Корф же уложил мальчика обратно на подушку - предварительно перевернув ее прохладной нижней стороной кверху- и гладил его по волосам пока не услышал спокойное, ровное дыхание. А потом поднялся, нашарил в темноте у шкафа подсвечник и вывалившуюся свечу. Свеча раскололась надвое, но это была не беда - на столике были и запасные, которые иногда в течении ночи меняла няня или Даша. А уокеровские спички он всегда носил с собой, поэтому разжечь свечу, установить ее на место оказалось делом нетрудным. А после этого он легко коснулся губами лба спящего мальчишки и вновь опустился на прежнее место. Получится ли или нет побеседовать с Михаилом, придет ли он, да и когда - это неважно, но сам факт того что он оказался рядом в то время когда Алексею приснился страшный сон наполнял его радостью и каким-то странным ощущением тепла. Почему он испытывал такую радость даря заботу и видя что ее принимают с радостью, и что она приносит пользу? Причем всем, Даше, Алешке, Егору, Сашеньке... При том что заботы о себе самом он не терпел. Странная потребность не получать а отдавать - откуда она и зачем он не знал, но радость от этого испытывал такую, что это совершенно освобождало его от желания вообще о чем-то думать...

Владимир задремавший было в привычной уже позе вздрогнул от звука открывшейся двери. Только что во сне кружился туман над темным ущельем, и резкие, скрежещущие голоса перекликались на той стороне. А он лежал прижавшись стараясь не шелохнуться потому что каждое движение несло бы смерть. Холодный ветер из ущелья сковывал спину льдом. Ждать. Ждать пока они пройдут, и уж тогда ударить им сзади чтобы зажать в ущелье между собой и головным отрядом поджидающим у выхода. Малейшее дыхание, малейший звук отразятся многократно от этих проклятых скал, они услышат, у них же слух рысиный.... Ждать, молча, в тишине. Звук щелкнувшей дверной ручки в абсолютной тишине был так похож на щелканье ружейного затвора что он вздрогнул и обернулся открывая глаза чтобы посмотреть - какой идиот из его взвода решил некстати проверить ружье и выдать их всех... Напряженная тишина ожидания сменилась уютной бархатной темнотой ночи и отблеском свечи, холод во сне сковывавший спину был всего лишь холодом от неподвижности - в декабре сидеть на полу в одной рубашке прислонившись спиной к ночному столику - немудрено что все тело затекло как желе в формочке. Впрочем сколько ночей он так провел? Не только сейчас у Алексея, но и раньше - за время путешествия с Дашей... за каждую ночь ее долгой болезни... было время привыкнуть. Впрочем умение быстро просыпаться вколоченное вначале муштрой в Корпусе а потом армией и войной помогло и на этот раз - едва открыв глаза он уже понял где находится и в теплом трепещущем полумраке разглядел лицо мальчика вошедшего в дверь. Он чуть пошевелился, выдавая свое присутствие - чтобы не испугать мальчишку и шепнул тихо, чтобы не разбудить спящего
- Мишель?

Корф следил за ним не двигаясь с места. В порывистых и вместе с тем осторожных, почти беззвучных движениях этого ребенка было столько зажатого  страха, что он почувствовал как у него буквально леденеет душа. Казалось сейчас перед ним кто-то другой, совсем непохожий на того Михаила которого он постоянно видел днем. Даже глаза, расширившиеся заполненные мраком глаза были совсем чужими, даже поведение, все, все было другим кроме... кроме вот этого заботливого жеста которым он коснулся лба спавшего Алешки. Когда мальчик вышел, Владимир беззвучно поднялся, едва удержавшись чтобы не выбраниться - затекшее тело повиновалось с трудом, и вышел в коридор, тихо прикрыв за собой дверь. Но в спальню к Егору он за Михаилом не пошел, и остался стоять в коридоре прислонившись к стене напротив двери в комнату мальчика

- С мамой все хорошо,  Миша, она спит - тихо ответил Владимир опускаясь на колено чтобы мальчику не пришлось смотреть снизу вверх. Он и сам не подозревал сколько потребуется усилий чтобы удержать себя в руках,  не представлял до конца насколько страшным будет этот ночной обход. И не представлял насколько глубок будет черный омут в глубине этих детских глаз,  всегда столь спокойных.  Какая же сила духа была в этом маленьком существе - ведь если бы Алексей не выдал его тайну,  если бы вот сейчас он собственными глазами не увидел того что увидел - то пожалуй не смог бы поверить что этот мальчишка с бездной в глазах и тот,  что бегал по дому,  занимался с мсье Полем, трогательно заботился о матери и всегда был таким спокойным - одно и то же лицо.  Однако это было так,  и невольное уважение которое вызывала такая выдержка заставляло говорить с ним не как с ребенком,  а как с равным.
- Я здесь просто потому что охранял Алешку от дурных снов, и уже не первую ночь. - Так же негромко и спокойно пояснил он и помолчав секунду прибавил тихо и почти не вопросительно - У тебя был кошмар, Мишель....

- Всего лишь сон... - тихим эхом отозвался Владимир - Сон,  да.  Но не "всего лишь". Такие глаза ,как у тебя сегодня - я видел в собственном зеркале, когда вернулся с войны   и вскакивал по три раза в ночь, давясь собственным сердцем. Я вижу какой ты сильный,  Миша.  Но может быть ты позволишь мне помочь тебе?

Отредактировано Владимир Корф (26-04-2015 02:54:09)

Как...  Если б знать.... Владимир на секунду опустил голову, но почти тут же вскинул на него глаза
- Ты очень хочешь спать?Если нет, то пойдем со мной.Я хочу тебе кое -что показать. И поговорить,  если ты не против

Отредактировано Владимир Корф (25-04-2015 10:21:33)

Владимир поднялся с колена, на секунду заглянул к Алексею, снял свой сюртук со спинки стула, прихватил одну из запасных свечей и, вернувшись в коридор, набросил сюртук на плечи мальчика. Ночью,когда гасли камины, и переставали топить подвальные печи в доме становилось довольно холодно ,а Михаил был почти раздет. Теплая плотная ткань укрыла его до середины икр. Хоть Владимир втайне и опасался, что Михаил может не принять такой заботы, но виду не подал, зажег свечу и жестом пригласил за собой. Случайно или намеренно, но спускаясь по лестнице он раз или два коснулся плеча мальчика -не то опираясь, не то подбадривая ,но легко, едва заметно.
В кабинете было темно. Владимир жестом пригласил Мишу сесть, поставил свечу на столик у кресла и ,опустившись на колени, стал подкладывать в камин новые поленья, чтобы разжечь его. И только тогда заговорил - тихо,  не поднимая головы от своего занятия
- Ты тоже видишь во сне этого борова ,который измывался над вами?

- Знаешь, Мишель, люди подобные Ялубскому - трусы в душе. Они охотно издеваются над теми кто слабее их. Этим чувствуют свою власть и мнят себя сильными - негромко заговорил Корф растапливая камин. Свернутый бумажный фант запылал, лизнув хорошо просушенные чурки и вскоре в камине заплясал веселый огонь. Он повернулся к мальчику - А на самом деле - мгновенно поджимают хвост когда чувствуют что за свое тявканье могут получить сполна. Ты это знал?

- Это ничего не меняет в прошлом, ты прав... - он поднялся с колен, отошел к стеллажу, и выдвинув один из ящиков где хранил переписку покопавшись там вынул письмо. - Того что случилось - не изменишь и не затрешь. Но это меняет все в настоящем и будущем. - Владимир вернулся обратно, и опустился на шкуру рядом с креслом - После нашей свадьбы он прислал письмо твоей маме. Издевательские поздравления и непозволительные высказывания в ваш адрес.

- Он просил продать ему неких трех крепостных. - спокойно произнес Владимир, глядя в его глаза. - Женщина могла бы только разгневаться, а потом постараться проигнорировать и забыть. Но не мужчина. Я отправил ему письмо, в котором сказал ,что никаких похожих по его описанию крепостных у нас нет. Но есть три моих сына. И что я требую сатисфакции за неподобающие намеки в их адрес. Ты ведь уже знаешь что такое сатисфакция. А также я написал ,что пристрелю его - безо всякого поединка, если он хоть раз - словом ли, делом ли, взглядом ли позволит себе хоть что-то неподобающее в адрес моей семьи. Ты полагаю знаешь его почерк. Взгляни ,что он мне ответил. - он протянул мальчику письмо Ялубского, письмо переполненное униженными извинениями перед ним и всеми троими детьми, с уверениями, что он-де никогда..... и далее далее...

- Они не узнают. - так же ровно ответил Корф, не отводя глаз - Да и ты бы не узнал. Но я захотел показать тебе то - как он боится вас сейчас. Когда вы были в его полной власти - он издевался над вами как над слабыми и беззащитными. Теперь же он дрожит перед вами как желе в формочке. И ты должен это знать. Ты должен знать что теперь - он боится тебя. Вас всех троих. И боится не без причин. - взгляд его упал на желваки заходившие на скулах мальчика от крепко сжатых зубов и впервые в спокойном взгляде плеснулась крепко сдерживаемая ярость. - А теперь послушай Мишель. Одно твое слово - и я на рассвете приведу его в наш двор как медведя на веревке. Чтобы крепостные детишки из его имения содрали с него шкуру по кусочкам.

- Не стану, ты прав... - вспышка ярости угасла под колоссальным внутренним усилием, и голос оставался все таким же ровным. Владимир не отводил взгляда от темных глаз мальчишки, рассудительного не по годам. - Но клянусь Богом, Миша, когда я думаю о том что этот мерзавец делал с вами - пуля в лоб кажется мне милосердием. И этот подонок до сих пор жив лишь потому что живой он сейчас - смешон и не опасен. А боится он не только меня, но и вас, потому что вы отныне по состоянию, положению и титулу для него недосягаемы. Запомни, Мишель, никто в целом свете кроме разве что Императора не может быть страшен сыновьям барона Корфа. И никто не посмеет причинить им вред пока я жив. И после моей смерти - тоже. Запомни, слышишь?

- Миша... - тихо позвал Владимир не отводивший от него глаз. Это судорожное движение - сродни беззвучному всхлипу отозвалось в душе жгучим всплеском. Захотелось протянуть руку, обнять эти сведенные мальчишеские плечи на которых лежал непомерный груз, но он пока не смел. Сбросит ли руку ребенок, привыкший за себя и за братьев по-взрослому отвечать в одиночку. К черту, пусть лучше сбросит чем спокойно сидеть и смотреть на это. Он протянул руку и мягко положил ладонь на плечо мальчишки - Посмотри на меня.

- Ты ведь знаешь, что ты больше не один. Знаешь вот здесь - Владимир коснулся второй рукой лба Миши. - Но твои кошмары отпустят тебя когда ты почувствуешь это и здесь - он дотронулся до его груди - Когда-нибудь это произойдет, не сомневайся. Время лечит все . Вера и любовь - докончил он мысленно, но поостерегся говорить это вслух. То что звучало в мыслях, звучало в голосе и отражалось в глазах выглядело бы пошло и глупо будучи облеченным в слова. Он немного помолчал и заговорил о другом - И еще. Когда я готовил дом к вашему приезду, то знал о вас немногим больше чем вы обо мне. И приготовил вам отдельные комнаты - просто потому что так было заведено в вашем прежнем доме. Ну и потому что обычно детям хочется иметь свое личное гнездышко. Но может быть тебе было бы спокойнее спать в одной комнате с братьями, хотя бы какое-то время? Спокойнее за них.

Отредактировано Владимир Корф (25-04-2015 13:41:03)

Владимир долго смотрел на мальчика который все молчал и молчал опустив голову. Словно вновь заворачивался в какой-то непроницаемый кокон, в котором ужас и страх приоткрыли было крошечную брешь. Это ничего... это нормально... Егор - дитя. Алешка тоже ребенок. А вот Михаил... В его возрасте он был на втором курсе Корпуса и почитал себя взрослым. А этому мальчику пришлось пережить такое, равного чего он и вообразить не мог. Скупой рассказ Алексея произвел на него гораздо меньшее впечатление чем сегодняшний ночной обход, темная бездна глаз на помертвевшем белом лице, заботливое прикосновение к лицу спящего брата, сиплый шепот беспокойства... Время лечит все... но сколько понадобится его.. этого времени... Он вздрогнул от неожиданно царапнувших по сердцу когтей. Тупых. Не связанных ни с беспокойством ни с сопереживанием. И предательская мысль промелькнувшая в голове, моментально забитая сознанием заставила на секунду и его глаза потемнеть. Но мальчик смотрел вниз, вот и хорошо. Корф поднялся, с силой растирая грудь кулаком, словно пытаясь разогреть остывшие от холода мышцы. Подошел к столику на котором стояли графины с бренди и водой. Налил бокал себе, а во второй плеснул бренди и развел немного водой. Вкус получится отвратительным - но не хуже чем травяные капли Варвары, настоянные на спирту в конце концов. И вернувшись к креслу снова опустился на колено, протягивая бокал
- Выпей, Миш. Это конечно не лекарство, но скажем я прошу составить мне компанию.

Вот оно - снова. Противоречие. Все его существо требовало не отпускать мальчика в таком состоянии, наверх, в темноту, в пустую комнату одного. А с другой стороны.... Сила духа требует уважения и навязчивость может обернуться медвежьей услугой, ему ли было этого не понимать. Но.... в конце концов он взрослый мужчина а Михаил все-таки еще ребенок....
- Ты этого хочешь? - тихо спросил он наконец - Или просто хочешь спрятать.... то что с тобой происходит? Если второе.. то не беспокойся. Я "не увижу" того чего ты не захочешь показать. Твоему мужеству может позавидовать взрослый мужчина, но даже мужчина - всего лишь человек.

Нет, это было невыносимо! К чертям, пусть оттолкнет, закричит, убежит, возненавидит но смотреть со стороны на эту молчаливую бурю страдания у него не хватало сил. Владимир отшвырнул бокал в камин, в два шага дошел до двери и сграбастав мальчика в охапку поднял его на руки, легко как Егора, вместе с сюртуком в который тот все еще был закутан. Сказать что-то? Глупое "успокойся, все хорошо?" Какое там хорошо - он же видел что все далеко, далеко не хорошо и неизвестно будет ли. Саднящая боль стала резче, тупые когти сжались чуть туже, ерунда, ерунда, все ерунда по сравнению с тем как разрывало сознание от самого отвратительнейшего из всех чувств на свете - чувства собственной беспомощности. Только вот что он мог сделать - только стоять, прижав к себе мальчишку рыдавшего без звука и без слез, так словно хотел вырвать из себя и передать ему хоть часть того чем был он сам. Хотел... и не знал как.

Владимир все так же крепко прижимая мальчика к себе прошел от двери до кресла и опустился в него вместе со своей ношей, прижав его голову к своему плечу и сцепив в кольцо руки, словно стремясь защитить. Только вот как защитить от того что бурлит внутри? Он не знал - но мог представить. Воспоминания, страхи, кошмары, чудовищный груз ответственности который и взрослым-то не всем по силам... Ну что же ты молчишь, Миша....
- Не молчи. -почти беззвучно шепнул он в светлые волосы мальчишки, чувствуя как у самого гарротой сжимается горло, как сильнее и глубже впиваются осточертевшие когти..  -Не молчи в одиночестве. Это калечит душу. Кричи, плачь, бей стекла но только не молчи. Я не услышу если ты не захочешь. Но не молчи... пожалуйста

- Что угодно... что видишь во сне... что было... что сидит в тебе сейчас и рвется наружу... только говори... - Владимир легко коснулся губами спутанных светлых волос, и крепче обнял ребенка, чувствуя колотившую его дрожь Вот сейчас вновь приоткрылась брешь... кажется... а через минуту может снова схлопнуться, замкнуться, высвободиться из объятий и этим своим страшным сдавленным голосом сказать "спасибо, но я лучше пойду"...  и вновь и вновь это будет повторяться пока я не найду правильные слова, но Господи, Боже мой - как же мне их найти и где... верно ли поступаю или нет.. Это уже не тонкий лед - это нить над пропастью, Боже мой куда я иду! Пойду, пойду даже если эта нить срежет мне пальцы когда я буду падать... Почему так больно.. моя ли это боль или его... Говори, говори, Миша... 

- Я видел многое, Миш - тихо шепнул он баюкая мальчика в объятиях. Как Алешку. Как Егора. Как Дашу..... Как Воронова когда он умирал от боли на его руках на полпути к лагерю... как многих умиравших на войне которых не успевали дотащить до врача.. как Анну... Сколько видели его глаза, сколько чужой боли восприняло и пропустило через себя сознание. Но похоже ничего страшнее чем затолканная вглубь, сжиравшая душу этого ребенка боль ему еще видеть не доводилось. - Расскажи... То что сказано вслух - отпущено на волю. И не возвращается назад...

Владимир молчал, коснувшись губами легких светлых волос и глядя поверх них в камин. Он и вправду видел все это сейчас. Видел в его надломленном голосе, чувствовал в его дрожи... Собака... да, Даша говорила про какую-то собаку, но представив Егора прижавшегося к трупу мертвого пса под ударами кнута... Алешку решившего что брат умер от.... от побоев, от чего же еще... Вспомнил про сигары... А еще больше - снова и снова этот сегодняшний жест у кровати Алексея. Все это переносили дети. Беззащитные дети... которым некому было пожаловаться и некого позвать на помощь.... Я бы на его месте сжег это чертово поместье вместе с этим демоном и самим собой - мелькнула яростная мысль.. Господи хорошо что ты наделил этого мальчишку умом бОльшим чем меня...  Он слушал, и не ощущал уже как глубже и глубже впивались в сердце ледяные когти, как сдавливала его невидимая удавка - не ощущал потому что был не здесь. Впитывал этот дрожащий молчаливый ужас словно губка, словно каждое услышанное им слово, каждая вытянутая из души мальчика молекула горечи могла хоть немного облегчить эту недетскую ношу которую он носил в сердце. Слушал, не двигаясь, все так же обнимая дрожавшего от долго сдерживаемого и наконец прорвавшегося сгустка страха и боли ребенка. Его руки хорошо управлялись со шпагой и с пистолетом, отчего же им не дано защитить одного-единственного ребенка от бушевавших внутри него бурь. Он знал о ранах и их лечении не меньше докторов - но отчего ему не дано залечить и затянуть дыру оставленную в детстве этого рано повзрослевшего мальчика... все будет, когда-нибудь - возможно будет но сейчас он слушал, слушал, не позволяя себе рухнуть туда, в эту бездну а оставаясь словно бы мостом отчаянно старавшимся вытянуть оттуда, с той стороны задавленного собственным молчанием, разуверившегося во всем ребенка.

Говори.... говори Миша.... в пламени камина он видел и искаженное страхом лицо Алешки, слышал чьи-то крики... видел как плещется вода, переливаясь за край почерневшей от времени бочки, тонкие мальчишеские пальцы до белизны вцепившиеся в верхний потускневший обруч... видел то чего никак не мог видеть, но словно вытягивалось и вытягивалось зыбкое, страшное черное облако, лепившееся из слов и он благодарил Бога за каждое слово сказанное мальчиком вслух - потому что представить каково это - видеть постоянно в мыслях все то о чем он говорил - он был не в состоянии. Его не было, не существовало ни тела, ни дыхания, ни сердца которого он не ощущал - все его существо сосредоточилось сейчас в кольце рук, обнимавших задыхавшегося под прорвавшимися воспоминаниями ребенка
- Этот сволочь мучил вас не только побоями... а любовью... любовью друг к другу - наконец выговорил Корф, и сам не узнал своего голоса - хриплого, еле слышного. - Не так страшно страдать самому... и умирать самому не страшно... страшно когда мучается тот кого ты любишь. Когда можешь потерять того кого любишь...

Отредактировано Владимир Корф (26-04-2015 03:03:48)

Нет... я не убью его.... этот ублюдок не заслуживает смерти Владимир слушал молча, хотя голос мальчика то становился глуше то наоборот казался таким ясным что резал слух. Танец огня в камине сливался в оранжевое пятно и какой-то невнятный шум заглушал его голос. Лед. Жидкий лед разливался по телу, плевать лишь бы остались теплыми руки согревавшие в объятиях мальчишку который наконец расплакался по-настоящему. Рукав рубашки стал мокрым, но он не чувствовал и этого. Потом. Все потом. Плачь, Миша, плачь.... слезы даже лучше слов... они все уносят. Расскажи воде, она все смоет.... чем слезы хуже воды... наверное лучше... куда только делся воздух... неважно, проживу и без него..  то лихорадочная дробь то медленные удары которые кажется ощущал прижавшийся к его груди ребенок.
Плачь, плачь родной... пусть все уходит... плевать куда.. лишь бы подальше от твоего маленького храброго сердца...
Он сам не заметил как прошептал эти слова вслух, почти беззвучно, так что от его дыхания произнесшего эти слова едва-едва колыхнулись тонкие светлые волосы на макушке мальчишки
"И клянусь жизнью я вколочу твои слезы в глотку этому поганцу! И посмотрю ему в лицо, когда он будет ими давиться"

Отредактировано Владимир Корф (26-04-2015 02:42:41)

Только крепче сжались обнимавшие его руки, ниже склонилась голова, касаясь губами волос, казалось все тепло покинувшее заходящееся от боли сердце сосредоточилось сейчас лишь в этом кольце, спрятавшем рыдающего мальчишку от всего мира. Никто не узнает об этих слезах, не узнает никогда, ни Даша, ни мальчики, и сам Михаил возможно с годами забудет о них, только вот Владимиру о них забыть не суждено будет никогда. И хорошо что сжавшийся, исходящий накопленными за долгие годы слезами ребенок не видел ни побелевшего как смерть лица отчима, ни расширившихся до предела зрачков в которых гас даже отблеск камина не достигая дна бездны, за судорожными всхлипами не ощущал медленного, неровного ритма сердца от которого вздрагивали края воротничка, ни медленно набрякавших и вздувавшихся вен на шее. Всего этого мальчик не видел а Корф не ощущал, словно и не было его здесь, словно эти слезы смывали все, и вытаскивая со дна души воспоминания прожигали сквозь них дорожки к глазам, отбрасывая прочь как пережеванные ошметки. И если бы у Владимира оставались еще какие-то мысли сейчас - этой мыслью была бы благодарственная молитва за эти слезы.