- Если хочешь, сегодня же и поедем. После обеда. И остальных тоже возьмем прогуляться. - они не выезжали кататься верхом с самого Нового года, и Владимир, почти два месяца не садился в седло. Но ведь надо же когда-нибудь начинать. К тому же, вороной, со свойственной всем лошадям почти сверхъестественной чуткостью почти наверняка угадает, что сейчас не следует особенно выделываться. - Но только ты поедешь со мной, на фризе. У Хвостика коротковаты ноги, чтобы выводить его в поле, пока снег лежит пока еще высоко.

- Кто ж его любит-то - обреченно вздохнул Корф, и встал, подхватывая малыша на руки. - А мне, между прочим целый месяц только одним супом питаться и пришлось.
По дороге, он выслушал о том, как Егор навещал лошадей в конюшне, о том, как Хвостик подружился с Авророй, Сашиной лошадкой, и когда вышел в столовую, на них обрушился вихрь, из двух смерчей - называемых Саша и Алешка, которые запрыгали вокруг, требуя дорассказать обещанную еще со вчерашнего вечера историю про спор двух гор из-за третьей, а Миша, стоявший как всегда между своим стулом и стулом матери смотрел выжидающе. Владимир улыбнулся, заметив что мальчишка все чаще заводит руки за спину, бессознательно копируя его собственную привычную позу.

Корф же, выполняя свое обещание рассказывал детям кавказскую легенду про то, как седой царь гор Эльбрус и молодой богатырь Бештау соперничали за сердце прекрасной зеленокудрой Машуки. Правда конец этой легенды был чересчур жестоким, и он слегка исказил ее с учетом детской аудитории - куда больше внимания уделив описанию того как ухаживали за красавицей ее поклонники, и соперничали, приплел сюда же и кусок из другой легенды, относительно испытаний, которые оба выдерживали по ее приказу, а вот трагический финал - перефразировал настолько, что теперь она могла показаться почти волшебной сказкой, которая обязательно получит потом свое продолжение.
В течение всего этого рассказа он поглядывал на Дашу, пытаясь понять - что она так пристально наблюдает за дочерью, и только когда та взялась за ленту - прыснул, сообразив что сейчас видит перед собой попытку научить девочку правильной осанке.
- Вот оказывается как муштруют девочек?- с нескрываемым любопытством поинтересовался он наконец, когда Алешка, ожидаемо принявший в этой истории сторону Бештау, и Михаил - которому по душе больше пришелся Эльбрус - закончили в конце концов обсуждать -кто бы из них одолел в конце концов, если бы в историю не вмешались боги.
- Впервые вижу, а ведь всегда любопытно было. Вот, право, у всех свои методики. В Корпусе осанку выправляют, заставляя держать за спиной скалку заведенными назад локтями.

- Да уж, жестко. - усмехнулся Корф, отпивая вина. - Но результат того стоит.
Он поставил бокал на стол и оглядел всех четверых детей
- Кто хочет поехать кататься верхом после обеда?

Отредактировано Владимир Корф (01-11-2015 11:51:15)

- А ты разве не с нами? - Владимир изумленно вскинул бровь - Мороз еще держится, долго все равно не проездим, но хоть развеемся. Я не выходил из дома чуть ли не два месяца, боюсь заплесневел совсем, чего доброго и фриз меня не узнает. А тебе- то и подавно не помешает свежий воздух. Поедем, Даш. Заодно сама приглядишь как Саша сейчас в седле ездит, да и не слишком далеко - по дороге, а потом через выгон к лесу и обратно. Там сейчас снег лежит должно быть ковром выше лошадиных колен.

О каких мартовских праздниках речь? - Владимир непонимающе поглядел на нее - Кроме первого дня и твоих именин - что там еще устраивать? Именины твои - это моя забота, первый день тоже не особенно трудоемок, кроме этих твоих рукотворных приглашений - а что остается? ты хочешь пригласить гостей на Масленицу? Родительский день, слава Богу тебе не отмечать - твои родители живы-здоровы, и не думаю, что моя теща порадует нас своим визитом, чтобы соблюсти масленичные традиции, что же остается? Золовки у тебя тоже нет - разве что если счесть за нее Анну. Только катания в четверг - ну их организация опять же не женское дело. Что же остается? Я вроде не слишком хорошо разбираюсь в этих традициях, а что знал - то благополучно позабыл, да и соблюдали все это когда-никогда.... скорее по Варвариным нотациям знаю как что должно быть, нежели на практике видел.

- Если только Анна не предпочтет остаться в Петербурге, если я правильно прочел ее последнее письмо - она весьма неплохо проводит время, у нее появилась подруга, и представляешь какова находчивость - она нарядила свою Глашу барышней и дрессирует ее соответствующим образом - теперь она с успехом изображает ее компаньонку. И, зная Глашу - могу ручаться что к Анне ни один потенциальный воздыхатель и близко не подойдет. - Владимир отложил салфетку - А что до твоих именин - тебе самой решать - что ты предпочитаешь - большой прием, или тихий семейный праздник. Но, полагаю, об этом ты будешь знать точно - после бала. Может тебе захочется пригласить к нам мадам Волынскую с семьей?

Владимир пожал плечами.
- Бал второго марта, а именины у тебя - четырнадцатого. Если ты пожелаешь кого-то пригласить - то времени на приглашения будет более чем достаточно. Целых две недели. Ту же Волынскую с мужем я был бы рад видеть у нас. Хотя.... - он едва заметно усмехнулся, только вот безо всякого веселья - Чтобы генерал почтил своим присутствием дом опального, ссыльного и судимого за государственную измену - несмотря на его оправдание? Ты права. Я слегка забылся, а ты слишком тактична чтобы мне напомнить, что наш дом не годится для того чтобы приглашать в него высоких гостей....... - он вздохнул, и встал, обходя стол, и подходя к ее стулу - Если ты захочешь ограничиться семейным праздником - возражений у меня нет.
Вот дурак. Замахнулся. Генерала Волынского с супругой пригласить к себе - это надо же подумать такое.

Отредактировано Владимир Корф (01-11-2015 15:01:32)

Корф усмехнулся и подал ей руку, чтобы помочь встать, а другой рукой отодвинул стул
- Quod licet Jovi, non licet bovi. До моих именин никогда не было дел никому, и у меня есть и другие причины не отступать впредь от этой традиции. А вот твои - праздновались теми кто тебя любит. Отец, брат, а теперь и муж. - он опустил и первого мужа, и бывшего любовника, словно их и не было, хотя был уверен, что император тоже не игнорировал этот праздник, но до этого ему как раз таки не было никакого дела. - И твои именины - в этом доме будут праздновать, пока я жив, имею право, поскольку ты - моя жена. - последние слова он произнес с надменностью турецкого паши, но не удержался и расхохотавшись поднял ее со стула, и закружил, не дожидаясь пока она сама встанет. Дети, еще не успевшие разойтись - смотрели на них расширившимися глазами, Сашенька раскрасневшись заулыбалась, Алешка скривил было рот, словно пытаясь изобразить презрительное мальчишеское "ишь - неееежности", но по весело поблескивающим глазам было видно что это зрелище ему отнюдь не неприятно. А Егор с бесцеремонностью малыша влез с ногами на стул, чтобы лучше видеть

Ее смех теплой волной прошел по сердцу. Странное ощущение ее замкнутости и зажатости, растаяло и он со смехом кружил ее по столовой, до тех пор, пока у него самого не пошла кругом голова. И отпустив ее, наконец на пол - он обернулся к детям, похоже очень польщенный их реакцией.
- Слышали что говорит мама? Брысь вверх, переодеваться. Я пока пойду распоряжусь седлать.
До чего же было удобно, что самому ему не приходилось переодеваться ни к обеду, ни к ужину, ни к прогулке. Достаточно лишь надеть пальто поверх сюртука, и сменить домашние туфли на сапоги.
На конюшне его встретило заливистое ржание. Фриз издалека, по запаху учуял его приближение, заржал, замолотил копытами по стенкам денника, поднялся на дыбы, насмерть перепугав кобылу в соседнем стойле.
- Барин, наконец-то - Никита приветствовал его широченной улыбкой - Жеребец-то поди, совсем заскучал.
- Спасибо, Никит - не глядя на него улыбнулся Корф, открывая дверь денника. Черный вихрь рванулся к нему, конюх отскочил, Владимир же напротив раскрыл объятия, обхватывая налетавшего жеребца за шею, и тот - с удивительным чутьем вовремя остановившись чтобы не сшибить человека, поднялся на дыбы, поднимая на себе взрослого мужчину легко - словно ребенка.
Он фыркал и ржал, тыкался головой в лицо, в плечо, то и дело норовил повернуться боком, чтобы потереться о хозяина плечом, прихватывал зубами рукава и воротник пальто, встряхивал своей густой, длинной гривой и то и дело постукивал копытами об устланный соломой пол, а Корф, прижавшись к жеребцу всем телом, и обхватив его за холку одной рукой - беспрестанно гладил большую, умную голову, шелковистые ноздри, проводил ладонью вверх от ноздрей ко лбу, между глаз, расчесывал пальцами длинную челку, и бормотал что-то совершенно бессвязное, понятное и слышное только этим двоим.
- Владимир Иваныч а седлать кого....
- Для детей оседлай.... для всех. И для барыни тоже - не оглядываясь отозвался Владимир, не в силах оторваться от своего любимца. Пока Никита седлал четверых лошадей - уже не спрашивая, которых - потому что это предпочтения детей, а тем более хозяйки были ему давно известны - сам он возился со своим жеребцом, и когда первые восторги поутихли - принялся седлать его сам, и эта с детства знакомая процедура сейчас, казалось, была исполнена какого-то смысла. Он ведь не должен был больше подойти к своему любимцу, погладить, покормить, поговорить с ним, поиграть, сесть на него. Не должен был больше расправлять потник на его широкой спине, и застегивать подпругу. Ан нет.Он здесь, и делает все это и вороной, впервые за два месяца, чувствующий хозяина рядом то и дело коротко взыгрывает и постукивает копытами - демонстрируя явное нетерпение

Пока выезжали со двора, мальчишки вели себя сдержанно, но едва выехали на дорогу, которая была припорошена неглубоким снегом Владимир поглядел на Михаила с Алешкой
- Ну что? Давайте, покажите матери, чему вы научились, и за одно и мне - что вы уже успели позабыть. Только не гоните зазря, под снегом не видно рытвин, а если какая-то из ваших лошадей сломает ногу - ее будет уже не излечить.
Предупреждение было немаловажным - Алексей так и кипел от нетерпения понестись вскачь, и, как и все мальчишки - совершенно не допускал мысли что может упасть, а даже если упадет - не видел в этом ничего страшного. Но вот предупреждение о том, что опасность на такой дороге грозит не столько всаднику, который даже если и упадет - то в мягкий снег, и отделается ушибами - сколько лошади, переломы ног у которых практически не излечивались - послужило хорошим сдерживающим моментом. Мальчишки перевели коней на крупную рысь, и Алешка демонстративно вскинул руки вверх, закладывая их за голову. Владимир ощутил немалую гордость, глядя на то, как он мерно приподнимается в седле, вцепившись коленями в лошадиные бока, словно бы клещами, на его прямую спину и безошибочное чувство такта с которым соответствовали движения его тела - с каждым ударом лошадиных копыт о мерзлую землю под снегом. Егор восторженно затаил дыхание, когда и фриз под ними прибавил шагу, потряхивая своей длинной густой гривой.

Проехав с полверсты по дороге, Владимир чуть сжал коленями бока вороного. Тот поняв с первого же касания привычный сигнал - прибавил шагу, легко обойдя шедших чуть впереди лошадей, повинуясь левому поводу свернул с дороги в поле, и заржав тряхнул головой, словно требуя свободы. Корф со смехом приопустил поводья, и фриз с каким-то торжествующим ржанием понесся галопом, вспахивая глубокий снег, словно идущий на всех парусах корабль. Снежные брызги веером расходились вокруг, жеребец был достаточно силен чтобы мчаться галопом по полю, даже когда снег доходил ему выше колен - тогда как остальные кони, последовавшие за ним поневоле сбавили аллюр, потому что лошади стали путаться ногами в снегу. Егор восторженно визжал от хлеставшего в лицо ветра, фриз сделал широкий полукруг, далеко обойдя своих спутников, вернулся обратно, и подлетая ближе - развернулся на всем скаку и поднялся на дыбы, взметая снег,как расплескивает воду вынырнувший из пучины левиафан, и Владимир расхохотался, когда Саша с визгом и смехом заслонилась варежкой от снежных брызг.
- А ну-ка, отсюда до вооон того бугра. Миша, Алешка, Саша - кто быстрее? Раз. Два. Три!
Встревоженный взгляд жены заставил его лишь успокаивающе улыбнуться, приопуская веки. На высоко заснеженном поле обычные лошади - не такие тяжеловесы как его фриз - были способны лишь на короткий "манежный" галоп, да и снег укрывал землю словно толстенный мягчайший ковер - по колено лошадям. Случись кому-то даже упасть здесь сейчас - не останется, поди, даже синяка. Но ощущение это - от галопа по снежному полю, когда снег взметается с боков и летит в глаза - они запомнят

- Хорошо. - отозвался Владимир поглядев на детей, а потом перевел взгляд на жену. На заснеженном поле, на черном как смоль жеребце - тонком, нервном, чутко прядавшем ушами и нетерпеливо переставлявшем свои тонкие, жилистые ноги.  Он не удержался, и протянув руку - провел согнутыми пальцами по ее щеке. Отражая снег, ее глаза сейчас казались прозрачными даже не как сапфиры, а как бриллианты отливающие голубым. От ее взгляда перехватывало дыхание, и темные волосы на фоне белого снега, и переливчатый серебристый мех шубки, и глаза - сладкая дрожь возбуждения пробила его снизу доверху - когда в восхищение художника, любующегося красивой женщиной - ворвалась мысль собственника, обладателя, заполнив его до отказа торжествующим, невероятным в своей реалистичности "И она - моя! Моя!!!" Вот эта женщина! Увидев ее года два назад - на охоте или в свете - он лишь оценил бы ее красоту, - но счел бы слишком недоступной, и не подходящей для сиюминутной "охоты за бабочками". Хотя попытался бы представить - а какова она бывает в других ситуациях, а есть ли у нее муж, а как выглядит когда не затянута в корсет и не прилизана в гладкую прическу и безупречный наряд в соответствии с требованиями света.  А вот сейчас она - его! И он знал, какой она бывает, видел, помнил, и упивался каждым мгновением. Вот сейчас - она, строгая и безупречная - сидит на своем жеребце, красуясь на фоне снега своей строгой - но такой сейчас холодной и отрешенной красотой. Но тем не менее она - его! И через несколько часов, разметавшись на белых простынях, и полуприкрыв свои удивительные глаза, выгибаясь в спине от упоении его ласками, шепчущая его имя, она была-есть и будет- его, только его женщина! Женщина которая и сегодня, и завтра, и все ночи его жизни будет засыпать, рассыпав свои локоны по его плечу, переполняя его нежностью, бесконечным теплом - и вместе с тем - бесконечной гордостью в мысли -"она - моя!"
- Как же ты красива....- произнес он вслух, и заставив вороного сделать несколько шагов назад развернул его, и пристроился рядом с Бунтарем бок-о бок.
На недовольство жеребца он не обратил ни малейшего внимания. Ростом арабский жеребец был на добрую ладонь ниже в холке чем даже английские лошади Мишеля и Алешки - не говоря уже о вороном фризе, и что там, где даже английские лошади путаются в снеге, доходящем им выше колен - тонкий, нервный и быстрый араб окажется в снегу до самых подплечий, и сможет разве что трусить в снегу, как лодка по тихой заводи. Потерпи - усмехнулся он мысленно в очередной раз услышав его недовольный храп. У всех свои преимущества, твое время придет, когда сойдет снег.

- Кто бы говорил. - Владимир перегнулся влево, и приобнял жену за плечи. - Я бы уже раз десять пытался нарисовать тебя, если бы не боялся исказить столь идеальный образ собственным неумением. Ты похожа на картину Брюллова, но настолько красивее....
- Я выиграла, выиграла! - радостно визжала Саша. Все трое, доскакав до означенного бугра возвращались назад, и по довольному лицу Миши и нахмуренному лбу и иронично кривящимся губам Алешки можно было и не спрашивая - догадаться с полнейшей определенностью, что это мальчишки дали ей выиграть, и нарочно придержали своих лошадей. И инициатором этого галантного шага - стал без сомнения - Михаил.
Они еще с полчаса крутились по полю, и Владимир, под радостный хохот Егора гонялся за детьми, давая им по нескольку минут форы,  потом, выехав на дорогу - где снег лежал не так высоко - все вместе играли в игру "поймай маму". Поймал ее - как и следовало ожидать лишь он сам, да и то - лишь потому что она не гнала во весь опор, да и Бунтарь несмотря на всю свою горячность был не лишен инстинкта самосохранения.
За ужином дети взахлеб тараторили о прогулке - каждый со своей "колокольни", причем Саша во всеуслышание заявляла, что скоро будет ездить - как мама, и даже осанку стала держать прямее - каждый раз, когда вспоминала какая идеально ровная спина бывает у мамы в седле. И едва дождавшись окончания ужина - унеслись наверх, чтобы успеть поиграть прежде чем их разгонят по ванным комнатам и спальням.

Владимира изрядно позабавило, но чего уж греха таить - весьма и весьма польстило ее намерение. Поэтому возражать он и не стал. Сразу после ужина его отвлекли - явился Василий, отыскавший наконец деревенского ловеласа, и не нашел ничего лучшего как привести его сразу же, зная, что на следующее утро Корф велел привести Игната с женой. Парень оказался совсем молоденьким, вихрастым, с упрямым, набычившимся лбом. К тому же, еще и крепостным. Хоть на этом спасибо - обреченно порадовался Корф, который готов был на стену лезть от таких вот случаев, когда ему приходилось быть третейским судьей в личностных отношениях между своими крепостными, да еще когда сам толком не знал - какое решение будет правильным, а ведь даже если будет неправильным - соблюдать его крепостным придется в любом случае. Поэтому и старался, старался выяснять все до деталей, чтобы быть максимально объективным, но глядя на этого героя-любовника - с трудом сохранял на лице серьезность, напоминая себе что Игнату, во всяком случае, вся эта история отнюдь не кажется смешной, и для него она - животрепещуще важна. Как впрочем и для жены. Беседовал он с парнишкой наедине, а потом, когда он ушел, презрев все советы Штерна, и собственное благоразумие -  набил трубку. Впервые - с того момента как Рокотов угостил его сигарой на допросе - впервые за без малого два месяца- вдохнул в легкие ароматный дым. Голову закружило мгновенно, да так, словно он залпом выхлебал несколько бутылок самогона на голодный желудок. Кабинет вращался вокруг так долго, что впору было поверить что так будет всегда. И в то же время - долгожданное, полузабытое ощущение, вкус табачного дыма - были столь упоительны, что он и не подумал останавливаться. Впрочем - менее чем через несколько минут головокружение стало стихать. Отвыкший от табака организм, освоился с привычным дурманом почти молниеносно. И Владимир улыбнулся - отметив про себя что  трубка не вызвала у него приступа удушья, которым грозил Штерн, заявивший что имея уже три рубца на легком ему следует бросить курить. Все вернулось на круги своя. И мысль о том, что ему не придется отказывать себе в трубке и сигарах - была великолепна.
Перед сном они пили чай в будуаре у Даши. Комната была добросовестно проветрена после утреннего эксцесса, и протоплена заново. Владимир сидел на краешке стола, и со смехом пересказывал жене подробности великой любовной драмы в Грачевке.
А потом была ночь. Он еще не рисковал поднять Дашу в спальню на руках, хотя и хотел бы. Просто потому что взбираясь на третий этаж даже безо всякой ноши - до сих пор ощущал небольшую одышку, незначительную настолько, что ее легко было скрыть от жены. Но с ношей на руках он бы непременно себя выдал, а какой смысл доставлять ей лишнее огорчение или беспокойство - тем более тем, что и без того скоро пройдет совершенно самостоятельно.

Сон был поверхностным, сумбурным. Летали какие-то хлопья, похожие не то на пепел, не то на серый снег, клубился туман. Он вновь задыхался - как это часто бывало по ночам, после крепости. Днем он не вспоминал о ней, не вспоминал и ночью - какими бы ни были переживания прошлого - они прошли, и его собственные злоключения, арест, заключение, допрос, каземат, расстрел, болезнь - не оставило в сознании даже тени того жуткого следа, который глубоким шрамом с незаживающей в глубине раной оставили на нем события октября. Пожар в доме Даши.. три кошмарных дня, похороны, кладбище...  Все что было с ним самим - было и прошло. Лишь это ощущение - чисто физическое ощущение нехватки воздуха по ночам, в темноте - особенно при закрытых окнах. Ощущение не связанное ни со страхом ни со снами, ни с мыслями, оно могло прийти и в разгар хорошего, интересного сна, а могло не появиться даже при кошмаре. Но возникало всегда одинаково - тяжелым чувством стеснения в груди, которое он ощущал даже во сне, давящим с неумолимостью гидравлического пресса. Иногда - особенно в глубоком сне - он, ощущая удушье - начинал беспорядочно метаться по подушке, хватая воздух ртом с таким усилием, словно все вокруг было заполнено раскаленным песком. Но чаще - он просто просыпался. Просыпался, садился в кровати, растирал грудь кулаком, разминал шею, чтобы убедиться что это никакой не нервный спазм помешал дышать. Временами вставал и подходил к окну подышать морозным воздухом - а потом укладывался обратно, и долго смотрел на мирно спавшую рядом жену, поглаживая ее по плечу, и засыпал с таким умиротворением, словно ничего и не было.
С того дня, как  его перестало колотить в лихорадке - такие вот ночные пробуждения сделались привычными, редкая ночь обходилась без этого. Но это его не беспокоило. Было ли это последствием ран в легком, или же отпечаталось в подсознении тягостное удушье непроглядной черноты каземата - рано или поздно это пройдет. А даже если не пройдет - так что за беда. Невелик труд проснуться ночью, прогуляться до окна и обратно, зато потом вдвойне приятнее засыпать - особенно если удавалось поцеловать ее, и увидеть как она жмурится во сне. Удивительное зрелище.
Сейчас однако он беспокойно шевельнулся по подушке, даже в глубине своего беспредметного сна ощущая как медленно сдавливает грудную клетку, но просыпаться не хотелось. Он попытался повернуться на бок в надежде облегчить дыхание, когда услышал голос Даши.
Глаза распахнулись мгновенно, хотя толку в этом не было. Вокруг было черным-черно. Камин давно погас, свечи они потушили, и в высокие окна не проникал даже лунный свет - сквозь затянутое низкими тучами темное небо.
Она зашевелилась, и теперь он отчетливо разбирал что она зовет его по имени.
- Я здесь - шепнул он, нашаривая в темноте ее плечо. Однако.... однако разбудить не смог. Она заметалась, бессвязные слова слетавшие с ее губ были плохо различимы, он улавливал их хорошо если через одно, но и этого было достаточно, чтобы он понял что ей снится кошмар. Корф сел, и нащупав в ее второе плечо, попытался приподнять, когда надрывный шепот перешел в крик, она заметалась сильнее, и он, уже не церемонясь - выхватил ее из постели, с горячей, влажной подушки, из плена тяжелого пухового одеяла - чтобы внезапный холод остывающей спальни смыл бы остатки кошмара, и усадил, обнимая.
- Тшшшш! Даш, я здесь!  Слышишь?! Проснись, это сон, сон!

-Тихо, тихо, Даш все хорошо, я тут.... - несмотря на ее попытку высвободиться - Владимир лишь крепче прижал ее к себе, ощущая как ее колотит крупная дрожь. Она все никак не могла успокоиться, а он, не видя в темноте ее глаз чувствовал себя слепым и беспомощным. Тихо чертыхнувшись он на секунду выпустил ее из объятий, чтобы зажечь свечу, пытаясь правда удерживать ее левой рукой, но непослушные пальцы соскользнули с ее плеча. Он перегнулся с края кровати нашаривая на прикроватном столике спички, которые накануне - как обычно выложил из карманов на столик вместе с портсигаром и часами. Коробка едва не вывалилась из рук, извлечь спичку орудуя в неудобном, перегнутом вбок положении всего лишь одной рукой, да еще наощупь - оказалось довольно затруднительно. Он едва не зарычал, пока наконец в его пальцах не оказалась тонкая деревянная палочка. Хвала Джону Уокеру - достаточно было чиркнуть широкой головкой о ноготь большого пальца - как на ее кончике с шипением вспыхнуло пламя, распространяющее едкий запах. Корф зажег полуоплывшую свечу на столике, замахал рукой, гася пламя, и не глядя отбросив спичку - снова сгреб жену в объятия, укутывая ее в одеяло.
- Все.... Все, родная, все хорошо. Тебе просто приснился сон.

- Здесь, здесь.... - хоть и сам факт того, что ей снился кошмар, причем судя по всему - с его участием - был не слишком радостным, ее слова заставили его улыбнуться. Корф гладил молодую женщину по голове, как малого ребенка, расчесывал пальцами распустившиеся темные пряди, зарывшись лицом в ее теплые, пахнущие розами волосы. Если бы он имел привычку спать в рубашке - то ее слезы без сомнения промочили бы ее насквозь. А теперь - он ощущал эти теплые - и моментально остывающие капли на собственной коже. Он обнимал ее до тех пор, пока судорожные всхлипы не перешли в обычное учащенное дыхание, и дальше - пока она не успокоилась, уткнувшись мокрым лицом ему в шею. Обнимал, и укачивал как испуганного ребенка.
В спальне было почти холодно. Убедившись, что она более ли менее успокоилась, Владимир чуть отстранил ее, покрепче укутал в одеяло, после чего обнял - уже поверх него.
- Успокойся, родная. Все хорошо. Я здесь, и никуда не намерен деваться. Это был просто сон - он чуть приподнял ее за подбородок, и коснулся губами мокрых ресниц, ощутив соленый вкус слез. - Что тебе снилось?

- Не самый увлекательный сон - невесело усмехнулся Корф, хотя от ее слов у него прошел мороз по коже. Впору было благодарить судьбу за то, что ему редко снились яркие, предметные сны. Хотя тот... про Императора.... нет, про него лучше было не вспоминать - Ну-ка посмотри на меня, Даш. - он отстранился и развел в руки в стороны. При тусклом свете свечи свежие рубцы затягивавшие январские раны казались даже не багровыми а почти черными. На побледневшей от холода коже они выделялись резко и четко, тогда как старые, принесенные еще с войны - тонкими ниточками были почти незаметны.
- Смотри. - Он взял ее руку и медленно, сильно нажимая, провел ее пальцами по этим рубцам - на левом плече, на правом бедре, справа над нижним ребром, и прижал ее ладонь чуть левее сердца, где почти в правильном треугольнике, направленном вершиной к плечу бугрились два свежих рубца и белой плоской, уже едва заметной звездочкой виднелся старый. - Видишь? Вот они, эти раны. Зажили. Дырки через которые должна была улететь жизнь - заперты наглухо. Умом ты это знаешь - запомни теперь и пальцами. Память тела вернее памяти души.  И как только начнешь видеть что-то.... ты ведь уже знаешь, как начинаются такие сны? Вспоминай - что это сон.
Он вновь привлек ее к себе и коснулся губами лба

- Через секунду ты вспомнишь, что это уже было. Было не раз, и прошло. - Корф сполз спиной по высокому изголовью кровати и улегся, прижимая к себе жену, и завернувшись вместе с ней в одеяло, точно в кокон. - Нельзя расстрелять человека дважды. И умереть больше одного раза - тоже не получится. Ты ведь помнишь во сне, что все это было раньше. - он помолчал, гладя ее волосы - После Кавказа меня почти год мучили кошмары. До тех пор, пока я не научился понимать во сне что это сон. Но даже тогда получалось не всегда. Но... - он неожиданно дернулся от пришедшей в голову мысли и тихонько рассмеялся - Даш! Ведь это же хорошо! Лучше чем когда все это только грозило. А теперь... теперь все - позади. И нам нечего, и некого бояться в этой жизни!  Ты понимаешь? Висел над нами дамоклов меч обреченности, а сейчас? А? Все, закончились наши страхи. За-кон-чи-лись! А если увидишь во сне меня мертвым - пни в бок, и крикни в ухо "Вставай, мерзавец, нечего притворяться!"

- Ну вот, крепко же тебя проняло, а я надеялся что ты в ответ изобретешь какую-нибудь колкость относительно того что "мерзавец" слишком мягкая характеристика - тепло улыбнулся Владимир, перебирая ее волосы - Скажи лучше - хочешь остаться в Гатчине после бала? Александр писал что увеселения планируются на несколько дней, и он намерен расквартировать всех приехавших в Большом дворце в лучших традициях выездов Луи Четырнадцатого.

- Понятия не имею - Корф пожал плечами - У Александра лихая фантазия, можно предположить и охоты, и гонки на тройках, а то и те самые турниры. А можем просто остаться там на полдня после бала - достаточно чтобы отоспаться и отдохнуть - и вернуться домой. Как пожелает моя прекрасная леди

- Даже и не знаю.  - задумчиво проговорил Корф, которому, что греха таить - пришлись по душе ее засиявшие глаза - Никогда не участвовал в таких вот мероприятиях с выездом двора на природу. Да и вообще бывал при дворе лишь несколько раз. Чаще - на балах, на которые этот самый двор собирался у знати попроще. Не думаю что Александр выдержит несколько дней маскарада в том же духе. Если хочешь - напишу и уточню, но думаю что Артуров дух будет выдержан только в первый день. Согласись, трудно представить легендарного короля и королеву Гвиневеру - несущимися на русской тройке по позднему мартовскому снегу! Но - он передвинулся, чтобы посмотреть в ее глаза и улыбнулся - Но я спрашивал о твоем желании. И конечно, если пожелаешь остаться - то мы возьмем с собой хоть целый гардероб.

- В каких цветах.... - он задумчиво посмотрел на нее сбоку. - В белом... серебряном... темно-голубом... бордовом.... Только не в темно-синем и не зеленом. Времени остается мало - засади за шитье всех в девичьей, пусть у тебя будет гардероб, которому все позавидуют.
Он провел ладонью по ее плечу.
- Софья Павловна успеет вернуться до марта? Не стоит оставлять детей лишь на нянек да слуг. Они, конечно, люди надежные, но без старшего в доме - не стоит. Хорошо бы она вернулась. В другое время их можно было бы отправить на эти три дня к Илье, но Полина в положении, и ей сейчас четыре урагана в доме - как минимум не ко времени.