Воронов же молча проводил ее глазами и перевел взгляд на темноту за окном. Свечи оставленные ею тихо догорали, огоньки колебались от дуновения ветра заносимого в окно. Спать ему больше не хотелось, хотя навряд ли удастся продержаться в сознании достаточно долго чтобы увидеть как они догорят. Против воли он поймал себя на том что вспоминает неожиданный визит. Странная девушка. С чего бы ей приходить... с чего беспокоиться о его жизни? Милосердие, женское милосердие - печься о раненом недужном человеке кем бы он ни был. Смешно....Он так часто говорил эту фразу о милосердии а никто так и не догадался что в нее он вкладывал изрядную долю иронии. он поневоле вспомнил визит Надежды в ночь после того как вытащил ее из реки. Вот так - милосердие княжны простиралось лишь до тех пор пока она рассматривала его в качестве потенциальной "любви". А как стало ясным что романтическая влюбленность от него ей не светит - весь тщательно наведенный лоск слетел с нее как шелуха с расколотого ореха. Милосердие без корысти? Разве существует? Нет.... Наверное все же нет. Что же привело Анну? Милосердие ли? Или любопытство? Или попросту от скуки? Или.... мысли путались, огоньки свеч начинали плыть перед глазами. Спать... спать...
По спине прижатой к горячей простыне пробежала первая ледяная дорожка. Так скоро? Впрочем может и не скоро - он сбился со счета и не знал сколько прошло после ранения. Черт значит надо действительно поспать пока не начался жар, потому что... потому что потом... он знал какие сны будут караулить его в жару, и все тело поневоле снова пробила дрожь. Нет уж. Такое лучше смотреть в одиночестве.... но все потом, потом...

-... что мог. Теперь остается лишь ждать - высокий надтреснутый голос доктора Штерна невозможно было бы не узнать даже из-за двери.
- Понимаю. Долго это будет продолжаться, как полагаете? - в отвечавшем доктору голосе девушка легко опознала голос Владимира. Что он делал тут глубокой ночью вместе с доктором - хотя должен был видеть десятый сон наверху - нетрудно было догдаться.
- И это вы спрашиваете? Должны бы знать на собственном опыте. У вас лихорадка держалась неделю - потому что нагноился очаг вокруг пули. А граф нахлебался крови во время предыдущего кровотечения, теперь оба легких в нижних долях забиты кровяными сгустками. А это - такая благоприятная пища для нагноения что лучше и представить нельзя.
- Вы хотите сказать что... - Корф остановился судя по тому что шаги замерли.
- Именно это я и хочу сказать - в голосе Штерна слышалось раздражение - Я мог бы применить пиявки чтобы растворить эти сгустки но тем самым рискую вызвать еще одно кровотечение. Это порочный круг, друг мой. Ждите - вот и все что я могу вам сказать. Воспаление пойдет по нарастающей, это вы и сами знаете, но если перейдет в нагноение с обеих сторон - поймите сами, грудная клетка это не живот в котором можно и поковыряться в случае когда все равно терять нечего. Ждите кризиса, если переживет ближайшие несколько дней - то выживет, но ручательства от меня не ждите. Я все же применю пиявки если дело пойдет совсем плохо, но это слишком большой риск.
- Понимаю - голос Корфа стал так глух, что Анна едва его расслышала - Благодарю вас, Илья Петрович.
- Мне жаль Владимир. Я делаю все возможное, остальное не в моих руках. И.... нет, не провожайте. Ваш Григорий ждет меня внизу
- Благодарю еще раз.
Шаги. Шаги по лестнице. Доктор видимо ушел вниз. А Владимир остался, прохаживаясь по коридору. Скрипнула дверь и чей-то голос в котором Анна узнала Данилку - камердинера Корфа тихонько спросил
- Барин... Владимир Иваныч боязно мне. Страшно слушать же... и говорит не-по нашему да точно с дьяволом самим. Что делать-то буду ежели не ровён час
- Ничего! - отрезал Корф - И не сиди в его комнате. Если граф узнает что ты слушал что он в бреду несет - голыми руками придушит. Колокольчик рядом поставь - как в себя придет - позовет если что понадобится. И проверяй его каждый час, дышит или нет, остальное не твоего ума дело. Ясно
- Ясно, барин, ясно.... только
- Что -только?! - в голосе зазвенел металл, словно обычно сдержанный Владимир был действительно близок к тому чтобы закричать
- Да... не по-людски как-то. Человек все же, не пес бездомный вот так, одному помирать
Раздалась возня, шорох и стук
- Еще раз скажешь про "помирать" - прежде графа в могилу ляжешь - прошипел голос Корфа где-то совсем рядом, словно бывшего крепостного прижали к стенке совсем рядом с ее дверью - А он и не через такое проходил. Ухаживай да микстуры доктора давай по часам. А сидеть да пялиться в балагане будешь а не на него, ясно?
- Кх.. кх... понял... понял барин, извините....
- То-то же. Если зайдешь увидишь хуже стало - зови. - бросил Корф и тяжело зашагал по коридору.
- Такой же дурной - вздохнул голос Данилки за ее дверью, словно бедный малый оказавшись меж двух огней не знал кому пожаловаться кроме как самому себе. - Одним миром мазаны, что один что другой.
Раздался еще один тяжкий вздох, скрипнула и тут же закрылась дверь, потом раздались удаляющиеся шаги и в комнате наступила тишина.

Отредактировано Владимир Корф (08-04-2015 16:36:04)

Воронов казалось спал - мучительным, беспокойным сном. Глухие хрипы сопровождавшие каждый вдох ничуть не стали слабее, дыхание было прерывистым и частым, все тело пылало объятое лихорадочным пожаром. Мечась во сне он сбросил покрывало сползшее до пояса, на повязке стягивавшей поперек исполосованную шрамами грудь потихоньку проступало не кровавое а какое-то коричневое пятно с желтоватой каймой. С пересохших потрескавшихся губ то и дело слетали какие-то странные слова на непонятном языке - казалось состоящем из одних согласных. Скрежещущие, чужие звуки...  чужие слова - Суна и бен д'а ца хета....   вац.....ахь вац суна схьахьажо.....схьахеца ...схьахеца ...!!!- слетали то со стоном то с хрипом, то яростно, то безжизненно - без системы, безо всякого смысла.
Он не открывал глаз, его тело то и дело вздрагивало а голова принималась метаться по подушке, то затихал шепча что-то уже совсем неразборчивое, казалось почти ласково.
А в темноте под закрытыми веками с лихорадочной быстротой то вставали заснеженные горные пики, то грохот ружейных залпов, то вальсы и девушки в легких струящихся нарядах, то обросшие до самых глаз увешанные оружием фигуры выскакивавшие казалось из-под самой земли. Бешеное ржание коней и свист ветров в ущельях, порожистые стремнины горных рек и бездонные глаза голубых озер, ослик навьюченный чем-то большим чем он сам мирно бредущий по краю обрыва, лошадь с перешибленным хребтом бьющая передними ногами, Лурский с вывороченным животом и бешено выкаченными глазами, мальчишеское лицо какого-то парнишки, чьи окостеневшие пальцы ему едва не пришлось сломать чтобы оторвать их от себя, "Мама" Мама" За государя и отечество" Пожелтевший листок "С великим прискорбием сообщаем"Лица, лица десятки, сотни лиц, смуглых и белокожих, перекошенных страхом и изуродованных ненавистью, и над всем этим - небо. Глубокое, глубже чем можно представить, бездонное, синее-синее, не замутненное ни единым облачком, небо, высоко и спокойно глядящее на величайшую красоту и величайшую жестокость, на идеал безмятежности и кровавый хаос.
Кавказ. Кавказ держал его в своих тисках не выпуская ни на секунду. Все что было до него и все что возможно будет после - все ушло, ушло куда-то в черную бездну и лишь Кавказ жил сейчас в пылающем от жара замутненном сознании, не оставляя места более ни для чего.

Он горел, горел....  объятый пожаром гарнизон, покосившийся частокол, палатки прорываемые пламенем, треск и дождь искр... бешеное ржание перепуганных коней, мечущиеся тени... "Яаааааллллллляяяяя" Тени, бесчисленные тени перескакивающие через проседающие в огне колья. Владимир с почерневшим от копоти лицом сзывающий людей. Он кричал... кричал до хрипа, чтобы перекричать рев пожара, крики заживо горящих людей и лошадей а наяву потрескавшиеся губы почти беззвучно повторяли за ним "К стене! Восточная, восточная!!! " Какой-то солдат развернулся и побежал, спотыкаясь, падая на скользкой грязи, вскочил прямо перед ним. Тяжесть сабли в руке казалось почти ощутимой, и рука взлетела наотмашь, грозя окровавленным, отсвечивающим огнем лезвием. "Не сметь! Назад!!! Назад трус! Баба!!!" Брызги крови в лицо, черные тени вырастающие то тут то там, замотанные лица оставлявшие открытыми лишь глаза. От дыма и чада невозможно дышать, разряженный пистолет в левой руке - бесполезная железка, не так уж бесполезная если в упор с размаха ткнуть дулом в кадык подлетевшего горца. "Корф! Корф где ты!" Тела на земле. Свои, чужие, ноги скользят в крови.... Владимир на одном колене, отбивающийся от двух безликих теней - далеко, так далеко что не добраться "Сволочи, гады ну погодите!!!" КОРФ!!!! " отчаянная круговерть рукопашной, среди объятых пламенем сараев и палаток, пальцы скользят на рукояти сабли, глаза полуослепли от жара и всполохов "Да сколько же их, держись, держись брат!!!!Прочь! Прочь от него сучьи дети!!!! " Вот и он рядом с кучкой тел. Жив? Жив.... "Сюда, сюда кто еще цел!" сколько их? Поодиночке по двое отбиваются от все появляющихся и появляющихся из темноты и огня черных силуэтов у которых видны одни глаза "Получи, сволочь"- острие с хрустом входит в глазницу и выдергивается наружу, с нанизанным на него вспоротым глазным яблоком. Снова тени, большие, стремительные, пролетающие друг за другом сквозь огненную брешь за которой скалится непроглядная чернота, истерическое ржание лошадей которых загоняют в этот ад! Свои, свои!!!!! Рев перекрывающий бешеную круговерть схватки "есть кто живой?"  и в ответ "Здесь!!!! Здесь!" Конская грудь вылетающая в прыжке откуда-то слева и едва не сшибающая с ног. Под копыта коню летит обезглавленное тело. Рука немеет от усталости.. держись, держись, свои сейчас... сейчас отойдем.... Визг другой лошади с размаху сшибившей второго горца. Тени, тени "Да сдохнете вы когда-нибудь!!!" Поручик, живы? "Корфа унесите!!!!" -Да вот еще с полутрупами возиться. Рывок, отбрасывая горца окровавленным клинком к горлу умника "УНЕСИ ЕГО! СИЮ СЕКУНДУ!" Послушался гаденыш, потащил как куль с мукой сволочь. Отобьюсь... отобьюсь, не так уж их и много.... "Не отступать! Не отступать чертовы куклы! Вперед!" откуда только вырастают рядом фигуры своих. Одна, другая, подхватывают крик, в последнем бешеном рывке. верховые налетающие на пеших, сабли сверкающие огнено-кровавыми отсветами с седел. "Бегут! Бегут еще немного братцы!!!!" Немеющая рука уже кажется не держит клинок а он словно живет своей жизнью, нож в левой окрашен кровью по рукоять, прорубая дорогу, шагая по телам, вперед, вперед, дожать дожать еще немного, они уже бегут совсем немного осталось... где все.. .фигуры в черном, одна, вторая, третья... клинок застревает меж чьими-то ребрами, чья-то рука обхватывает сзади за горло, невыносимая тяжесть виснет на плечах, земля с силой бьет по коленям, взлетает перед глазами клинок, правую руку заламывает болью "Ничего гады у меня левая есть...На! "Взмах, крик! И боль, холод затыкающий грудь словно кусок льда закупоривающий дыхание. Рука рвется к груди, пальцы режет засевшим лезвием.... не вырвать.... С усилием вырывая вторую руку из захвата черной тени которая уже валится под чьей-то саблей.... Свои.... нагнали... ну теперь все.... все будет хорошо... только вот.... руки смыкаются на лезвии, раня пальцы и ладони, нашарить рукоять уже не хватает сил... рывок..... круговерть огня и крови, чавкающий влажный звук под ухом, конские копыта проносящиеся мимо самых глаз.....
Руки выдергивающие клинок в бреду - вцепились в стягивающую грудь повязку, боль в свежей ране - воскресившая воспоминание о старой, вырвать, вырвать клинок, и пальцы рвут перевязь с такой отчаянной, горячечной силой что может дать лишь лихорадка сжигающая мозг и освобождающая лишь инстинкты

Отредактировано Сергей Воронов (08-04-2015 22:16:19)

Реакция последовала мгновенная и ужасающая. Хриплый, сорванный крик, крик от которого казалось сейчас разорвется сердце - тем более страшный что звучал не громче шепота, ибо легкие не могли дать достаточно воздуха а сжавшееся спазмом горло еле давило звуки, но он кричал, кричал так словно хотел этим криком вырвать душу из тела,
- НЕТ!!!! НЕТ!!!!!!Не-е-е-е-ет!!!! - Воронов рванулся так, что едва не опрокинул Анну, изо всех сил силясь вырваться из ее рук, забился на кровати с широко распахнутыми, ничего не видящими глазами, в непрестанных попытках освободить руки. Казалось проще удержать взбесившуюся лошадь, раненый больной, в лихорадке - однако ужас, смертельный, безочетный ужас в его сорванном крике, вперемешку с безумной яростью и болью, болью, болью от которой сводило сейчас все тело словно судорогой объяснял все. Рывок, второй, и он отшвырнул ее от себя так, словно девушка была соломенной куклой, приподнялся на локтях глядя в пространство безумным взглядом, секунда, другая..... и он рухнул обратно на подушку словно подстреленный.
Однако сознание его не покинуло. Затуманеное лихорадкой, искаженное бредом - оно отражалось в остановившихся, почерневших как ночь глазах, и остановившееся на несколько мгновений дыхание стало прерывистым и затяжным. Только вот растрескавшиеся губы медленно шевельнулись словно он силился что-то сказать

Отредактировано Сергей Воронов (08-04-2015 23:52:24)

Зафиксированные руки... огонь.... огонь..... Расширившиеся до предела зрачки казалось какую-то секунду смотрели на яркий огонек вполне осмысленно - но в следующую секунду из них ушло последнее подобие осмысленности. Теперь эти глаза смотрели куда-то дальше чем то что окружало его сейчас. Тени, бесплотные тени обступавшие его казалось обретали плоть. Удар, второй, третий.... полурастаявший лед под щекой, несколько рук вздергивающих на ноги. Отвратительная рожа  орущая в самое лицо "Имя?!"
- Граф.... Воронов... - с трудом прошептали его губы и он протерся лицом о плечо, словно стирая с губ кровь - И что вы от меня хотите?
Голову дернуло, словно вновь получив удар. Снова и снова - удары которые тогда сыпались бессистемно, кулаками, ножнами сабель, хлыстами. Боль - то тупая то острая. Сорванный мундир, рубашка по ранней весне у застывшего во льду Казбека. Далеко внизу по склону - частокол гарнизона. Ледяная тюрьма.... место едва не ставшее могилой. Без малого пять месяцев жестокого голода... Куда теперь.... Дурак... дурак надо было горло себе перерезать пока была возможность.еле слышно шепчут губы ..Крикнуть? Нет... патруль может и услышит. Придет сюда и тоже попадет в ловушку. Нет.....  Руки дергает. Седло, веревка. Ноги подламываются и больше ничего. Конь несется рысью, куски неподдтаявшего льда, камни, снег, рытвины... Он забился на кровати - и сейчас рефлекторно поворачиваясь то одним плечом вверх то другим, словно и сейчас его волокли по земле. Всего лишь синяки, ерунда.... Руки... Боль словно руки вот-вот вырвет из плеч. Терпи, терпи..... Кончится же это когда-нибудь...
Палатка.....
"Письмо! Пиши! Пиши тварь!"
- Обойдетесь.... Нет! - в широко раскрытых глазах отражалась ненависть
Ты знаешь иймансиз что мы сейчас с тобой делать будем? - широкая, плоская физиономия. Узкие от какой-то дряни зрачки. Рука поглаживает рукоять нагайки. Руки стягивает сыромятным жгутом. Боль пронизывает до костей.
-Идите к черту - сквозь сжатые зубы перекошенного болью рта выталкиваются слова... да, тогда ему еще хватало на это дыхания - Делайте... что хотите...никакого... письма не будет.... можете... убить меня.. прямо здесь. Время.... сэкономите.   
"Не так быстро граф" - заслоняет весь свет здоровенная фигура" -Помнишь меня?"
- Саид....
" Скольких моих ты положил, черный, помнишь?" -Удар. Еще, еще..." - Теперь расплатишься. За все платить будешь граф. Понял? За все"
- Большим чем жизнью не заплачу - хищно щерятся в ответ разбитые губы. - Дешево, Саид.....
"- Не бойся за меня, ворон. Я возьму свое. Смерть твоя будет очень. Очень. Очень медленной.  "
И они посыпались. Удары. В первый день. Просто удары, обжигающие, рассекающие кожу, раздирающие ее со спины на бока там где утяжеленные свинцовыми бляшками хвосты нагаек рассекали кожу. Просто избиение - безостановочно. Часами. До темна. До потери сознания. Ледяная вода на голову. И вновь нагайки. Вновь и вновь. Блаженное беспамятсво на полсекунды и вновь ведро воды в лицо... вода несет кусочки льда....
- Нагайки....всего лишь? скверное... у тебя.... воображение Саид... - 
"Это начало. Завтра ты подпишешь письмо или мы вернем твоим твой оскопленный труп. Ты ведь хочешь умереть мужчиной а не евнухом. "
Глаза закрываются. Да. Против этого не возразишь
"Хорошо. Сейчас тебе закрепят урок. До рассвета"
Фигура заслонила свет. И удары посыпались вновь. И билось полубесчувственное тело повиснув распятым на привязанных руках, отливаемое водой и вновь и вновь свистели нагайки, размокая от крови исхлестывая спину до живого мяса.
А на кровати Воронов бился и метался как тогда - роняя и хрипя слова выговариваемые незримому собеседнику, и выгибаясь на локтях, чтобы не касаться простыни спиной которая горела болью как тогда...

Отредактировано Сергей Воронов (09-04-2015 01:22:52)

"Очнитесь, граф!" - насмешливый голос наползает откуда-то издалека. Ледяным ударом ведро воды в лицо вырывает из беспамятства. Снова палатка, яркие полосы света из щелей. Снаружи весенний день. Полуподсохшие лужи воды со сгустками свернувшейся крови. Холод... холод пробирает до костей, руки стянутые сыромятным ремнем уже не ощущают боли... Хорошо...
- Что ты хочешь... - хриплый, чужой голос еле проталкивается сквозь онемевшие, разбитые губы
"Я решил поторопить твоих приятелей. Каждый день будем посылать им по твоему пальцу. Пока не придет ответ на письмо" - рука хватает за волосы, оттягивает голову назад и отбрасывает, виском о поперечину к которой привязан.
Рывок. Бессильное тело повисает на правой руке, левую дергают вперед. Почему-то не удивляет лезвие широкого мясницкого ножа. За ночь истязаний исчезло все. Осталась лишь боль. И ненависть. К ним. Ремни на правой руке впиваются в кожу под тяжестью повисшего тела, в плече хрустит. Двое подхватывают под руки, один хватает левую руку за запястье второй за плечо. Чтобы не дернулся?
- Скверно у тебя с арифметикой Саид.... - Насмешка в срывающемся от боли голосе. Нет сил открыть глаза, но надо, надо. Надо видеть это горбоносое смуглое лицо с горящими ненавистью глазами. Надо, иначе где самому взять силы. НАДО! Темные глаза распахнулись слепо глядя в потолок - Письмо будет идти месяц... У меня... не хватит пальцев.... ни на руках.. ни на ногах.... Считать.. умеешь?  в полумертвом голосе издевка, в погасшем взгляде понемногу разгорается ненависть, и тихий, издевательский смех в лицо поганцу все громче и громче. Злись, злись гнида!
Правду каркаешь, ворон. - руку заламывает через деревянный брусок, два витка промасленной веревкой - у запястья и наскось через ладонь. Черные глаза склоняются к самому лицу, лезвие широкого ножа касается щеки - В таком случае будем резать не целиком. По частям.
Едва хватает времени зажать дыхание... выдохнуть.... Широкий нож не отрубает фалангу пальца.... он отрезает его. Медленно.
Крик, крик, истошный животный крик, задушенный в зародыше вначале ненавистью, гордостью, а потом и спазмом сжавшим грудь, остановившим дыхание Изверг.... неужели же у тебя нет топора.... Левую руку скручивает судорогой до самого плеча. Темнота - долю секунды - блаженство - и вновь, ледяная вода волной в лицо, живи, живи, мучайся, ни секунды роздыха....
Где Саид? Что это еще за рожа? Широкая, плоская, тонкие усики словно пиявка над губой присосалась. Глазки мелкие, злые.... узкие зрачки, прозрачная радужка... глаза кажутся белыми как брюхо дохлой рыбы. Хоть бы ненависть в них была... нет... Спокоен как слон на водопое...
"Слушай, ворон, а правда пророк Иса весь день на кресте умирал? Что ж так мало-то?" - перенял сука, манеру Саида значит... ну ничего, посмотрим чего теперь ты от меня хочешь. Его называли вороном среди горцев. Черным вороном, он это уже понял. То что в полку было предметом наград и поощрений - в их глазах было причиной жестокой ненависти... Боже какой я глупец что попался живым к ним в руки....
"А ты сколько выдержишь. Мы сейчас проверим". - белоглазый поигрывает железным штырем с острым наконечником. Болт....
- Ты что же, тварь, распять меня хочешь? - сердце заходится от ужаса, а в тихом голосе ненависть. Ненависть, ненависть - что дает еще силы говорить. Говорить, издеваться, провоцировать, пусть хоть один из них выйдет из себя!
"Догадливый ворон, правду говорят умная птица." - рука рвет шнурок с распятием с шеи, тонкий золотой крест раскачивается перед глазами в черной, покрытой ссадинами и мозолями загрубевшей руке с обломанными, грязными ногтями. -" Ты у меня кричать будешь. Кричать так что твои друзья-гяуры у себя на Баш лоам услышат. "
Ненависть душит хуже боли в изрубленной спине и пылающей жаром кисти. Сжимает сердце, останавливает дыхание, о, остановись, остановись сердце, имей милосердие хоть ты!  Хочешь видеть мой страх.... слышать крик.... ну погоди же...
- Валяй! -  пылающее жаром тело дергается, голос хрипит с обжигающей яростью тем более страшной что ярость бессильна что-либо изменить. Лишь так. Дразнить, провоцировать. Покажешь слабость духа - все равно умрешь.... но под насмешки... Насмешки? Ну уж нет!!!-[ Валяй, сука!
"Ишь какой храбрый" - смех ударяет в уши как вонь от немытого тела когда он обеими руками оттягивает голову назад за волосы словно в каком-то извращенном пароксизме страсти. Да он и вправду безумен. И такой не убьет... "На словах вы все такие"
Господи.... ни о чем не просил... никогда..... но сейчас.... дай силы.... Господи...
Разрезаны ремни, Не упаду! Удар в спину прикладом карабина... в спину которая сейчас сплошной кусок вскрытого мяса. Чавкающая грязь бьет по коленям, черт дернул попытаться опереться на руку, боль пронзает до плеча, голова с размаху бьется о деревянную поперечину.... креста.... Не первый раз они такое творят... не первый - на кресте следы засохшей крови.. дыры от когда-то вбитых железяк.... Пинок в ребра. Нет, вам не растянуть меня на кресте...
- Са ма гатде, ас айса дийр ду иза - руки сами раскидываются на поперечине, в глазах ненависть а голос хрипит, хрипит срываясь на крик, с насмешкой и вызовом, черпая в ярости мужество которого не ощущает - Ну же! Или передумал гнида? Валяй, приколачивай! Или думаешь о пощаде просить буду!? Не на того напал гаденыш....
Белоглазый кажется колеблется? Ах ты ж тварина, действительно думал умолять стану.... Смех, смех, отчаянный, злой, провоцирующий, смех в лицо, ну же, сорвись, утрать самообладание, убей меня!
Нет.... не светит отпустить душу в мире... Снова руки... прижимают тело к жестким доскам, мочой потом и кровью пахнет навалившееся сверху чье-то тело, руку схватывают у запястья, у локтя, у плеча, сжимают как клещами.... Господи.... Неужели.... А-а-а-а-а ..... Удар тяжелым молотом по железному штырю. Впивается в тело четырехгранный болт.
Тело выгнулось в жесточайшей судороге боли, заскрежетали, захрустели сжатые зубы, придушеннный хриплый крик оборвался когда в легких иссяк воздух, лишь какой-то страшный скрежет в гортани - эхом молчаливого вопля словно кричал, кричал стараясь докричаться до неба, до Бога забывшего о нем в тот момент... .раскинутые руки сводит судорогой, пальцы скручивает,  но руки не двигаются, словно привязанные, прижатые или... приколоченные.... вдавило затылок в подушку, выгнуло шею грозя вот-вот вывернуть позвонки вздутые вены на шее замерли, не пульсируя когда от боли остановилось сердце, секунды, томительные секунды... минуты.
Звенит удар за ударом металла по металлу. Глубже и глубже с каждым ударом. Вода, ледяная, вода в лицо, потоками ведро за ведром, не уйдешь в беспамятство, не отключишься, живи, живи и чувствуй каждую секунду 
" Отречешься, ворон?!-" издалека, из небытия голос белоглазого. Тухлая вонь.... - "Отрекайся, так и быть, повисишь на одной руке часок и снимем."
Правой руки больше нет. От самой груди пылающее, разрывающее облако а не рука. Все силы какие еще остались нужны для того чтобы открыть глаза и взглянуть. Приколочена рука к поперечине креста. И не за кисть. Знают черти свое дело... знают что кисть руки может прорвать под тяжестью тела. Над запястьем, между костями пробито предплечье четырехгранным болтом.  Остановись... остановись сердце.... дай умереть хоть сейчас, чтобы второй раз не выносить это....
"Отрекайся, черный!" - черные пальцы хватают за лицо, поворачивают к себе, до синяков сдавливая под скулами "- Отрекайся, пощадим!"
Господи...... дай сил..... господи.....
Вера? Что она значила для него всю жизнь? Да почти ничего. Верующий бы отрекся. Наверное. А может нет. Почему же гордость и ярость сильнее?
Сжимаемое болью и ненавистью горло...  голоса уже почти нет. Но насмешка, насмешка и ненависть даже сейчас, слепые глаза уставившиеся в потолок видят лишь его, белоглазого с черными руками, воняющего кровью и потом...
- А ведь ты.... боишься меня.... тварина....даже сейчас... боишься...  НЕТ! Отче... наш... иже еси... на небеси.... не отрекусь сволочь... ты у меня увидишь, сучий потрох, как умирает мужчина и офицер.... Приколачивай и будь проклят....
Еще удар, еще, вода, ледяная, потоки воды еще и еще, но уже не удержать в сознании, от запредельной боли не выдернуть назад , он так и не узнал - кричал ли тогда...
А на мокрых от пота простынях билось полубесчувственое тело, с глубокими, сквозными шрамами на  раскинутых в стороны руках, втянутыми словно меж костей втянуло не только кожу но и часть мышц, страшными стигматами цену которым знал лишь сам Воронов и его мучители. И Корф, отыскавший его два дня спустя....
Ему не дали умереть тогда. Отпоила столетняя бабка полумертвого офицера когда вернулся Саид и едва не пристрелил белоглазого за то что тот чуть было не убил ворона. Он был еще нужен... живым....

Отредактировано Сергей Воронов (09-04-2015 14:45:22)

Ледяная вода. Сколько его так отливали прежде чем он пришел в себя? Хлесткие пощечины.
" Очнулся, ворон? Хорошо, ты нам нужен". - горбоносое, смуглое лицо у самых глаз. В палатке темно. Ночь. Сколько прошло времени? Всего лишь полдня? Или полторы сутки? Жестокая боль в пробитых руках свидетельствует о первом. А он уже не на кресте. Слава Богу болты выдернули и сняли когда был в беспамятстве. Только вот он снова висит как распятый - но уже прикрученный сыромятными ремнями, туго впивающимися в стертые до живого мяса запястья. Края ремней уже размякли от крови. В дымном свете чадящих факелов видно плохо. Саид не один. Еще трое. Что вы на этот раз задумали?
- Сам поймешь куда тебе отправляться, Саид? Или пояснить? - чужой, каркающий голос. Не зря назвали вороном видимо. Крылья мне. Черные крылья чтобы улететь отсюда. Куда там...
" Ты не в том положении, граф чтобы дерзить. Слушай меня. Ты мужчина. Мы умеем ценить таких как ты. Переходи к нам. Тебе все простят. И женщин которых ты сделал вдовами. И детей которые по твоей вине потеряли отцов."
Что он несет? Саид пьян? Или это я рехнулся и у меня галлюцинации? Да непохоже.
-Ты шутишь?
"Нет." - голос горца серьезен "Подумай, ворон. Мы умеем ценить настоящее мужество Я предлагаю тебе жизнь. Жизнь среди нас, жизнь в почете. "
Голова чужая, стопудовая, но надо поднять ее. Поднять чтобы смотреть ему в лицо на равных, раз уж он заговорил так...
- Жизнь предателя хочешь ты сказать? - впервые в голосе нет насмешки, он спокоен и тверд- Я солдат, Саид, офицер моей страны и моего государя. И умру как офицер и дворянин, а не как предатель. Не тычь мне в лицо покойниками, я выполнял свой долг как умел. И видимо выполнял хорошо раз вы так меня возненавидели.
"Ты умрешь как собака. А твою голову мы насадим на шест и ворон будет пугать ворон в наших огородах. Твои же собратья выклюют тебе глаза. "
- Суна и бен д'а ца хета....  На твоем месте я бы поостерегся использовать мою голову вместо чучела. - смех звучит хоть и глухо, сдавленно, но зло - На такое пугало слетятся тысячи воронов . Признают своего. И от твоего огорода ничего не останется.
- В последний раз граф. Это твой последний шанс - потом мы будем говорить по-другому
- На каком языке мне сказать чтобы ты понял? Нет! Вац Са'ид..... т'ех йорах ю....  
- Мне жаль... - он отступает.
Что ж... Тускло чадит жаровня в углу. Трое горцев. Спокойны, собраны. Заходят за спину, на плечи опускаются жесткие пальцы, сжимают до боли. Пластовальный нож в руках того что остался перед ним хищно поблескивает, отражая огонь. Лицо горца - узкое, суровое освещено снизу, и колеблющиеся отсветы придают ему вид гротескной маски. Ведь не думают же они.... Исхлестанную, горящую болью спину пробивает озноб. Что они еще надумали, Господи... Ведь этот нож используется для.... Горец делает шаг вперед, и острие впивается в грудь, у самого сердца. Рывок вперед в отчаянной надежде насадить себя на клинок....Куда там. Три пары рук удерживают за плечи, ремни лишь глубже впиваются в истерзанные руки.
- Хочешь дешево отделаться, керста - хохочет в самое ухо кто-то. Отвратительный запах гнилых зубов мутит сознание больше чем боль, пока нож делает полукруговой надрез над левым соском. - Не выйдет
Пальцы впиваются в надрез. Узколицый горец спокоен и сосредоточен. Ковыряет пальцами в разрезе, от боли темнеет в глазах. Что же он делает.... снова подносит нож и оттянув кожу отпластывает ее ножом на дюйм. Еще дюйм, срывая сосок вместе с кожей...Жгучая боль пробивает грудь до позвоночника... Это же всего лишь кожа, стерплю, стерплю...... Пальцы вцепляются крепче в кусок отслоенной кожи, который уже ничего не чувствует, но под ним разгорается пожар. Голова запрокидывается - от растекающихся по груди волн жара невозможно дышать... Рывок! Еще один... разрывая и отсепаровывая кожу, натягивая одной рукой и полосуя ножом - отдирает по вершку, по дюйму, от левой части груди до правого подзвдошья, господи, даже с убитой дичи шкуру снимают быстрее и сподручнее.. Мыслей не остается, лишь крик, крик задушенный пылающей, ни на что не похожей болью застревает в горле, душит, мешает дышать. А он все рвет, отдирает сильнее и сильнее, оставляя за ножом полосу окровавленной, обнаженной плоти шириной с ладонь.... боль перехватывает ребра, сжимает сердце огненным кольцом, заполняет мозг черным огнем, вспыхивает перед ослепшими глазами багровыми переливами, хрип рвется из раздираемой болью груди, где легкие скручиваются в безумном пароксизме, когда из открытого рта не рвется даже крика. Уже не соображая ничего, на одном лишь инстинкте тело бьется так что даже три пары рук и путы на руках не в состоянии удержать его на месте, трещат колья, перекладина к которой привязан лопается со звуком похожим на выстрел, едва-едва не напарываясь на нож он летит лицом вперед в раскисшую от воды и крови землю еще более срывая намертво зажатую в кулаке узколицего полоску уже мертвой кожи. Темнота.... лишь на мгновение кажется.
Бьет ледяная вода в лицо, заливается в рот и нос, заливается в гортань, удушливый кашель единственным свидетельством что еще жив... и тут же воскресает боль... Пока ты чувствуешь боль ты жив... Господи... Боже, дай мне умереть.... не прошу уже ни о силе, ни об освобождении, дай умереть чтобы это закончилось.... Ни в каком аду мне не будет боли сильнее этой...
Ведро за ведром, вода несет кусочки нерастаявшего льда. Сознание плывет, мутится, сердце сжимается сильнее и сильнее, воздух отравлен черной болью, им невозможно дышать... Безжизненное исхлестанное тело с пробитыми предплечьями и кусками доски еще привязанных к распростертым в раскисшей грязи рукам, запрокинутая голова, белое лицо на котором алеют лишь ссадины от побоев и прокушенная губа, багровая полоса обнаженных мыщц дымится в холодном воздухе словно дышит... Суета, крики, Саид припадающий ухом к кровавой полосе, что-то острое мелькает в кулаке, темнота, жуткий гул, в самое сердце кажется вонзается ножом жуткая боль, и перед распахнувшимися глазами плывет дымный огонь под дерюжным сводом палатки.. что это было...
"дала?" - пинок по ребрам отзывается в ободранной полосе обжигающей вспышкой
"дийна.... нацкъардала,  Ал'и"
И вновь и вновь лед, и хлесткие удары по щекам, вырывающие из полубеспамятства в ад... Во рту вкус крови. Соленый... мне надоел этот вкус...
Челюсти сжаты так что не раскрыть рта. Но еле слышный хрип все же удается выдавить
- Продолжай.... ну же.... что же ты остановился...
Изумленное лицо Саида, трое переглядываются за его спиной. Снизу, от их ног, из грязи и ледяной лужи, с трудом выталкивая насмешливые слова
- Неужто... Не понравилось... сдирать с меня.. кожу... ? Маловато содрал.... даже....- сознание мутится, голос прерывается, губы договаривают уже почти бессознательно-  даже.... ...На один... ботинок не хватит...
Темнота. Лед снаружи. Жар внутри. Вновь дым. снова факелы. Новая перекладина - покрепче прежней. Выходит решили продолжать. В добрый час.
И жуткая боль, без предупреждения, он так и не заметил крюк зацепивший кожу на левом плече, и лишь рывок раздирающий кожу и мышцы под ним заставил поперхнуться собственным сердцем - невозможно кричать когда в легких не осталось воздуха. Всего лишь рана. Глубокая, болезненная, рваная - но всего лишь рана. Кровь ручьем текущая по плечу. А узколицый примеривается крюком чуть пониже, и вновь чернеет в глазах и тело бьется в тщетной, подсознательной попытке уйти... Еще... еще..... вспыхивают и гаснут черно-багровые переливы, когда не осталось сил даже дышать, когда каждую секунду ждешь как последнюю..... И вновь передышка.... левое плечо, правая часть живота располосованы острым крюком наподобие тех которыми наверное орудуют черти в аду.... Так вот что они делают.... останавливаются... останавливаются каждый раз чтобы не допустить его смерти от боли... На грани шока судя по тому как заходится сердце и останавливается дыхание.
- Просчитался Саид.... - распахнутые глаза не видят ничего кроме переливов дыма и гоня, но он там, он слышит, и потому губы раздвигаются в издевательской усмешке. - Я изойду кровью... раньше чем ты насытишься.... 
"Ты крепче чем я думал, ворон - в голосе горца слышится... уважение? Что за бред.... "- Ничего. Есть способ и избежать крови."
Передышка.... Кто-то подносит ко рту кружку с водой. Боже, какое блаженство... Облегчение, хоть на секунду, на минуту, но облегчение... но слишком много боли отовсюду - и от вывороченных, пробитых, истертых до мяса рук и от исхлестанной спины превратившейся в сплошную рану, и от содранной полосы на груди и от новых, свежих ран от крюка - сознание уже не проясняется окончательно, в глазах все плывет... но на лицах горцев уже не каменное спокойствие. А отчетливо заметная злость .... выходит я неплохо держусь... хорошо бы.... пусть видят как умирают русские офицеры...Долго такое не продлится... уже скоро... скоро.... только вот разозлить бы их еще больше.. Владимир... надеюсь ему хватит ума написать моим что я погиб в бою от пули в сердце.. Господи.... пусть ни мать ни отец никогда не узнают как я умирал....   
Темнота.... факел погашен... тихо совещаются о чем-то трое горцев, Саид стоит в сторонке, вертит в руках крюк. Судя по их острым взглядам продолжения ждать недолго....
Что же вы еще придумаете, изверги.... Еще окровавленные крючья подносят к жаровне, и все тело непроизвольно дергается в путах. Тлеющие угли... само по себе неплохое орудие пытки. Только вот хищно побагровевшие концы крюков выглядят еще более устрашающе. Сколько же я выдержу, почему черт возьми я уже не мертв? Умны, умны дьяволы всегда знают когда надо остановиться....
Боль.
Алая и черная. Крик, разрывающий легкие, сознание затапливает огнем, бьет тараном по сердцу, раздираемая раскаленными остриями крюков кож шипит пузырями, и кажется слышно как рвутся под остриями мышцы, как хлещет тут же сворачиваясь от жара кровь, и запах... запах заживо сжигаемой собственной плоти.... Тьма, и снова отливают водой, и снова в чадящем полумраке наполненном удушливой вонью боль, и крик на который уже не осталось ни сил ни воздуха... Снова, снова.... Вода- и раскаленное острое железо, тьма, вода... бесконечный круговорот прерываемый беспамятством, ночь в которой уже не наступит рассвет....
Снова ведро воды в лицо.... передышка... Лица Саида не видно за переливами огня и крови, но он тут. В кое-как вернувшиеся проблески сознания вплетается его голос, пальцы хватают за голову и запрокидывают назад. Горячее дыхание шепчет прямо в лицо
- Попроси меня, Ворон! Попроси, и может быть я подарю тебе смерть которой ты так жаждешь сейчас. Проси!
Умоляю! - вопль сознания в первую секунду прикушен так что язык прокушен насквозь. НЕТ!!!
- Нет.... одними губами, которым лишь каким-то сверхъестественным ослиным упрямством приказано изогнуться в усмешке - С чего бы....
- Помнишь Нуху которого ты убил? Ты перебил ему хребет и оставил умирать! Он умирал на моих руках! - уже не удерживает себя в руках, это хорошо, рывок за волосы с силой ударяя виском о деревянный брусок  - Слышишь ворон!? - снова удар, по рассеченной коже на виске бежит горячая струйка, от удара вновь вспыхивает боль - но не в голове а во всем теле, а голова почти не ощущает этого удара - Я обещал ему! Обещал что ты будешь умирать в муках, что ты будешь молить меня о смерти! Я сдержал слово, моли же! Проси, умоляй, может быть я сжалюсь и проткну тебе глотку? Давай же! Или мы будем продолжать пока не тебе не останется ни вершка целой плоти!  Моли, ворон!
Ну уж нет.... в бреду и беспамятстве может и сказал бы чего ты так хочешь. Зря ты дал мне передохнуть.... Умолять, просить... тебя? НЕТ! Смейся, смейся ему в лицо, смейся! Лишь это важно изо всего что ты делал в своей жизни, как ты умрешь... пусть запомнит... запомнит...
- Что... ассор-ти-мент бедноват.. Саид?.... Нагайки... крест... содранная кожа... каленые крюки... и это все? Убогая... у вас.... фантазия.....- голова уже запрокидывается проваливаясь в темноту, заволакивается мраком в котором снова приблизятся раскаленные крючья, но разбитые, прокушенные губы еще договаривают с насмешкой... Мне вас жаль.....
- Садаккха иза! - крик прорезает удушающий мрак, и сильный удар головой о деревяшку почти лишает сознания.
- Вац!!!! меллаша!!!
И вновь жгучая, разрывающая боль впивается в тело, которое кажется уже неспособно ни к чему. Обессиленный сгусток плоти, неспособный даже биться от боли, горло неспособное кричать, глаза неспособные видеть, сознание не способное думать.... способно лишь чувствовать. И бешеная круговерть черной боли и алого огня затапливает весь мир, выше, и выше, до небес, до облаков, до самого Господа Бога....

Позади тихо скрипнула дверь. Данила, камердинер Корфа - высокий плечистый парень с копной соломенных волос и простецкой но добродушной физиономией сунулся в комнату да застыл на пороге. Вот уж не ожидал что у больного гости. Тем не менее поручение Корфа надо было выполнить - он осторожно обошел вокруг Анны, прикладывая палец к губам, приложил ладонь ко лбу Воронова, прислушался к дыханию и так же тихонько отправился обратно. Хуже графу похоже не стало, а остальное - как ему недвусмысленно указали - было не его ума дело

Кожа Воронова обжигала. Жар упорно державшийся на одной и той же ступени не нарастал до критической точки, но и не спадал. Стакан стукнул краем по зубам, вода пролилась по подбородку на шею, прежде чем он осознал что это такое и припал к живительной влаге с такой жадностью что в несколько глотков осушил стакан до дна. Глубокий, прерывистый вздох отдающийся в глубине раны привычным уже для слуха девушки клокотанием сорвался с растрескавшихся от жара губ  и он тяжело опустился на подушку, на которой сейчас можно было печь пироги. Полуприкрытые глаза, лишенные всякого выражения на мгновение закрылись окончательно и вдруг распахнулись. Не двигаясь с места, словно все тело было налито свинцом он повел взглядом вокруг себя, наткнулся на огонек полуоплывшей свечи и в конце концов увидел Анну. Только вот... увидел ли? Взгляд казался странным - словно смотрел он и на нее и одновременно сквозь нее на что-то дальше. Губы дрогнули и еле слышный шепот прорезал тишину нарушаемую до этого лишь его свистящим дыханием
- Кто ты?

Кто она - тень появившаяся среди круговерти боли и огня, в момент передышки когда его ненадолго оставили в покое... о, благодать, одного! Руки болели нестерпимо, ремни врезавшиеся в кожу превратили запястья в кровавые раны, на груди спине и животе не было уже живого места... завтра стало быть возьмутся за руки и ноги... И что придумают потом - одному Богу известно..
- Помочь.... - он смотрел на нее не отрываясь - Помоги.... прошу тебя....

Темные глаза смотрели на нее не отрываясь
- У вас ведь... всегда... где-нибудь... поблизости есть нож... - он явно принимал ее за одну из горских девушек, за одну из тех что были в самом отряде, или в обслуге. Медленный, еле слышный шепот, обрываемый лишь хрипящим дыханием был спокоен и глубок как его взгляд - Прошу.... Помоги... Убей меня....- он чуть повернул голову в ее сторону и на шее четко обозначилась пульсирующая жила - Это ведь легко.... пожалуйста...

Боже мой, какая разница откуда..... но она - кто бы ни была - была сейчас единственным шансом на избавление.
- Из... третьего... кавалерийского.... -он с усилием перевел дыхание и во взгляде засветилась отчаянная мольба - Они... они же скоро вернутся. Пожалуйста... прошу.... умоляю.... - взгляд обратился куда-то в сторону свечи - там... там должны же оставаться.... - что именно должно оставаться он не договорил. Пластовальный нож узколицего? Крючья? Да черт возьми любая железяка - которой можно проткнуть шею или грудь в нужном месте

Воронов с невеселой усмешкой чуть прикрыл глаза и слегка согнул пальцы левой руки. От покрасневшего лица веяло жаром, вокруг него сейчас была не безопасная уютная спальня с широкой кроватью, а пропахшая кровью и смрадом горелой плоти палатка. Холодная дрожь охватывавшая его то и дело верной спутницей жара была сейчас дрожью холода - вполне понятной для человека которого с полсотни раз за день окатывали ледяной водой да еще ранней весной. Боль в груди, тяжелое рвущееся дыхание отягощенное лихорадкой, заполнившей свинцовой тяжестью все тело удесятеренные жаром были для него сейчас тем, чем были тогда - рваными обожженными ранами на груди и животе, пробитыми руками и ободранной до мяса спиной. Он не узнавал Анну - в сонме круживших вокруг него видений она была лишь еще одним - смутным, безликим, тенью с женским голосом и мягкими руками которая чудом возникла во мраке заполненном болью... и не хотела принести покоя. Говорить было тяжело, зачем она успокаивает его? Ведь завтра настанет новый день а значит снова заявится кто-то с ножом чтобы отрезать очередную фалангу от пальцев. А потом... в прошлый раз визит горцев в отсутствие Саида стоил ему сквозных ран на руках и боли которую трудно было превзойти. Хотя узколицый с пластовальным ножом все же был вне конкурса....
- Не хочешь... помочь.... боишься?

Верно... никого нет... он один - с ней, в палатке освещаемой лишь одним -единственным огоньком... Он не видел как они ушли - но наверняка потушили факелы уходя чтобы пленник не задохнулся слишком долго пробыв в их чаду. Ему не надо было вглядываться чтобы видеть то, что сейчас отчетливо стояло перед глазами. Так отчетливо что он почти видел как мерно колышется дерюжный верх палатки под ветром. Вот только ее он не мог четко разглядеть да и не старался.
Вот так.... слова, слова... вместо одной -единственной помощи которую он просил. Так стоит ли унижаться и просить дальше?
Нет.
Нельзя было вообще поддаваться слабости и просить ее об этом. Дурак... Господи какой же я дурак... Его губы тронула и пропала без следа усмешка полная горькой иронии. Стоило выдерживать все это чтобы унизиться до просьбы женщине и получить отказ... слабость.. позорная слабость... непростительная...
- Д'адала...  -только и прошептал он, закрывая глаза. Больше сказать было нечего.

Воронов лежал без движения, с закрытыми глазами, но не спал. Взбудораженный лихорадкой и видениями мозг не мог вот просто так отдаться на власть спокойного сна. Мучила рана, мучило дыхание которого не хватало, тяжесть в груди, словно легкие набиты каменной крошкой, жар туманивший голову, наливавшей все тело мутной тяжестью и болью, и видения из прошлого - которым он почти никогда не давал воли даже в воспоминаниях прорвавшись за плотину выстроенную сознанием - затопили его целиком. Кто бы она ни была - она должна сейчас уйти. А потом... потом... потом настанет утро следующего дня.... и все начнется заново. И без шансов на легкое избавление. Прошлой ночью его не оставили как сейчас привязанным к поперечной деревяшке, а лишь связали руки, да и то - благодать - не сзади. Он попытался тогда перегрызть себе вены и полдня до того момента как появился этот белоглазый - провел с лошадиным мундштуком который ему втиснули меж зубов, и сняли его лишь сообразив что оставить на ночь привязанным к поперечине еще более безопасно. Попросить ее отвязать руку и попробовать еще раз? Навряд ли она на это пойдет рискуя навлечь гнев Саида. Да и.... не обращайся дважды за помощью к тому кто мог помочь но отказал... Гордость или упрямство? А какая по сути разница. Пусть уходит. Все пойдет так, как должно, и если впереди новые дни и часы... так тому и быть.... рано или поздно...

Отредактировано Сергей Воронов (10-04-2015 02:58:13)

Измученный бредовыми видениями Воронов забылся лишь на рассвете, и к полудню, когда доктор пришел со своим ежедневным визитом - спал мертвым сном, так что даже болезненная перевязка не могла его разбудить. Однако Штерна это обстоятельство не встревожило - любая лихорадка имеет свойство к ночи нарастать, поэтому можно лишь радоваться тому что хотя бы днем пациент погружается в спасительное для него сейчас забытье или сон. Его прогнозы оправдывались сполна. Воспаление шло по нарастающей, каждый вечер теперь должен был становиться тяжелее предыдущего до того переломного момента когда достигнув пика лихорадка начнет спадать. Уже ко второй половине дня лихорадка усилилась, и приобрела характерную последовательность - раненого то трясло в ознобе то сжигало жаром, более высоким чем накануне, и периоды ясного сознания чередовались с еще более тяжким бредом. Владимир провел у друга весь вечер, пока тот вновь не забылся тяжелым сном, и наконец ушел наказав Данилке как и прежде навещать раненого но не торчать при нем постоянно. Корф хорошо знал своего друга - и прекрасно понимал что тому, как и ему самому неприятно быть объектом повышенных забот. Воронов проспал до ночи, проснулся, задыхаясь от жара, позвонил прося воды - благо Корф оставил колокольчик у самой его руки, выпил воду, а заодно и микстуру которую поднес ему камердинер Корфа, и вновь погрузился в лихорадочный полу-сон полу-дрему между ясным сознанием и приступами удушающего жара которые теперь чередовались с очевидной последовательностью

Воронов казалось не спал но и не бодрствовал, в странном взвешенном состоянии между тем и другим. Широко раскрытые глаза, неподвижно устремленные на пламя свечи блестели неестественным, лихорадочным блеском, тяжелое, неровное дыхание едва нарушало тишину. Правая рука лежала на груди, чуть согнутыми пальцами цепляясь за повязку, а левая, вытянутая поверх одеяла временами конвульсивно вздрагивала. Кирпично-красное неподвижное лицо выделялось на белой подушке словно маска из обожженной глины. Он похоже не услышал ни как она вошла, не обратил внимания на огонек ее свечи. А может попросту спал с открытыми глазами - так говорят тоже иногда бывает

Он увидел ее краем глаза, где-то на границе поля зрения. Златокудрый силуэт в вишневом халате появившийся из окружающего мрака. Почему-то совсем не удивился. В лихорадке перед ним проходили разные видения - и удивляться на каждое у него не оставалось ни сил ни интереса. Все это пройдет, пройдет. Долгая служба научила его какому-то философскому терпению применимому к обстоятельствам - хотя с людьми он зачастую бывал и резок и нетерпелив. Но без такого терпения - невозможны ни долгие караулы, ни полуночные бдения у костра, ни бои ни тем более затишья, когда ждешь бури которая вот-вот грянет... а она все затягивается.... Он не пошевелился, на расширенные глаза не опустились даже веки когда наконец растрескавшиеся губы дрогнули, и еле шевелясь, словно чужие, онемевшие выговорили хрипло, ровно, без тени удивления или возмущения
- Анна. Анна Платонова. Вы действительно здесь или это все еще бред?

- Странно - так же спокойно и бесцветно проговорил он, глядя в огонь, и видя ее смутным облаком там, за огоньком - С чего бы мне вас видеть. А поначалу я подумал что это снова пришла мама... Забавно. Я даже чувствовал запах ее волос. А вот вас вижу с трудом.
Глаза с расширенными от белладонны которая входила в состав микстуры, неподвижными зрачками действительно сейчас видели все как в тумане. Жар туманил сознание, чудовищно путал мысли, Воронов сейчас походил не то на больного, не то на пьяного который говорит то что приходит на язык не утруждая себя тем чтобы осмыслить сказанное, просто потому что думать был не в состоянии

Воронова похоже сейчас ничто не могло удивить. Даже странный вопрос который задало бредовое казалось бы видение. Он не отреагировал на ее перемещение, не следил за ней взглядом, глаза по-прежнему неподвижные и немигающие смотрели на огонек свечи. И ответил он так же ровно и безжизненно, не соображая что и кому говорит
- Затем что черный ворон - это я...

Отредактировано Сергей Воронов (11-04-2015 11:15:51)

- А она предпочла бы.. чтобы я послал ей... труп этого мальчишки Долгорукого? - в неподвижном взгляде не отразилось ничего. С кем он говорил сейчас? Со своим видением или сам с собой? Бесцветный шепот был лишен всякого выражения, слова слетали с губ медленно словно даже онемевшие, чужие губы шевелились с величайшим трудом. - А я мог бы... пристрелить человека... легче чем убить птицу на лету....
Он замолчал так надолго что казалось и вовсе не намерен больше говорить, но потом все же словно с величайшим усилием уголки губ дрогнули в неживой, пугающей усмешке
- Великомученица Надежда... и негодяй Сергей Воронов... какая красивая история... Только вот Долгорукий промазал... Было бы смешнее...

Отредактировано Сергей Воронов (11-04-2015 15:20:29)

- Спаси Господь того кому всерьез понравится эта маленькая хищница... Каким я был идиотом что в первые встречи купился на ее смазливое личико...  Алчное и себялюбивое дитя... требует любви как игрушку... вынь да положь...  готова пасть в объятия любому мужчине который посмотрит в ее сторону... - его усмешка стала жесткой и злой, в непрестанной злости на самого себя - За два месяца повесилась на шею троим говорит Корф. Всем холостякам побывавшим в поле ее зрения... Пошли Бог четвертого поскорее... Дурак... дурак еще пытался остеречь ее... Твердит о любви как дитя о конфетах... меняет мнение чаще чем перчатки... неспособна думать ни о ком кроме себя... Ах негодяй негодяй Воронов что был с ней честен... не попользовался тем что предлагали не таясь... "Покажите мне что такое любовь, граф" - тихий злой смех перешел в удушливый кашель и он замолчал, тяжело хрипя и по-прежнему не отводя взгляда от свечи - любовь- игрушка... пусть играет с моим трупом... больше мне ей дать нечего... раз слова скатываются с нее как с гуся вода....

- Умение быть другом и поддержкой... Умение понять и принять... Умение отдавать и жертвовать... . - слова давались со все большим трудом, дыхание становилось все более хриплым, глаза неподвижно смотревшие на свечу словно гасли, заволакивались какой-то незримой пеленой, словно огонек на который он смотрел уходил все дальше растворяясь в тумане. - Умение... жить... и умереть за любимого человека....

- Сил у меня... достаточно... - в тяжелом, еле слышном шепоте понемногу исчезала та тягучесть, характерная для речи пьяного или бредящего человека. Воронов закрыл глаза, но уголки губ снова дрогнули в странной усмешке - Зачем... зачем вы расспрашивали... меня... об этом.. Анна?