела его в такой ярости. Он сердился на нее порой, злился, бывало, что толкал или за локоны дергал, но таким, как сейчас, не был. Саша вдруг поняла, что боится брата. Посчитает ли он тот удар в комнате достаточной карой за сожженных солдатиков или не успокоится? Ручка продолжала дергаться, но дверь не пускала мальчика внутрь.
— Лексей Владимирович, Вы чегой-то удумали? — послышался недоумевающий голос Матрены, вышедшей из спальни Егора, — угомонитесь, разве можно к барышне так ломиться-то?!
— Уйди! — прикрикнул на нее мальчик, — Саша, открой дверь!
  Вот бы Матрена утащила его куда-нибудь! Отирая слезы и поглядывая на дергавшуюся ручку, Саша поморщилась, прикоснувшись ладошкой к выскочившей на лбу шишке. Тяжелые шаги... значит Матрена ушла, может и Алешку увела? Раз стало так тихо? Вот и хорошо. Успокоится и помирятся... может она даже извинится за солдатиков, красивые ведь были. Вздохнув, девочка налила в фарфоровый таз для умывания воды и стала оттирать грязь с фарфорового личика своей любимицы, заплакав от жалости к кукле. Тишина в холле нарушилась топотом и ударом в дверь, Саша вскрикнула, отскочив в сторону и прижав к себе перепачканную, сломанную куклу.

- Что? - изумился Корф, и поднялся, жестом извиняясь перед княгиней. - Простите, Софья Павловна. Матрена, что значит ломится? Впрочем, неважно, сам посмотрю.
Ему не было необходимости тащиться за нянькой, тяжело переваливавшейся с ноги на ногу и отдувающейся на каждом шагу. Взбежав по лестнице, через две ступеньки, и повернув  в восточный коридор второго этажа, куда выходили детские - он остолбенел от представившейся картины. Действительно ломится. Бог мой что стряслось снова между ними?
Он не стал окликать мальчишку, который словно в каком-то исступлении пытался выбить дверь, а, стремительно подойдя сзади, обхватил его за плечи и повернул к себе. Нда-а, вид конечно красочный
- Что тут происходит? Алексей!- спросил он, невольно хмуря брови. Беготня-толкотня это конечно допустимо там где растут дети, но что за катавасия с этой дверью. И не выпуская плеча мальчишки он перевел взгляд на дверь позвал - Саша, ты там? Открой.

Саша непроизвольно попятилась, прислушиваясь к возне и стукам в дверь, к окрикам брата за ней. Как бы зол он не был, внутрь попасть не мог. И все равно было страшно. Хотелось куда-то спрятаться, что бы, если вдруг он умудрится открыть дверь, не нашел ее. Но дверь даже не дергалась под напором мальчика, и Саша немного успокоилась. Только вот куклы... перепачканные, взъерошенные, одна даже сломанная... от одного взгляда на них голубые глаза девочки наполнялись слезами. Быть близко к двери было страшно, и Саша осторожно перенесла таз подальше. Оттирая фарфоровое личико куклы мокрым платочком, Саша обернулась, когда услышала за дверью другой голос, не Алешкин. Папа! Открыть?! Но ... там же Алешка... но и папа ведь там, а при нем брат ей ничего не сделает. Глубоко вздохнув и прижав к себе куклу, держа в кулачке влажный платочек, Саша повернула ключ и приоткрыла дверь, настороженно и несколько испуганно посмотрев сначала на брата, потом на отца.

Саша поспешила следом, что бы не оставаться рядом с Алешкой одной на всякий случая. Бережно отложив куклу на стол к тазу с водой, повесив на его край влажный платок, она протерла руки, а потом подошла еще ближе. Бросив взгляд не брата, Саша прикусила изнутри губу - он стоял такой сконфуженный и расстроенный, что даже злость и страх поутихли. Вечно он так! Но в потупленных глазах Алешки она заметила и злость. На нее? Значит, ему солдатики дороже чем ей куклы? Или просто потому что они "его"? Так или иначе, но Саша начинала жалеть о том, что сделала. А теперь надо было об этом рассказать. Только о солдатиках. А об остальном... о том, что чуть не подрались, что кукол то в общем-то насильно забрал, говорить не хотелось.
- Я сожгла его солдатиков, - негромко ответила Саша, переведя взгляд на отца, - я ...  разозлилась за кукол и сожгла его солдатиков.

Владимир вздохнул. Все же решать свары между новобранцами на Кавказе было куда проще - выхлестать обоих, дабы неповадно было, и вся недолга. А с детьми... До сих пор ему удавалось разрешать все проблемы, не прибегая к наказаниям, но сегодня это был какой-то нонсенс. И дело даже не в солдатиках и куклах, в конце концов дети не первый раз ссорились из-за игрушек, чего стоила, к примеру, ему их первая ссора, из-за тех же кукол, которую Даша предоставила ему уладить самолично. Тогда у него было ощущение, словно он сдает некий чрезвычайно сложный экзамен. С тех пор прошло много всякого, и он уже привык к тому, что Алешка с Сашей то ссорятся, то проказничают на паях, но.... попытка выломать дверь - это было уже чересчур.
Он посмотрел через комнату на стол, на сломанную куклу, и невольно протянув руку к девочке, притянул ее к себе. Молча, мягко и неторопливо извлек платок, отер ее щеки, еще влажные от слез, провел рукой по волосам, и, приобнимая за плечи, перевел взгляд на насупившегося мальчишку. Его виноватый вид яснее ясного говорил о том, что на сей раз он провинился не на шутку, но он должен был услышать признание от него самого.
- Алексей - говорил он спокойно, и очень тихо, но сам факт что назвал его полным именем, уже говорил о многом - Могу я услышать, что произошло на этот раз?

- Вот как.... - Если Владимир и сердился, то заметно этого не было. В голосе его звучало лишь разочарование. - А ведь мы уже говорили об этом. Ты забыл? И ты тогда обещал мне больше не трогать Сашиных кукол. Что же получается. Мой сын не держит слово, которое сам же мне и дал?
Он поднялся на ноги, подошел к столу, и взяв искалеченную куклу - подошел к мальчишке и вытянув ее в руке, удержал на весу, на уровне его лица.
- Взял поиграть. Куклу. Ты. У тебя не нашлось других игрушек? Что ж, у тебя как раз именины скоро. Вместо римской пехоты, которую ты так хотел, подарю тебе набор кукол, раз уж тебе уже второй раз так неймется, и не находится других идей, кроме как лезть за куклами к сестре.  Раз уж тебе так хочется кукол, что ты лезешь за ними, несмотря на слово, которое ты мне дал, тогда, когда я еще думал, что говорю с мужчиной, слову которого можно верить.
Его губы дернулись в нервной гримасе, и спокойный голос ощутимо похолодел.
- Ты обещал мне, Алексей! И второй раз уже не держишь слова - хотя после случая на горке - клялся и божился, что впредь всегда будешь держать свои обещания. Сожгла твоих солдатиков - что ж, правильно и сделала - зуб за зуб, око за око - ты сломал ее игрушку, а она сломала твою. Что, не нравится? Или ты полагаешь что тебе можно портить ее игрушки, а ей твои - нельзя? И нет, чтобы понять что на этом вы квиты -  так ты после этого - еще и ломился к ней в комнату? Скажи, а что бы ты сделал, если бы выбил дверь? Ударил бы? Девочку? Ты, будущий офицер?! Отвечай!

- Не знаешь... - медленно произнес Владимир, и со вздохом отошел от мальчика. Он положил куклу снова на стол,  посмотрел на Сашу и как-то устало улыбнулся. Вот девочка... и ведь не прибежала пожаловаться - а решила отомстить за обиду сама. А потом перепугалась - кто угодно от такой Алешкиной реакции бы перепугался, и ведь все равно когда рассказывала - начала со своей провинности а не с его.
Вылитая мать
Он подошел к девочке, опустился на колено перед ней, держа ее за плечи, и посмотрел в ее глаза. Большие, голубые...
И - странно, но ему не пришло даже тени мысли об Императоре. Наоборот - вспомнились глаза собственного отца, покойного барона Корфа.Тоже ведь такие. Вот точно почти такие же - особенно когда изредка они казались грустными, как у нее сейчас.
Что за мысль, право! Но от этой мысли "как же ты похожа на своего дедушку" - который, к слову, ей де-факто никакой не дедушка - он улыбнулся - с какой-то теплой, ностальгической, пронзительной тоской, и коснулся губами ее лба. А когда отстранился - заглянул вновь ее глаза, уже спокойно, а улыбка спряталась где-то в глубине глаз.
- Не печалься, солнышко. Зато ты можешь теперь их купать. А для игры - я подарю тебе новых. Или... если хочешь - можем поехать в Петербург вместе - и ты сама выберешь каких захочешь.
В Петербург? Ну да, нельзя. Ну и что? Сколько раз он уже бывал там и возвращался? Тихо-мирно съездить по делам, войти в лавку.Если не маячить на светских приемах и не показываться знакомым - кто узнает о том, что какой-то ссыльный заявлялся ненадолго в многотысячный город? Никто, то-то и оно.

Вот и правда? Вдвоем? А мальчишки не обидятся? Да ну, что за бред, с чего им обижаться. Они мальчишки, и должны привыкать к тому, что для дам - отношение иное. Впитанное с детства четкое различие полов, и подчеркнуто почтительное и бережное отношение к женщинам придает мужчинам в зрелом возрасте ту рыцарственность, которой так гордится дворянство, которое есть суть одна из основ самого их общества. Но безусловно надо вначале посоветоваться с Дашей. Хотя она наверное будет не в восторге от мысли наведаться в Петербург - все таки хоть минимальный а все же возможный риск. Ну да сколько уже раз он там был - да и много воды утекло.
- Спросим у мамы - Владимир еще раз провел ладонью по ее волосам, приобнял, и поднялся - Ну давай, лечи своих девочек. И скажи им, что скоро к ним приедут подружки.
Он направился к выходу, и молча, положив руку на плечо Алешки - увлек его за собой.
Мальчик казался грустным как побитый щенок. Корфа как кольнуло от вида его опущенных глаз, но он прикусил губы. Нет. Слабину давать нельзя. Любовь любовью - но мужчин из мальчишек делает воспитание. Девочкам простительно многое - даже эгоизм, порождаемый воспитанием предусматривавшим одни лишь пряники, да и то - редко кто умудряется обойтись только ими. Но мальчишки... это другое.
Владимир не признавался Даше в том - чтО такое Корпус и тамошняя муштра. Ведь даже того поверхностного, что он говорил о нем - хватало, чтобы молодая женщина относилась весьма встревоженно к перспективе отослать туда Алешку. Но сам он - знал, что так - правильно. Именно такая муштра, которая казалась бы женщинам чудовищной, невероятной - на деле - растила из мальчишек - мужчин, офицеров, гордость Империи.  Корпус - воспитал и его, и Репнина, и Воронова... и Корф был глубоко признателен, и годы проведенные в его стенах считал одними из лучших в жизни, несмотря ни на скверное питание, ни на постоянный холод, ни на жесткий режим и частые наказания. Он любил это место, как пламенно любили его и гордились принадлежностью к нему - почти все, прошедшие его стены. И, вооруженный тем воспитанием, которое получил на собственной шкуре - ошибками отца - и уроками Корпуса, он понимал, что воспитывая мальчишек нельзя всегда оставаться "хорошим". И если доброта и понимание - не дают плодов, то строгость все же - необходима.
Дойдя до комнаты Алешки, Корф открыл дверь, пропустил мальчика вперед, вошел сам, и несколько секунд рассматривал его, опустившего голову и разглядывающего паркет, а потом вздохнул, и опустившись на край кровати, поманил его к себе.
- Молчишь? - очень тихо спросил он, уже безо всякой холодности в голосе - Это может быть по двум причинам. Первая - если ты все понял и молчишь от стыда. И вторая - если тебе кажется, что ты прав, что тебя обидели незаслуженно, и молчишь от обиды и злости. По какой же?

- Понимаю. - медленно произнес Корф, и со вздохом провел ладонями от его плеч, по рукам вниз, и задержав ладони на его локтях, притянул поближе, и продолжил уже мягко, но спокойно и размеренно, чтобы сказанные слова имели вес - Послушай, Алешка. Напроказил, получил за это, и разговор закончен, не вижу смысла долго рассусоливать и толочь воду в ступе. Ты умница, и думаю я сказал тебе достаточно чтобы ты понял. Но послушай еще кое-что на будущее. Я никогда тебя не наказывал, и не собираюсь делать этого впредь. Но есть вещи, которые ты должен накрепко зарубить на носу, да так, чтобы они до самой старости не выветрились. Тебе скоро восемь, а это возраст, когда мальчишка начинает осознавать что он все-таки мужчина. И если не научится им быть сейчас - то не научится никогда. - он снова приобнял мальчишку за плечи, продолжая мягко и ровно, точно рассказывая очередную историю. - Знаешь, есть разные люди. Есть такие, которые только позорят штаны, которые носят. Те, кто тиранят слуг, и мучают жен. Есть и такие которые даже смеют поднять руку на женщин. Жен, сестер, служанок.... Такие люди не заслуживают ничего кроме презрения, понимаешь? Я за всю жизнь ни одной женщины пальцем не тронул, и не допущу, чтобы мои сыновья, вступив в сознательный возраст позволяли себе нечто подобное. Кроме того - эполеты налагают на человека обязанность быть не просто мужчиной а офицером. А это значит - всегда вести себя достойно, даже когда за это можно поплатиться. Восемь лет это возраст, когда мальчишка становится кадетом, а значит наполовину офицером, и должен быть достоин своих нашивок. Поэтому.... - Владимир помедлил, покусывая губы, и взглянув в глаза мальчишке произнес спокойно, но очень твердо - Алешка. Этот разговор у нас уже во второй раз, и в последний, потому что в третий раз я этого повторять не буду. С мальчишками - хоть с братьями хоть с дворовыми - вытворяй что хочешь. Но если ты хоть раз поднимешь руку на того, кто слабее тебя - снисхождения от меня не жди. Если я хоть раз еще узнаю, (а я рано или поздно узнаю обо всем что происходит, ты знаешь) о том, что ты поднял руку на девочку или женщину - будь то твоя сестра, или подружка, или последняя горничная - то ни в какой Корпус ты не поедешь. Потому что тот, кто заводит себе привычку обижать слабых - недостоин эполет. Ты понимаешь меня?