- расстрелян, но выжил. Воистину Господь милосерден и не скупится на чудеса для нашей семьи- негромко ответила Волконская, прижав к себе дочь. Господи, спасибо тебе! За все чудеса, что ты делаешь для нас! Сначала погибла Даша и милостью Господней и любовью, верой и пожалуй упрямством Владимира была возвращена, затем казнен сам Владимир и снова возвращен Божьей милость. Только бы и закончились испытания для детей на этом. Непонятно было почему он дома, раз был обвинен в измене. Но спросит она об этом мужа, а не дочь

Жуткий звук собственного свистящего дыхания был первым что Владимир слышал приходя в себя - и последним, что исчезало, растворяясь в темноте рваного сна. Он не спал. Лежал с закрытыми глазами, то проваливаясь в темноту, то выплывая на поверхность, сосредоточившись только на одном - на необходимости дышать. Необходимости, которая стала постоянной, тяжелой, почти непосильной работой. Время от времени он чувствовал как чьи- то руки приподнимают его за плечи, вливают то ложку лекарства, то подносят к губам чашку - с водой, с молоком или с бульоном - он не всегда различал вкус - во рту теперь поселился стойкий запах и вкус чего-то едкого и вязкого, отдавало хлевом и кислотой, и к горлу то и дело подкатывала тошнота. Он понимал чем его поят - запах хаша ни с чем спутать невозможно, и понимал - почему, но легче от этого не становилось.  Кормление с ложечки было пыткой, и теперь, когда даже в полусне был способен глотать - выпивал все что давали - до капли, потому что чем быстрее выпивал - тем меньше вкуса оседало на языке. Кожа была уже не такой сухой, наливаясь мало-помалу нормальным для его возраста состоянием, и мышцы понемногу обретали хоть какую-то, пусть и слабую - но все же возможность двигаться. Слабость, предательская слабость шла не только от истощения - которое заботами Даши благополучно шло на убыль, а гнездилось дальше, гораздо дальше - в боли и катастрофической нехватке воздуха.
Сколько еще дней пройдет? Сколько их прошло с тех пор как Даша сказала "Семнадцатое"? Он помнил только одну ночь.. неужели всего один день? Сколько же еще надо будет их пройти, сколько бесконечных часов, невыносимо трудных вдохов и выдохов, сколько борьбы за каждую порцию воздуха? После одной-единственной раны он сумел подняться лишь к концу второй недели, да и то - насмерть перепугав этим Штерна. Что же будет сейчас? Прошла неделя... выходит... еще одна? Две?
При этих мыслях возникал откуда-то мерзкий, тоненький голосок, который он с яростью отметал в сторону. Даша столько прошла и столько вынесла, а ты позволяешь себе малодушие только из-за того что тебя давит удушьем? Трус....
И он открывал глаза, видел Дашу в кресле, но почти тут же веки опускались сами и он - не то спал, не то дремал - дальше и дальше проводя бесконечные часы на грани между сном и явью.
Уже ближе к вечеру, когда хмурый зимний день стал темнеть - после очередной порции питья - и короткого - но настоящего сна - он распахнул глаза, глядя в потолок расширенными глазами.
Ему что-то снилось. Что? Он зашарил рукой по одеялу, и даже попытался приподняться на локте - простыня жгла ему спину, словно раскаленная сковорода. Взгляд сразу выхватил лицо Даши рядом и он подавил уже готовый было родиться крик. Она здесь.
Он не помнил что ему снилось, помнил лишь бесконечное ощущение - будто он ее искал, искал, мучительно искал - и не находил. И кричал бы во сне, зовя ее, если бы ему хватало на это дыхания. Забывшись он протянул ей руку - левую, но она тут же упала , пробив его до локтя болью, и вместо ее имени с его губ невольно сорвался глухой стон.
Господи, нет... что же это я.... Докатился..

- Даша..... Даша.... - с тяжелым хрипом но уже успокоенно - прошептал Владимир, слегка приопуская веки. Что он мог ответить? Плохо? Разумеется не слишком хорошо, но звать Штерна по каждому пустяку... проще уж поселить его тут - но что толку? Заставить дышать легкое спавшееся к корню - он не в состоянии. Да и мучило во сне не это. - Ничего.... просто... сон... родная...
Дыши, дыши, ну чего стоит? Разве мало того что она и без того встревожена, что ты можешь напугать ее еще больше? А ведь дышать становилось все труднее. Некоторое время он лежал, глотая воздух, набирая его достаточно, чтобы заговорить.
- Чушь... какая-то.... В собственном теле... как в каземате.... Расскажи... что делается... на воле?

Полуприкрытые глаза раскрылись вперив в нее пристальный взгляд. На бледном, измученном лице он смотрелся мягко говоря не слишком приятно. Приехала.... вот-так-так...  остановилась у Ильи - на том спасибо. Но какого черта... При одной мысли о том, что эта женщина опять будет изводить Дашу - стало еще труднее дышать.
- Что ей надо ? - прохрипел он наконец. - Опять?

"Если хочешь".... такая же как в ноябре... это как? Снова взыграла материнская любовь? После того как ей сообщили о казни? - казалось это не имело смысла. Мысли путались и разбегались. Скорее он готов был бы к тому что она бы принялась язвить на тему "Вот я же говорила" и донимать Дашу напоминаниями о Ливене. А теперь...выходит что нет? Или все-таки да?  "Если ты хочешь..." то есть она сама не против нахождения тут матери? Хотя... конечно, как иначе она могла. Снова ожгло в груди гневом, как тогда, ноябрьской ночью в его кабинете, когда она плакала спрашивая беспомощно "За что?!" но при этом не допускала и мысли о том, чтобы избежать общества матери - несмотря на то, что явно страдала от нее. Такая как в ноябре? Когда снова играла в любящую мать? Или когда влепила дочери пощечину? Да разве ж она скажет? Будет стараться не обеспокоить меня, даже если все и обстоит именно так. Владимир с усилием выгнул шею, втягивая воздух.
- Я... хочу... ее видеть...

Отредактировано Владимир Корф (16-09-2015 13:59:11)

- Я... должен с ней... поговорить... - с усилием выдохнул он, сжимая ее руку. Да. Поговорить. Сказать то - чего из уважения к Волконскому не сказал тогда, в день собственных именин, узнав о пощечине. Дыхание утекало из него как из прохудившегося мешка сыплется зерно, и становилось все хуже, хоть он и не хотел сознаваться в этом Даше. Но черт побери во всяком случае теперь ему можно не заботиться о необходимости соблюдать политесс... После прошедшей ночи он ощущал себя одной ногой в могиле, и вполне может статься что завтра он уже не сумеет разговаривать. - хочу знать... зачем... и как ...
Бессвязно получалось - как объяснить что лишь увидев собственными глазами - он сможет оценить к какому именно из двух ее ноябрьских обличий она относится сейчас. Грудь пробило болью и он едва не застонал, захрипев и стиснув зубы. Чертовщина какая-то...

- Я ... хочу.... ее... видеть.... Даша.... - в срывающемся голосе Корфа звучала странная настойчивость. Неожиданно это стало важным. Важнее всего на свете. Он поклялся самому себе что защитит ее, защитит и оградит от всего мира. Он оградил ее от прошлого, от сплетен, от одиночества, отстоял у самого Императора, но вот осталась она - мать. Мучившая ее с детства, постоянная горечь которую она старалась подчас скрывать даже от него. Этот вопрос "За что, почему, что со мной не так, что родная мать так меня ненавидит". Может Бог для того и сохранил ему жизнь - что он еще не закончил все свои обязательства на земле. - Пошли... за ней..... Пошли.... пока... я еще... могу говорить.... слышишь!  Сегодня... сейчас....
Его слова прервал удушливый кашель и он судорожно выгнулся, прижав руку повязке над ранами. В груди что-то заклокотало, и несколько томительно долгих секунд он не мог сделать вдох, пока наконец спазм рефлекторно сжавший гортань не прошел и воздух со свистом не вошел в легкое.

Владимир же кое-как выровняв дыхание, лежал без движения, наблюдая глазами за ее перемещениями, а когда она селя рядом - улыбнулся уголком губ. То, как она беспокойно металась по спальне - яснее ясного говорило о том, как что у нее душа не на месте, но вот...
- Ты... беспокоишься... - это был не вопрос а констатация факта -  Почему?

- Не бойся.. - он осторожно высвободил свою руку из ее ладоней и хоть с усилием но на этот раз все же сумел дотронуться до ее лица и погладить по щеке Усилие которое пришлось для этого приложить - моментально отразилось на лице напряжением, сделав улыбку какой-то болезненной, но глаза смотрели спокойно - Знаешь... о какой фразе из Библии... я говорил тебе... там... в каземате...?

Владимир с улыбкой полуприкрыл глаза. Конечно в свое время над его религиозным воспитанием изрядно потрудилась мать, и как и всех детей обучала и Священному Писанию, и житиям святых, и молитвам, да только вот даже тогда он не отличался особым рвением, а после смерти матери - со временем успешно позабыл большую часть всего этого. Вот только три истории из Библии он помнил, потому что тогда - в детстве они потрясли его воображение, как волшебные сказки, и помнил до сих пор. И даже сейчас он словно бы слышал мягкий голос матери, рассказывавший о страшной буре на Галилейском озере, об утлой лодчонке в которой плыли ученики Христа, и как они перепугались, увидев среди ревущих волн силуэт человека, идущего по воде, решив что это - призрак. Маленький Владимир в этом месте ежился, и прижимался к материнским коленям, с азартно блестящими глазами, предвкушая продолжение, и слушал как Петр, все еще не веря словам "Не бойтесь, это я" - попросил робко - "Если это ты - то позволь и мне прийти к тебе по воде" и почти видел полуироничную, им самим придуманную, улыбку на лице Иисуса "Ну иди". Он словно бы с Петром шел по воде, навстречу светящемуся силуэту, что шел навстречу, и уже тогда отважное сердечко обмирало от восторга, представляя бурные воды в ночной темени, по которым - велением чуда -было дозволено пройти! А потом неизменно наступало разочарование - мать рассказывала что почувствовав волны и ветер - Петр испугался и начал тонуть, и это до глубины души возмущало мальчишку - не понимавшего "Ну как это так? Чего ты перепугался, ведь ты УЖЕ ШЕЛ!!!! И вода тебя держала! Уже полдороги прошел, ну чего тебе бояться?" И словно отголосками его собственных возмущенных и разочарованных мыслей были - полные ласкового упрека слова Христа.
- Маловерный... зачем ты... усомнился?

Отредактировано Владимир Корф (17-09-2015 09:39:14)

- Но ведь... он уже шел.... чудо уже.. случилось... а он.... испугался... и оно растаяло.... - отдыхая после каждого слова он теперь говорил почти спокойно, повернув голову набок чтобы лучше видеть ее - Наверное.... чудесам нужна вера... а страха.... они сами боятся... Не надо тебе.. бояться... будь... храбрее Петра...
Его глаза обратились к потемневшему небу за окном. Пытался подсчитать сколько понадобится времени чтобы посланный доехал до поместья Волконского. Приедет ли теща сразу же? Удастся ли продержаться в сознании до ее приезда, и только, сколько понадобится для разговора.... О чем с ней говорить будучи здоровым - он не знал бы, но сейчас это не представляло ни тени сомнений. И пожалуй впервые в жизни его не заботило то, что посторонний человек увидит его вот таким, едва живым, задыхающимся, едва ли не умирающим. Может оно и к лучшему - не станет тратить время на околичности да шпильки? А может наоборот?
- Когда она... приедет... - он не пояснил кто это "она" - и без того знал что предстоящий визит наверняка не выходит у Даши из головы - Оставь нас... наедине... пожалуйста.

- А это... уже.... шантаж... - улыбнулся Владимир, но выпил молоко не прекословя. Его все еще постоянно мучила жажда, и будь то вода, молоко или крепчайший костный бульон он пил залпом - хотя от глотательных движений судорожно отдавалось что-то в глубине под ребрами, но он знал, что если не восполнять потерянную кровь и жидкость, не питаться - то у него попросту не станет сил выкарабкиваться, и в одну из ночей его попросту утащит в такую глубину, откуда уже не будет возврата. - Дети... Ты... вернешь их.... я... хотел бы их ...увидеть... но боюсь... они испугаются.... разве что... Егор.... Егор... не испугается.... Миша говорит... он знал?

Ходит с булавкой на платье... Заяц с лентой... Алешка с его первым орденом... душу обдало ужасом.
- Верни их. - прошептал он, подняв на нее немигающий, неподвижный взгляд. - Верни... Это же... чудовищно.... Щадить... от какого-то страха... и оставлять... в уверенности... что....
Владимир не договорил. Ведь вернувшись - дети тут же захотят его увидеть? Ну и что с того? Визит будет кратким - об этом Даша позаботится, да и всегда можно сделать вид что он хочет спать, а продержаться какое-то время хоть отчасти скрывая свое состояние - сил должно хватить. Должно. Но - то, что в то время, пока он тут, разговаривает с Дашей, улыбается и смотрит в окно, дети - там, у Ильи.....

- Слушаю и повинуюсь... моя повелительница.... - едва слышно прохрипел Владимир, с видом пай-мальчика закрывая глаза. - Только... Данилку.... пришли...

Камердинер явился со встревоженным видом, но увидев ободряющую усмешку приступил к делу. Уход за тяжелораненым включал в себя еще несколько моментов, о которых Штерн не сказал Даше, из свойственной иногда даже врачам щепетильности, зато Данилку проинструктировал самым подробнейшим образом. Может и не стоило звать его сейчас - после всех этих процедур, которые для здорового человека незаметны и сами собой разумеющиеся - ему всегда становилось хуже, но рисковать тем, чтобы оскандалиться перед тещей Владимир не хотел.
Как ни старался здоровенный парень быть осторожным - шесть сквозных дыр в теле отзывались на каждое движение, и после того, как закончив - Данила снова укладывал его на подушки - Корф едва дышал от боли и проворачивавшегося в груди горячего кома.
Вот и сейчас - распахнув настежь окно и подложив под спину раненому подушек, чтобы облегчить ему дыхание - камердинер вышел, покачивая головой и унося таз с кувшином, а Владимир лежал с закрытыми глазами, слушая собственный тяжелый хрип и надеясь, что потревоженный организм успеет хоть немного успокоиться

Владимир открыл глаза на звук открывшейся двери, и еще успел послать Даше теплый взгляд прежде чем она ушла, но заговорил лишь после того как теща подошла поближе. После Данилкиных манипуляций стало еще тяжелее дышать, а по лицу то и дело пробегала судорога
- Спасибо.. что пришли... Лидия... Алексеевна - тяжелый, прерывающийся хрип на каждом вздохе глушил его голос так, что приходилось невольно напрягать слух чтобы разобрать его слова. Он с усилием шевельнул правой рукой указывая на кресло у кровати, где обычно сидела Даша - Присядете? Я..... мне трудно... говорить... простите....